«Дайте танк (!)»: «Творчество — не лестница, а тропинка»
Дмитрий Мозжухин, лидер пришедшей к популярности рок-группы, — о «классическом рок-альбоме» «Человеко-часы», жизни после увольнения с работы и о дилетантском искусстве
На наших глазах коломенская группа «Дайте танк (!)» из симпатичной инди-команды выросла в один из главных рок-коллективов страны. Вышедший в октябре альбом «Человеко-часы» уже собрал ворох восторженных отзывов и определенно войдет в список главных релизов года. Это не только лучшая запись группы, но и, пожалуй, самое убедительное высказывание в русском роке за последние годы. Александр Нурабаев встретился с лидером «Дайте танк (!)» Дмитрием Мозжухиным и поговорил с ним об альбоме, лирическом герое и о том, как изменилась его жизнь после увольнения из офиса.
— Прослушав альбом несколько раз, я пришел к выводу, что это, пожалуй, ваше самое серьезное заявление. В предыдущих работах присутствовали легкость и такой юношеский fun, а в «Человеко-часах» — цельное высказывание о времени и людях с позиции взрослого человека, затронуты серьезные темы, да и звучите вы как большая рок-группа. Ты и сам упоминал в недавнем интервью, что задумывал «альбом с большой буквы А». Сейчас, спустя некоторое время после релиза и на основании исключительно положительных откликов, чувствуешь ли ты, что «Дайте танк (!)» перешагнули на другой уровень?
— Все-таки это не альбом поднимает группу на новый уровень, а группа записывает альбом исходя из текущего уровня. Я рад, что вкусы аудитории совпали с нашими, но на чужом мнении самооценку лучше не строить. Творчество — не лестница, а тропинка: оно ведет не вверх, а вперед. И постоянно петляет. Если в предыдущем EP «На вырост» с детским синтезатором и компьютерной игрой я старался сделать что-то, чего никто не делает, то в «Человеко-часах» я намеренно делал то, что делали все. Я хотел записать классический рок-альбом. Для меня это игра на чужом поле, выездной матч. И попадание на радио — красивый гол.
— Ты уволился с офисной работы в сфере IT, чтобы записать альбом. И, по-моему, полученный тобой опыт сильно пригодился при создании песен и образа лирического героя. Это заложено и в названии, и даже на обложку помещен стул, на котором ты несколько лет просидел в офисе.
— На самом деле это не я на нем сидел. У меня был нефотогеничный стул, и я сфотографировал другой, который давно передается от сотрудника к сотруднику и ценится за удобство.
— В общем, тема офисного существования со всеми вытекающими — сквозная на альбоме. И, думаю, многие 30-летние клерки себя узнают в главном герое альбома. Насколько я близок к правде в своих предположениях?
— Когда я был подростком, я писал песни о тусовках с другими подростками. Сейчас я тусуюсь не так часто, и мои друзья взрослеют вместе со мной, поэтому фокус внимания сместился. Но я бы не считал альбом сугубо автобиографичным.
— Ты, наверное, помнишь литературоведческое понятие «лишний человек». Вот, как мне кажется, лирический герой твоих песен (это касается не только последнего альбома, но и всего твоего творчества) как раз и есть такой современный «лишний человек» — конечно, не с таким бэкграундом, как у Онегина или Печорина, но ему тоже будто нигде нет места. При этом он хороший человек, очень хочет стать частью социума, но что-то постоянно его не устраивает. Он всюду видит фальшь, о чем и выказывается иронически.
— Я тоже об этом думал. Там были разные люди — «лишний человек», «маленький человек», «новый человек»…
Мне кажется, «лишний человек» в русской литературе — это тот тип, который постоянно требует внимания и всем мешает. Он лишний с точки зрения окружающих. Мой лирический герой, наоборот, успешно мимикрирует и сливается с фоном, но всюду чувствует себя не в своей тарелке. Печаль ситуации в том, что непонятно, где он должен быть на самом деле. Если говорить обо мне, то сейчас я вроде должен обрести гармонию, но мне и здесь не особо комфортно.
Если нужен отличный художник или дизайнер — обращайтесь!
— Кстати, как ты себя чувствуешь без постоянной работы? Ты же год как уволился.
— Человеку свойственно адаптироваться к переменам, и за год я уже забыл, на что похожи офисные будни. Мне кажется, мой текущий распорядок дня не менее насыщенный, чем прежде. Я читал статью на эту тему: мы не можем испытывать счастье постоянно, потому что наш мозг защищает нас от шока. Одни и те же вещи, хорошие или плохие, не могут вечно производить одинаковый эффект. Многим покажется, что свободный график — предел мечтаний и я должен ходить довольный каждый день. Но это не так: ты быстро привыкаешь и находишь новые поводы для грусти или радости, так что в целом баланс эмоций сохраняется.
