Диалоги о деньгах

Юлия Стракович — автор книги «Цифролюция. Что случилось с музыкой в XXI веке», в которой изложена хроника изменений, произошедших за последние пару десятилетий с индустрией звукозаписи, цехом музыкантов, сообществом потребителей их продукта и журналистов. Книга была номинирована на премию А.К. Троицкого «Степной волк» 2014 г. В очередном выпуске регулярной колонки Юлия Стракович беседует с фронтменом «Мегаполиса» и генеральным продюсером лейбла «Снегири» Олегом Нестеровым о том, как зарабатывают деньги музыканты в условиях новой цифровой экономики.

24 и 25 сентября «Мегаполис» представляет в Центре им. Мейерхольда музыкальный спектакль «Из жизни планет», на который собирают деньги с помощью краудфандинга.

О том, как все начиналось

Юлия Стракович: Олег, мы сегодня собрались поговорить на деликатную тему — о деньгах. Конечно, не ее бы обсуждать с вами — у «Мегаполиса» сейчас невероятно интересный творческий период. Но, с другой стороны, позиция «нам интересно ваше творчество, а уж как вы там материально существуете — не наше дело», как раз очень характерная для нынешней публики, кажется мне лицемерной и потребительской. На самом деле я думаю, что открытый разговор о финансовой стороне жизни музыканта на данном этапе очень важен. Ведь смотрите, что происходит: случилась цифровая революция, традиционная музыкальная экономика рухнула, а дальше все как повисло в воздухе, так и висит. Вроде бы стриминг, соцсети, разнообразные сервисы — масса новых возможностей, но как все это работает и чем при этом живут музыканты, никто в точности не знает: кругом сплошные легенды и домыслы. На Западе звучат хоть какие-то голоса людей, готовых откровенно рассказывать о своих финансах, — у нас же полный молчок. А ведь наша ситуация на западную совсем не похожа — и современная, и особенно прежняя. Давайте все же попробуем в ней разобраться — на вашем примере. Желательно по порядку, с самого начала.

Олег Нестеров: Сначала вся история с «Мегаполисом» — это, конечно, была чистая любительщина, все мы работали инженерами. Перемены наступили где-то в 1988 году — было такое время, рок вышел из подполья, ну и мы худо-бедно играли на каких-то фестивалях, концертах и начали что-то на этом зарабатывать. А с января 1989 года мы вошли в структуру АРСа как молодой коллектив, стали играть на разогреве у Серова — и вот тогда у нас пошли стадионы, дворцы спорта, 12 концертов в Киеве за 4 дня, 5 концертов в Ростове за 3 дня, ну и так далее. С моей точки зрения, мы тогда стали получать какие-то сверхдоходы — и почва у нас ушла из-под ног. Но это было короткое время, где-то полгода, потом спрос на нашу музыку резко стал падать, и мы вошли в полосу затяжного кризиса. 90-й, 91-й, 92-й, 93-й годы — они все были просто страшные, потому как страна торговала с рук и парни с гитарой уже вообще ничего, кроме жалости, не вызывали.

Стракович: И как вы выживали?

Нестеров: Кто как мог. Не музыкой зарабатывали. Но потом, где-то с конца 1993 года, появились клубы. И в 1994—1995-м клубы и казино (потому что тогда были казино) стали играть в нашей судьбе заметную роль. Понятно, что были концерты в каких-то залах, мы тогда были популярным коллективом на волне «Карл-Маркс-Штадта», но тем не менее в основном жили с клубов. Сказать, что сильно жировали, я не могу, но как-то существовали. В 1996-м мы записали «Грозу в деревне» и, в общем, оставались востребованными, но я хорошо помню, что как раз тогда начал задумываться: вот есть ограниченная обойма клубов в Москве плюс какие-то редкие, на самом деле, гастроли — и я слишком завишу вообще непонятно от чего. Это было такое неспокойное чувство, оно мне очень не понравилось.

Песня «Супертанго» попала в «2 дня» Дуни Смирновой — мы получили то ли 50, то ли 60 тысяч рублей.

Стракович: Вы говорите — записали «Грозу в деревне». Это как раз интересно: как в то время обстояло дело с записями с точки зрения финансов?

Нестеров: Все было по-партизански. Первая запись у нас была домашняя — «Утро», магнитоальбом. Вторая была на «Мелодии», за счет государства. На третий альбом «Пестрые ветерочки» мы собрали за счет концертов в АРСе, но это 1990 год и не бог весть какие деньги; там единственное — дефицит студий был, не дефицит финансовый. «Женское сердце» мы записывали тоже за счет государства. Тогда на «Мосфильме» Том Хидли построил студию, был как раз ее ввод в эксплуатацию, и мы год провели там совершенно бесплатно — в качестве эдаких кошек, на которых можно тренироваться. Следующий альбом «Megapolis» финансировал немецкий издатель Ульрих Рютцель из компании Erdenklang, он даже под нас придумал специальный лейбл, мы были его первыми и последними артистами на этом лейбле. Он вложился в запись, но фонограмма из-за этого осталась у него — что, в общем, и справедливо. Электронный альбом «НЕГОРО» сделан фактически на коленках, в миди-студии «Мосфильма», которая стояла не при делах и мы могли там учиться работать на компьютерах. А на альбом 1996 года дала денег возникшая тогда General Records — это Александр Морозов, Надя Соловьева и Артемий Троицкий, такая у них была компания соучредителей. Они отвалили нам какую-то гигантскую сумму — по-моему, порядка 50 тысяч долларов или марок, и мы поехали в Германию, выбрали топовую студию Дитера Дирка и записывались там месяц, очень жирный получился продакшн. Сам альбом при этом с коммерческой точки зрения был, конечно, полный караул, потому как мы выходили из тени своего собственного успеха, нам не хотелось быть заложниками «Карл-Маркс-Штадта». Эта фонограмма осталась у Морозова, и только сейчас мы вроде договорились, что путем разного обмена ее возвращаем. Потом был 14-летний перерыв. На момент «Супертанго» у нас уже была своя студия, но, чтоб окупить аренду, она работала в коммерческом режиме, и мы могли писаться только ночами и в один из выходных дней. Зато это было бесплатно, заплатили мы только одному сессионному музыканту и за микс и мастеринг — это было порядка пяти тысяч евро. Собственно, у нас этих денег не было, нам их дала компания «Союз», получив права на издание.

Стракович: Понятно, это расходы. А что насчет доходов?

Нестеров: Ясно, что с магнитоальбома и «Мелодии» мы вообще ничего не получили, ни копейки. С «Пестрых ветерочков» и «Женского сердца» мы получили от BSA Records, издавшей их, какую-то сумму, которой нам — это я точно помню — хватило на 12 бутылок водки и 6 банок черной икры, потому что мы ехали в Германию и нам это нужно было там потом обменять. За «Megapolis» мы ничего не получили, потому что в Германии он провалился, а здесь его очень быстро прибрали к рукам пираты — я представляю, сколько они заработали на «Москвичках» и «Карл-Маркс-Штадте», это был суперуспешный альбом, но ни мы, ни компания, которая переиздавала его здесь, ничего не заработали. Это, конечно, касается и «Грозы в деревне». Что до «Супертанго», то и тут ничего. Мы несколько тысяч экземпляров продали, но посчитайте: чтобы вернуть даже 5000 евро, сколько надо продать…

Стракович: То есть пока что в приходе сплошные нули...

Нестеров: Единственное, что из записей приносило деньги, — это продажи фонограмм в какие-то фильмы, но это редкость, исключения. Вот песня «Супертанго» попала в «2 дня» Дуни Смирновой — мы получили то ли 50, то ли 60 тысяч рублей.

Стракович: Ну а «Из жизни планет» — проект, сделанный уже целиком в новые времена?

Нестеров: Это вообще особая история — трехлетний цикл, вся эта затея с замком, нам ведь пришлось заплатить за экспедицию туда, чтоб записаться, ну и, естественно, за микс, мастеринг. При том что студия наша и основную работу мы делали здесь, где-то 600 тысяч рублей мы вложили только в продакшн. И тоже ничего с продаж, естественно, не предвидится.

Стракович: Я хочу уточнить — сегодня ведь масса каналов распространения. И физические продажи, и цифровые, и стриминг типа той же «Яндекс.Музыки» — везде «Из жизни планет» доступен. И отовсюду — ничего?

Нестеров: Ну, точных данных по продажам у нас сейчас нет — на iTunes мы торгуем через Никитина, он еще не присылал отчет, хотя там мы вроде в первую неделю дошли до 3-го места. CD и винил, по ощущениям, идут неплохо, но все равно пока не отбили даже производство. Совершенно очевидно, что каких-то существенных сумм здесь не будет в любом случае. Так что мы рассчитываем исключительно на концерты.

Стракович: Выходит, что цифровая революция, что не цифровая революция — для вас по большому счету ничего не изменилось? Вся эта западная драма с крахом рынка записей — она вообще не про нас?

Нестеров: Вот мы сейчас говорим, я смотрю, и получается, что да — ничего не менялось. Как мы никогда ничего не получали с записей, так и жить все привыкли, на них не рассчитывая.

Стракович: Давайте тогда для полноты картины до конца разберемся с концертами. Что происходит в этой области, какие перемены?

Нестеров: Не очень большие. Доля клубов сейчас стала меньше. Лично у нас перестали складываться отношения с «16 тоннами» из-за нашего своеобразия — мы же не группа «Сплин», не группа «Би-2», в нас поверить-то сложно. При этом есть «Б2», где нам нравится играть, и какую-то другую площадку в Москве мы для себя открывать уже не очень хотим. Существенный сегмент теперь — фестивали разного рода, но фестивалей много, когда у тебя свежий продукт. А так еще — заказники, ивент-мероприятия. В целом получается три-четыре концерта в месяц.

Стракович: И много из них заказников?

Нестеров: Немного, где-то, может, каждый пятый. Ведь это должен быть своеобразный взгляд на мир, чтобы пригласить «Мегаполис» поиграть у себя. Для вечеринки музыка у нас специфическая, а на похороны группы особо не зовут. Кстати, зря, «Супертанго», по-моему, — прекрасная музыка для панихид, светлая и настроенная на бесконечность.

Стракович: На все предложения соглашаетесь или есть какая-то избирательность?

Нестеров: А на какие-то запредельные штуки нас не приглашают. Да, мы играли на свадьбах — и это были прекрасные свадьбы. На похоронах не играли, но было, например, мероприятие страховщиков под названием «Некуда спешить» — с демонстрацией вреда от спешки в ДТП, и вот позвали нас. Некуда спешить (смеется)… Нет, никакой избирательности нет, потому как в сауны нас не приглашают и плясать на столах не требуют.

Стракович: Обычные концерты всегда окупаются?

Нестеров: Это к промоутерам вопрос, мы играем за гонорар, не на кассу. Исключение — только музыкальный спектакль, который был в «Гоголь-центре» и будет в Центре имени Мейерхольда 24—25 сентября. Его мы сами на свой страх и риск сделали, сами и прокатываем. Там только касса, но в «Гоголе», слава богу, все сложилось — и мы за вычетом доли театра получили 176 тысяч рублей. Но «Из жизни планет», хотя музыка там на три четверти инструментальная, вообще, как ни странно, оказался проектом, более понятным публике, на него реагируют очень хорошо, и с ним нам попроще.

Группа «Мегаполис». Концерт-спектакль «Из жизни планет»

О том, как все работает

Стракович: Понятно, вот так финансовая ситуация выглядит в целом. А что на выходе? Все музыканты «Мегаполиса» на сегодняшний день живут исключительно за счет доходов группы? Или нет?

Нестеров: Скажем так — они все живут за счет музыки. Не только «Мегаполиса». Кто-то концертирует с другими коллективами, кто-то работает как сессионный музыкант, кто-то пишет музыку для кино, кто-то занимается нашей студией, ну а я еще читаю лекции, веду программы на ТВ, работаю в «Снегирях».

Стракович: Но это просто такое хобби или все-таки финансовая необходимость? Без всех этих побочных проектов один «Мегаполис» способен прокормить?

Нестеров: Смотря у кого какие жизненные требования. Кто-то на эти деньги преспокойно бы, естественно, прожил. Тут дело в другом. В том, о чем я упоминал в начале разговора, — в ощущении, возникшем у меня с начала 1996-го. Когда ты финансово зависишь от какого-то пула концертов, который тебе нужно сыграть, ты становишься совершенно несвободен как артист и как человек — ты отдаешь свой талант в заложники. У тебя появляется необходимость все время оставаться на плаву — и это на самом деле ярмо, настоящая кабала. Нужно постоянно о чем-то думать: как сделать, чтобы тебя ротировали, снимать какие-то клипы. Не знаю, может быть, когда Борис Гребенщиков записывает альбом или там Лепс, им это уже не нужно, но для среднего артиста со средними доходами это так. И если ты живешь только за счет группы, неизбежно начинаешь бояться и сужать творческое сопло. Поэтому когда в моей жизни появилось сначала продюсирование, потом преподавание, я наконец вздохнул свободно. Я стал относиться к песням как крестьянин к своим детям: кто-то перезимует, кого-то Бог возьмет, как будет, так будет. На самом деле это придает сил, придает уверенности и иного смысла, потому что появляется возможность действовать без оглядки. Я ощутил свободу как художник, как музыкант именно в тот момент, когда развязал свои проекты с необходимостью финансового успеха. Это было перед «Супертанго», и, мне кажется, калибр получившегося зависел именно от того, что я не боялся, что я не просчитывал радиосинглы и все прочее, мне просто важно было сделать то, что я хотел, как следует. А уже потом — смотреть, что из этого получится, как на это будут реагировать. Если бы мы с самого начала просчитывали «Супертанго» или, не дай бог, начали просчитывать на экселевских таблицах проект «Из жизни планет», думая, будет ли нам на что жить завтра, то, естественно, мы бы никогда его не начали. И я считаю, что в принципе взгляд художника, настоящего художника — это первостепенность идеи, а уж как там он будет существовать, что ему для этого нужно — спать на скамейке или искать какие-то другие заработки — это личное дело каждого.

Стракович: И лично вы выбрали другие заработки.

Нестеров: Ну на самом деле не просто заработки. Да, главное дело у меня сейчас — «Из жизни планет», но и продюсирование, и преподавание — это тоже мое, то, чем я занимаюсь с большим интересом. Не было никогда такого, что мне не на что жить и я согласен на любую работу. Вначале всегда интерес, из-за него я за что-то берусь, а уже потом оказывается, что это источник дохода, который как-то развязывает мне руки. Точно так же было с моей телевизионной программой: я ввязался из любопытства, мне очень нравится беседовать, мне интересны люди, тем более люди, которые стали легендами в музыке, — а тут я могу им полтора часа задавать любые вопросы, мне это с человеческой точки зрения важно. Понимаете, как я живу... Я просто делаю вещи, которые мне важны, а на меня откуда-то падают деньги.

Стракович: Неплохая бизнес-стратегия.

Нестеров: Так же и с музыкой. Первостепенны идеи, которые тебя волнуют. И на самом деле чем сильнее ты захвачен идеей, чем ярче замысел, чем больше он занимает места в твоем сердце, тем больше вероятность, что тебе начнут поступать какие-то сопутствующие предложения. Ну как в народе говорят: Бог дал ребеночка, и Бог дал деньги, на которые он будет расти. Это всегда так. Чем больше ты заворожен идеей, тем больше у тебя шансов, что тебе откуда-то ровно столько, сколько нужно, будет капать. На запись в замке, на что-то еще. Я это говорю по своему опыту. Вы даже не представляете, какие у нас были проблемы с «Из жизни планет», когда я понял, что денег никто не даст. Ну, на продакшн наскребли, а извините — все остальное? Очень тяжелый был момент — и ровно тогда пришло предложение: сыграть заказник «Из жизни планет» за 10 дней до официальной премьеры в кинотеатре гостиницы «Метрополь» для очень избранной публики. Это было ивент-мероприятие, стоило оно невероятно дорого, но эти деньги были как раз нужны, чтобы завершить работу над сайтом. Нам они были очень нужны — вот они и пришли. Я просто не удивлен ни на секунду. Так все и работает.

Для вечеринки музыка у нас специфическая, а на похороны группы особо не зовут. Кстати, зря.

Стракович: Вот, кстати, о том, как все работает. Не так давно казалось, что во многом сила цифровой революции — в родившейся экономике дара. За ней стояла обнадеживающая и очень правильная по своей сути идея: крайне сомнительный музыкальный бизнес, вся эта купля-продажа, угасает, а на его место приходит прямая финансовая поддержка публики, начинается время осознанной и честной взаимной ответственности аудитории и артиста. Но возьмем вашу историю: в сообществе «Мегаполиса» на Фейсбуке три тысячи подписчиков, у вас самого под 100 тысяч подписчиков. Вы везде анонсировали краудфандинговую кампанию «Из жизни планет». И что? На «Кругах» — 206 поучаствовавших. В итоге выходом опять становятся ивент и очень избранная публика. Что же получается: вся эта прямая поддержка аудитории — на самом деле миф?

Нестеров: Не совсем так. У нас была пара крупных взносов, один, например, в 100 тысяч рублей. Но да, только сайт стоил при этом 760 тысяч. Что касается конкретно «Кругов» и краудфандинга, первая причина того, что мы не набрали запрашиваемую сумму, — мы стартовали, не объясняя, что мы делаем, что это за проект, чем он хорош. Мы просто сказали: будет круто — скиньтесь. Кто-то поверил, кто-то нет.

Стракович: А как иначе? Новая работа любого артиста — это всегда, в общем-то, кот в мешке.

Нестеров: Все дело в том, что существует же карма ансамбля, и карма нашего ансамбля — она такая… кустистая, если можно так выразиться. В нашей жизни существовал мем под названием «Карл-Маркс-Штадт» — постмодернистский анекдот, а это с точки зрения смысла такая херши-кола, о которой все помнят, но пить которую сейчас никто не собирается. Был период (о нем мы уже говорили), когда мы стремились оставаться на виду, записывать синглы, попадать в ротации, и нам приходилось в большей степени казаться, нежели быть. А краудфандинг — это вопрос доверия. Когда человек делает важные вещи и не делает проходных, тогда ему доверяешь. Я считаю, что, видимо, в какой-то момент своего существования мы совершили ошибку — вот и все. Мы могли бы изначально оставаться на тех песнях, которые считаем главными сейчас, без всяких постмодернистских шуточек, и тогда, может, к нам относились бы бережнее. Мы же на самом деле уворачивались от любви. Только человек хочет тебя полюбить, а ты раз — сделал что-то уже другое. И он не понимает, что это такое вообще: то «НЕГОРО», то постминор, то нью-вейв, то — на тебе — какая-то новая искренность на «Грозе в деревне».

Стракович: А что вы вообще думаете про экономику дара — сейчас, после провала на «Кругах»?

Нестеров: Мне очень нравится, как философия экономики дара, ее внутренние основы описаны в вашей книге. Но больше всего мне нравится сравнение с верой. Когда человеку объясняют в храме устройство мироздания, он не обязан за это платить. Он может что-то оставить в благодарность, а может нет. И мне нравится, когда художник относится к тому, что он делает, абсолютно так же — как к служению, состоящему в том, чтоб впускать через себя какие-то вещи в этот мир. А публика… Ну если для тебя оказалось важным то, что мы впустили, если ты нам благодарен и хочешь, чтобы это происходило и дальше, чтобы мы с этой волны не сходили, — поддержи. Если нет — нет проблем. Все остальное, все эти действия, регламентирующие, загоняющие человека: если ты нам это, то мы так, а если то, то эдак, — по большому счету лишнее. Так что от самой идеи экономики дара я не отказываюсь и не откажусь, она всегда будет существовать, а скинется на тебя тысяча человек или принесут двое в конвертах — бог его знает.

Стракович: Вообще если рассуждать в таких категориях, то говорить об успехе или провале той же краудфандинговой кампании нельзя. Эти понятия становятся нерелевантными. Пришли 206 человек, для которых это важно, — поддержали. Могло ли их быть больше? Могло. Но что такое провал в данном случае?

Нестеров: Мне кажется, здесь еще существует проблема причинно-следственной связи. Потому что сейчас, когда человек сталкивается с нашим проектом, смотрит ли он спектакль, видит ли сайт, слушает ли альбом, у него возникают сильнейшие чувства — я это просто видел, знаю. Но при этом он принимает финальный продукт. В последний момент я решил сделать кнопку на сайте с очень простым текстом: «Если вам была важна сделанная нами работа, оставьте сколько можете». Но это как-то не сработало, мы собрали пять тысяч, 14 человек заплатили. Потому что все уже произошло, состоялось. Да, оно вызывает эмоции, но не мотивирует — потому что оно просто есть. Вот солнце светит, я дышу — это не значит, что я должен солнечный свет оплачивать. Спасибо солнцу. Можно помолиться. Может быть, за нас молятся?

Стракович: На самом деле получается какой-то тупик: до того как — кот в мешке, после — солнечный свет, который не надо оплачивать…

Нестеров: Вот поэтому и нужна лояльность людей. Может, после «Из жизни планет» она у нас будет. Я ведь сам до конца не понимаю наш теперешний статус, особенно после того, как за 10 дней до премьеры в «Гоголь-центре» у нас был солдаут — первый в моей жизни. Видимо, что-то все-таки пошло иначе, и что с нами дальше произойдет, будет зависеть в первую очередь от нас и от того, насколько близко людям оказалось сделанное нами. Ничего другого тут не скажешь...

О новом поколении музыкантов

Стракович: Хорошо. С вами разобрались. Давайте теперь о других. Вот что смущает меня в нашем разговоре: положим, карма «Мегаполиса» была подпорчена «Карл-Маркс-Штадтом» и ротациями, неким предательством себя, теперь она подправлена, вы верны себе — и дела должны пойти на лад. Звучит хорошо. Но не кажется ли вам, что в реальности все ровно наоборот: что вам сейчас «капает столько, сколько нужно» именно потому, что «Мегаполис» — это узнаваемое имя? Имя, сделанное в свое время на тех самых радиосинглах и ротациях.

Нестеров: Ну, я знаю многих людей, которые говорят: раньше я «Мегаполис» ненавидел, а теперь я его полюбил.

Стракович: Тем не менее смотрите: «Из жизни планет» — действительно очень сильная работа. Но представим, что с ней — той же музыкой, той же идеей и всем прочим — выступаете не вы, а абсолютно никому не известные персонажи. Ведь ничего бы не было. Вот, скажем, этого самого ивента в «Метрополе», позволившего сделать сайт, — его не было бы.

Нестеров: Не было.

Стракович: То есть в конечном итоге «Карл-Маркс-Штадт» работает по-прежнему скорее на вас. По крайней мере, его роль неоднозначна.

Нестеров: Ну согласен, да. Согласен.

Стракович: И это на самом деле выводит нас на очень важную тему. Ведь есть довольно веское мнение, что сегодня как-то финансово выживают только те музыканты (мы не говорим об эстраде), кто сделал имя в доцифровой реальности, а новым коллективам выйти на уровень хотя бы какой-то минимальной окупаемости сейчас очень сложно, почти нереально.

Нестеров: Так я бы и не выходил. Вот если честно: если бы кто-то спросил моего совета, то я бы выходил на него как можно позже. Как группа The National: взяли отпуск за свой счет и уехали в мировое турне — ну это известный факт. Им говорят: «Вы ж крутые, что вы не уволитесь?» А они: «Вдруг нам надоест…» Нужно развязывать свой талант с его капитализацией. Сейчас — именно сейчас — для музыканта есть миллион способов необидно и нестыдно существовать, работая в других сферах. Дизайнером ли, айтишником ли, я не знаю… Раньше вариантов было меньше, мне кажется.

Если ты живешь только за счет группы, неизбежно начинаешь бояться и сужать творческое сопло.

Стракович: То есть мы возвращаемся к вашему принципу: музыка — отдельно, финансовый фундамент — отдельно? Но вообще-то почти все оценки того, что происходит сегодня с музыкальной экономикой, по умолчанию строятся на мысли, что жить за счет творчества — для любого артиста цель и благо.

Нестеров: Нет, это не благо. Это ловушка. Это исчезновение легкости. Понимаете, есть по любви, а есть удовлетворение многомиллионного гарема раз в год — и это разные вещи. Нет абсолютно никакого горя в том, что современный музыкант живет не с музыки. Я знаю, о чем говорю: я был и там, и там. Тут ведь еще вот что: когда ты вышел на сцену и музыка начинает тебя кормить, ты боишься с этой сцены сойти, боишься думать о возвращении к каким-то иным источникам дохода. Это страх, который очень сильно по-плохому держит музыкантов, настоящая паника. Никому не хочется в тартарары, к своему предыдущему состоянию — это страшный сон. А мое мнение, что ничего ужасного здесь нет, и я, как могу, пытаюсь это объяснять артистам. Я говорю: «Вспомни, был ли ты счастлив до того, как на тебя все это свалилось? Конечно, был — у тебя были эти песни, у тебя были друзья, у тебя были идеи. Нынешний этап все равно пройдет. Кому-то отпущен один срок, кому-то другой, но это не значит, что в твоей жизни будет только это, — рано или поздно все неизбежно поменяется. Тебе, может, вообще что-то другое станет интересно — вокруг же столько интересного. Но даже если ты из музыки не уйдешь, ты можешь в какой-то иной плоскости свой талант проявлять и зарабатывать. Поэтому не нужно бояться». И это дает человеку свободу для того, чтобы двигаться дальше.

Стракович: Хорошо, предположим, в том, что музыкант зарабатывает не музыкой, горя нет. Давайте все-таки проясним: вот у вас есть «Снегири», и судьбы молодых артистов вы имеете возможность наблюдать. В нынешней ситуации профессионализация действительно невозможна? Никто не живет за счет музыки?

Нестеров: Ну, Алина Орлова живет за счет музыки, группа The Retuses, группа «Мгзавреби». Группа «Синекдоха Монток» — я не знаю точно, но мне кажется, что нет — у них есть что-то еще. В общем, кто-то живет, кто-то не живет — ничего такого я тут не вижу.

Стракович: В целом, по вашим ощущениям, этого уровня стало сложнее достичь, чем раньше?

Нестеров: По большому счету особой разницы нет. И тогда, и сейчас это все равно каждый раз абсолютно индивидуальная история — насколько ты оказался востребован, насколько отрезонировал.

Стракович: Смотрите, как интересно… Столько разговоров о цифровой революции, о том, как она перевернула с ног на голову музыкальный мир. А мы, чего ни коснемся, не обнаруживаем никакой разницы.

Нестеров: На самом деле все изменилось, абсолютно все.

Стракович: Подождите, но мы же только что говорили…

Нестеров: Да, но отношения с медиа кардинально поменялись. Отношения с публикой кардинально поменялись — за счет близости, возможности быстрого контакта. Но самое главное — это то, что для настоящего таланта открылись совершенно иные возможности для проявления. Условно говоря, шахматы попали к индейцу с Амазонки, который мог бы выиграть у Гарри Каспарова, только шахмат у него раньше не было. Сейчас эти шахматы есть у всех. А это очень важно, потому что это придает художнику силы. Если ты точно знаешь, что, минуя узкие бутылочные горлышки медийных форматов, ты никуда никогда не попадешь, то ты чувствуешь, что обречен. Ведь что было во время медийных рогаток? Спрос на быстрые прибыли, не стало спроса на талант, о чем вы как раз пишете в своей книге. А сейчас открылась битва за контент. Я вот общаюсь с рекламщиками — у них теперь все начинает переруливаться, потому что раньше каналы донесения все решали, а сейчас все решает контент. А что значит контент? Контент значит талант. Когда ты сделал круто, сделал так, что все открыли рот. Вот в этом, мне кажется, произошли кардинальные изменения, и они будут влиять на все. А это главное. Потому что проблема «жить с музыки» — это проблема прежних времен, когда ты оседлал своего конька и проскочил на корпоративах. А вся нынешняя цифрореволюционная эпоха вообще не об этом. Я просто вижу, как музыканты перестают бояться. Да, им тоже, может, хочется что-то зарабатывать, но у них нет той прежней тоски в глазах, той обреченности. Они в этом смысле гораздо смелее своих предшественников. И они, конечно, сделают больше.

Стракович: На этой мысли было бы эффектно закончить… Но я все же спрошу: а не наоборот? Сколько разговоров было, что сейчас, когда все эти индейцы Амазонки скажут наконец свое веское слово, наступит настоящий музыкальный ренессанс. Вот только что-то его не видно.

Нестеров: Просто должно пройти время.

Стракович: По-вашему, еще рано?

Нестеров: Мне кажется, да.

Понравился материал? Помоги сайту!