— Ты единственный из группы, кто ушел с работы?
— Еще раньше уволился саксофонист. Но он не против поработать на фрилансе. Если нужен отличный художник или дизайнер — обращайтесь!
— Я общался с некоторыми артистами, которые параллельно с занятием музыкой работают еще где-то — и не потому, что музыкой не прокормишься, а потому, что, по их словам, творческий образ жизни расслабляет, а рутинная работа дисциплинирует, держит в тонусе. Ты с этим согласен? Ты ведь, по сути, и раньше мог уволиться: ведь «Дайте танк (!)» — уже несколько лет как популярная группа и собирает большие залы.
— По поводу дисциплины существуют два полярных мнения, и у обоих есть авторитетные защитники. Одно мнение: если ты серьезно занимаешься творчеством — работать нельзя. Надо отдаваться музыке полностью, и тогда все получится. Адепты другого мнения твердят, что обязательно надо работать, а музыке посвящать только свободное время. Несмотря на увольнение, я согласен со вторыми и считаю, что работа и музыка дополняют друг друга, как борщ и десерт. Нельзя постоянно есть десерт: он перестанет быть сладким, и нарушится обмен веществ — в данном случае обмен идеями и информацией. Если ты будешь общаться только с музыкантами, твой кругозор сузится и ты сможешь писать песни только о том, как ты пишешь песни.
По-моему, именно рутина позволяет музыканту оставаться человеком и держать связь со слушателями. Когда я начинал заниматься музыкой в детстве, я видел особую ценность в своем обывательском взгляде на песни. Мне казалось, что опытные авторы забывают о том, как слышат музыку обычные люди. И по сей день я стараюсь сохранять в себе «слушательский» подход — примитивный, но важный.
Опытные авторы забывают о том, как слышат музыку обычные люди.
— Думаю, дело не только в культивировании «слушательского» подхода.
— Не будем забывать, что шоу-бизнес — один из самых нестабильных бизнесов. Поэтому то, что я собрал трехтысячный клуб, не гарантирует мне светлого завтра. На эту тему есть история из университета. Я часто рисовал на парах, и, заметив это, один молодой преподаватель задал резонный вопрос: что я делаю на семинаре по макроэкономике в Государственном университете управления? Я ответил, что хочу получить диплом и найти нормальную работу. Он подумал и согласился, что Пушкин, когда начал писать стихи, уже был обеспеченным дворянином и мог себе это позволить. Так вот, с точки зрения карьеры я стараюсь делать все возможное, чтобы мое благосостояние не зависело от творчества, а творчество не зависело от благосостояния. Наверное, в коммерческом искусстве нет ничего плохого, но я так не хочу.
— Всем очень нравятся твои тексты — они поэтичны, с яркой образностью, точными метафорами, их так и хочется растащить на цитаты. Смею предположить, что любовь к слову у тебя с детства. Что ты любил читать в школе?
— Мне нравилось слушать группу «Кирпичи», и для меня Вася Васин остается одним из самых крутых поэтов. Поэты бывают серьезными и умными, но далеко не всем дано достучаться до юных умов. Вася смог — у него есть чувство юмора и хороший слог, ему удалось быть модным и содержательным одновременно. Я думаю, что в плане художественного слова он повлиял на меня сильнее, чем уроки литературы. Я никогда особо не увлекался чтением — я медленно читаю, и мне это быстро надоедает.
— Ну любимые писатели-то есть?
— Довлатов, конечно. Я всегда про него говорю, хотя это было уже не в школе. И Ерофеев. В общем, алкоголики.
Для меня это игра на чужом поле, выездной матч. И попадание на радио — красивый гол.
— А кто еще на тебя повлиял — может, из советской рок-школы?
— В универе мне нравился «Сплин», мы много пели его под гитару. Из-за «Сплина» пришлось научиться зажимать барре. Хотя сейчас я понял, что мои любимые песни — «Аделаида» и «Паузы» — были каверами на «Аквариум» и «Машину времени». Но в оригинале я их не понимаю.
— А Майк?
— Нет. Я узнал о нем, только когда нас стали сравнивать.
— А из современных [артистов] кто, по-твоему, хорошо работает со словом?
— Это очень ответственный вопрос, потому что надо никого не обидеть. Восхваляя Александра Ситникова из «4 позиций Бруно», я не скажу ничего нового — он остается гением. Первопроходцы современного русскоязычного рэпа вроде Хаски и Скриптонита — очень одаренные люди, но у нас разные сферы исследования. Айгель нереально талантлива. Но это все речитатив. В песенном жанре есть очень мощные авторы, которые не приходят в голову просто потому, что их стихи глубоко вплетены в музыку и тяжело осознать их как текст.
— История группы «Дайте танк (!)» нетипична для нашего времени — группа без денег и продюсеров сама проделала путь от залов на 20 человек до «Адреналина». Причем не стремительно, а очень плавно и поступательно. Что в песнях содержится такого, что откликается в сердцах слушателей?
— Я не знаю. Как ты правильно заметил, мы DIY-группа. Я сам себе продюсер, дизайнер и пресс-атташе. Но анализировать самого себя — это уже перебор. И твой вопрос — грустная примета времени. Рецензировать и декодировать свои произведения — как ставить оценки собственным детям или самому себе прописывать антибиотики: тут есть явный конфликт ролей и высокая вероятность ошибки. Мне бы очень хотелось, чтобы независимый эксперт со знанием дела осмыслил «Дайте танк (!)», — думаю, я сам узнал бы много нового.
— Скоро должны пройти ваши самые большие пока сольные концерты в Adrenaline Stadium. Ты волнуешься по этому поводу?
— Я бы хотел ответить на этот вопрос без учета пандемии и рассказать, как я, затаив дыхание, жду встречи с 6000 людей. Но реальность такова, что я затаил дыхание еще весной. Сначала перенес презентацию один раз, потом другой. Теперь стараюсь дышать ровно.
— Что еще помогает тебе держаться в тонусе в отсутствие постоянной работы? Может, делаешь какое-нибудь видео? Ты ведь уже снял несколько клипов «Дайте танк (!)».
— Как ты понял, мое главное опасение перед увольнением было связано с дисциплиной. Я боялся, что собьется режим сна, что я буду забывать поесть и тупить до ночи, а потом просыпаться в полдень и ничего не делать. Но этого не произошло — наверное, я уже достаточно долго жил в рабочем режиме и он стал для меня естественным. Кстати, я даже советовался с Васей Васиным, увольняться мне или нет. Мы выступали на одной сцене фестиваля «Боль» и познакомились на саундчеке. Я знал, что он с юности работает только Васей В., поэтому спросил, как он справляется со свободным временем, — ведь мои знакомые, которые предоставлены сами себе, часто мучаются. И Вася мне говорит: «Ты не поверишь, но я пишу список дел». На самом деле, он прав: дела всегда найдутся. Даже после выхода альбома у меня есть приличный список с расстановкой приоритетов. О чем мы еще говорили?
— О твоих клипах. А еще в интервью «Медузе» ты сказал, что думаешь снять «какое-нибудь кинцо».
— Меня вдохновляют разные формы искусства. Я люблю фантазировать на тему создания фильма или книги — с аналогичным «зрительским» или «читательским» подходом. Если говорить о клипах: своими руками я снимаю только «домашние» работы, в которых простота идет на пользу, а не во вред. Более сложные идеи требуют посторонней помощи, и тут я глубоко благодарен своим чудесным соавторам.
Культура — как качели: она болтается между дилетантами и профессионалами.
— А в упомянутом списке задач музыка на каком месте?
— Пока на первом. Музыка — путь наименьшего сопротивления. Песня длится три минуты, а фильм идет два часа. Я даже удивлен, что фильмы до сих пор снимают. Но если это делают другие люди, значит, могу и я.
— Получается, ты постоянно принимаешь новые вызовы.
— Я не знаю, стоит ли этим гордиться. Здесь может быть двоякое отношение к ответственности перед развитием культуры. Слышал про «войну громкости»? Человеческое ухо воспринимает более громкий звук как более качественный. Из года в год музыка становится все громче. Если взять записи 60-х, они будут чуть ли не в два раза тише современных. Когда мы говорим о дилетантском искусстве, можно сказать, что творчество с каждым годом проще. Раньше были оркестры и сложные партитуры, но все стало упрощаться и дошло до условных Sex Pistols, которые не обязательно умеют играть, но их за это и любят. Или до рэпа, где человек читает текст под минус и этого достаточно для решения творческой задачи.
— Если говорить о современном рэпе, то там и правда очень низкий порог вхождения.
— Возможно, в этом виноваты люди вроде меня, которые берут и снимают клипы без аппаратуры и образования. Но есть и второй взгляд: история циклична, и за каждым витком примитива следует виток усложнения. Даже рок-музыка «переболела» 12-минутными гитарными запилами. Возможно, культура — как качели: она болтается между дилетантами и профессионалами, чтобы поймать оптимальное соотношение смелости и мастерства.
Презентации альбома «Человеко-часы» пройдут 23 и 24 октября в московском Adrenaline Stadium и 15 ноября в петербургском клубе Morze.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова