Остаться тихим

Юлия Стракович — автор книги «Цифролюция. Что случилось с музыкой в XXI веке», в которой изложена хроника изменений, происшедших за последние пару десятилетий с индустрией звукозаписи, цехом музыкантов, сообществом потребителей их продукта и журналистов.

Я перестала читать новости.

Бросила.

Я больше не слежу за бесконечным потоком санкций, контрсанкций, контрконтрсанкций, заявлений, обвинений, оруэлловских законов, принимаемых, чтоб никто не успел опомниться, в два дня.

Я не разглядываю заголовки в цветастых газетах соседей в метро.

Не интересуюсь регулярными обновлениями даже самых близких по духу ресурсов.

Когда мне присылают ссылку на очередной — шестой за неделю — аналитически-панический текст о том, куда мы катимся, чем все это кончится и как скоро, я просто закрываю ее, не вникая.

По крайней мере, стараюсь.

Я больше не хочу день за днем погружаться в войну — ни ту, что где-то там, на полях под Луганском, ни ту, что здесь, совсем рядом, идет в головах.

Знаю, это непривычный зачин для колонки о музыке и цифровой революции. Впрочем, вряд ли он кого-то сильно удивит — по нынешним временам высказаться о войне и актуальной повестке своим долгом считает каждый, будь он хоть распоследний спортивный комментатор. Но, как ни странно, я сейчас о музыке и цифровой революции в том числе — только при чем здесь они, станет ясно немного позднее.

А пока — обо всем по порядку.

Я перестала читать новости.

Но долгое время до этого я, как и все, ловила каждую букву. Чем более угрожающей становилась ситуация, тем любой мелкий поворот сюжета, любое видеосвидетельство или рассказ очевидца казались важнее. Каждая попытка анализа впитывалась с жадностью в надежде понять, что все-таки происходит. В каждой дискуссии жило ожидание диалога, смутное ощущение, что на что-то, хотя бы в общих настроениях, можно еще повлиять. Тучи, однако, сгущались, сведения становились все хаотичнее, комментарии — экзальтированнее. Лавины правды и лжи, целые треды взаимной ненависти, апокалипсические прогнозы — поток информации уплотнялся, пока не слился в сплошной фон тревоги и беспомощности. Беспомощности прежде всего. Следить за происходящим и обсуждать его стало единственно возможной формой участия, дающей иллюзию если не контроля, то хотя бы вовлеченности. Ничего нельзя изменить, но можно, по крайней мере, быть в курсе, негодовать или отчаиваться, что-то подписать, что-то перепостить, в крайнем случае — попробовать кого-то переубедить. Я слежу за событиями, а значит, я все же не в стороне, я беспокоюсь, я высказываюсь, я сопереживаю — и в имеющейся ситуации это последний оставшийся способ чувствовать, что ты хоть что-то сделал…

Так казалось. Так было.

А потом было лето, и я на месяц уехала в лес. Без доступа к информации вообще.

По возвращении открылось много неожиданного. Во-первых, я обнаружила, что гораздо дружелюбнее отношусь к людям. Сначала толком не знала почему, но при первом же включении интернета поняла — я просто слишком давно не читала комментариев. 15 минут, проведенных за их изучением, — и выходить на улицу уже не хочется. В каждом втором начинает мерещиться истерик, ослепленный пропагандистской злобой, что, мягко говоря, мешает жить.

Осознав это, я перестала открывать комментарии. И агрессии в мире стало меньше — хотя бы потому, что ее стало меньше во мне.

Во-вторых, выяснилось, что какими бы стремительно развивающимися ни выглядели события при ежедневном погружении, за время своего отсутствия я ровным счетом ничего не пропустила. Действующие лица те же, атмосфера та же, особых подвижек нет. Да, появилось несколько новых деталей и фактов, но для того, чтобы составить о них самое подробное представление, оказалось достаточно часа. Похоже, нет никакой разницы между чтением новостей раз в месяц или три раза в день.

Осознав это, я перестала следить за событиями. Вспомнился лозунг медиааскетизма: значительные новости найдут вас сами, а незначительные не стоят внимания. Если произойдет что-то действительно существенное, я все равно узнаю об этом. С тех пор ничего существенного, впрочем, так и не произошло. Кроме того, что у меня появилось гораздо больше возможностей заняться тем, что для меня действительно важно.

В этом, собственно, состояло в-третьих, третье открытие: хотя изнутри информационной бойни участие в ней (хотя бы в качестве зрителя) кажется единственным способом что-то сделать, отойдя на дистанцию, ясно видишь — это самый надежный способ не сделать вообще ничего. Регулярный мониторинг мнений не приближает к пониманию — напротив, здраво оценивать происходящее становится все сложнее. Эмоциональная вовлеченность не ведет к помощи кому бы то ни было — она лишь разобщает с реальными людьми вокруг. Блуждание среди предсказаний катастрофы не проясняет программы действий, чтобы избежать ее, — зато здорово отдаляет от себя самого. Разница между чтением новостей раз в месяц или три раза в день на самом деле все-таки есть, и она именно в этом — чем больше времени и душевных сил тратится на лавирование в интернет-потоках, тем меньше их остается на то, чтобы полноценно и осмысленно жить свою настоящую жизнь.

А ведь в ней все и дело. Не из информационного гула сообщений, обсуждений, высказанных позиций складывается мир, а из частных смыслов, решений, выборов, из суммы того, что каждый в отдельности успевает создать на своем личном пути.

Кто-то, конечно, заметит: ну да, вот и готова формула эскапизма, внутренней эмиграции — удобно, голову в песок. В информационной войне, как и в любой другой, отказ от участия принято считать дезертирством. В лучшем случае устранившегося пожалеют и простят — вот, скажем, Артемий Троицкий в одной из недавних колонок на «Эхе» сочувственно заявляет, что совсем спокойно относится «к тем своим друзьям, которые в ужасе и смятении просто спрятались ото всей ситуации». И даже приводит характерный пример — «Таков блестящий музыкант и исследователь Олег Нестеров, который наглухо забаррикадировался от враждебных вихрей в советском кино 60-х и своих композиторских экспериментах».

В этом-то примере — самое симптоматичное. Сложно сказать, насколько глубоко Артемий Кивович вникал в результаты «забаррикадирования», о котором пишет, но, судя по всему, не слишком — обычно точный в своих диагнозах, здесь он явно упускает самую суть. Сила проекта «Из жизни планет» (а речь, несомненно, о нем) не в последнюю очередь в том и состоит, что сегодня он повествует о самом насущном. История шестидесятников — поколения, вдохнувшего воздух свободы, поверившего, что страну и общество можно изменить, что в его руках — построить более человечное, честное завтра, а потом с размаху налетевшего на стену пражских танков, закрученных гаек, удушливого морока застоя, сейчас, в эпоху реставрации худших советских сценариев и утраты надежд, звучит ошеломляюще актуально.

Нагляднее всего это в одноименном с проектом спектакле, в том, как его линии сюжета, рассказывающего о несбывшемся, кладбище уже готовых родиться, но так и не снятых фильмов, складываются в своего рода компас: 4 вектора во времена расцвета — и крушения — замыслов, 4 судьбы, 4 выбора. Не делать и не бороться — как Владимир Китайский, способный стать главным киногением поколения, но повесившийся на осине после первой же приостановленной картины. Бороться, но не делать — как Андрей Смирнов, твердый, упрямый, не готовый уступить ни власти, ни вновь сгустившейся атмосфере ни в чем и в результате просто вычеркнутый из профессии на десятилетия. Делать, но не бороться — как Геннадий Шпаликов, бесконечно перекраивавший свои работы под все новые цензурные требования и все же успевший оставить ярчайший след прежде, чем окончательный поворот времени выбросил его на обочину, заставив шагнуть в петлю. Наконец, бороться и делать — как Владимир Мотыль, ведший методичную, изматывающую битву с партийной бюрократией и идеологизмами, регулярно проигрывавший в ней, порой почти сходивший с ума, но после каждого вынужденного отступления встававший снова и снова... Все это — истории не просто о советском кино и не об одних лишь духах прошлого, вдохновивших Нестерова с его «Мегаполисом» на музыкальные посвящения. Со всей очевидностью это рассказ в том числе о здесь и сейчас — и я не знаю, насколько чувствует это сам Олег, но, судя по отзывам, рецензиям, реакции, его зрители чувствуют это очень остро.

«Из жизни планет» — вовсе не попытка спрятаться от ситуации, это особый способ говорить о ней. Просто на другом языке — языке глобальных смыслов, человеческих судеб, связи времен. И именно на нем ответ на вопрос, как быть сегодня, что делать в эпоху «враждебных вихрей» каждому лично, неожиданно начинает звучать гораздо убедительнее и яснее. Выходит, «забаррикадировавшийся» Нестеров сказал о текущем моменте не меньше, а больше, чем подписывающие петиции и декларирующие позицию. И что-то подсказывает: оттого он и смог это сделать, что не погружался в бурлящие воды актуальных сведений и бесконечных дебатов, а выбрал, как это формулирует Троицкий, роль рака-отшельника.

Закон тот же, что с новостями: нажимать на паузу чаще и менять пластинку реже — надежный способ услышать больше, а вовсе не меньше.

Потому что информационная война, какой бы патетичной она порой ни казалась, выхолащивает, измельчает слова и мысли. Только дело здесь, как ни странно, вовсе не в войне. Оно в информации — и наших способах взаимодействия с ней. Да, в нынешних реалиях все приобрело особенно горький и безумный привкус, но еще годы назад Николас Карр сосем не случайно назвал свою программную книгу — впечатляющий набор фактов о том, что происходит с человеком в современной медиасреде, — броским «The Shallows», говоря о пугающем обмелении и уплощении мира вокруг. Карр пишет о многом, вплоть до изменений в нейронных связях, но его главный посыл ясен сегодня и без всяких научных выкладок, он стал фактически общим местом: цифровая революция породила радикально новый информационный ландшафт, в котором огромное число людей непрерывно производит и потребляет миллиарды сообщений, изображений, видеофрагментов, коротких обрывочных текстов. Стремительные потоки мелких инфочастиц стали привычной средой обитания, где интенсивная смена впечатлений превращается в наркотик, требующий все время оставаться на связи, пропуская через себя все новые и новые сведения. Когда на кону особенно острые темы вроде той же войны, суть явления не меняется — это инфомания, — только эмоциональный градус взлетает выше. Все бы ничего, но чем плотнее «подсаживается» человек, тем заметнее мутирует сам: мышление оказывается все более поверхностным, суждения — необдуманными и быстрыми. Формируется ярко выраженный дефицит внимания — неспособность долго концентрироваться на чем-то одном, воспринимать длинные тексты, вникать в сложные идеи и большие истории. В конечном итоге информационный шум целиком засоряет и жизнь, и сознание, не оставляя пространства для пауз и тишины, возможности для выстраивания из хаоса данных связной картины мира, которую можно было бы вместить в себя и найти в ней свое место.

«Не остается времени на кристаллизацию смысла» — так это в свое время обозначил Юрий Сапрыкин, ведя речь, правда, несколько о другом — о музыке и нынешнем слушании. «Раньше, — утверждал он, — вне зависимости от того, что оказывалось у тебя на кассете или диске, ты мог с этим какое-то время пожить. Послушать раз, переслушать, покрутить в голове, как-то развинтить и заново внутри самого себя собрать». Сейчас же среднестатистическому меломану, который скачивает по три новых альбома в день, некогда и незачем заниматься такого рода вещами. В общем-то здесь все просто: с музыкой сегодня происходит ровно то же самое, что с любой информацией вообще. С каждым днем ее становится все больше, доступ к ней не ограничен ничем — океан звуков, зафиксированных за почти полтора века существования аудиозаписи, бездонен, и вода в нем продолжает стремительно прибывать. Слушатель попадает в ловушку ускорения: теперь ему нужно успеть пропустить через себя так многое, что он неизбежно начинает проглатывать плейлист за плейлистом, не пытаясь на чем-то задержаться, углубиться, понять. Если трек не цепляет на первых секундах — значит, настало время нажать «следующий». Если артист не поразил с первой же быстрой пробы — он не заслуживает второго шанса. Слишком много других претендентов на время человека вокруг. Слишком велика конкуренция за внимание.

Я знаю немало тех, кто в этом месте возмутится — «с нами не так!», но это не меняет общего тренда: музыка сегодня становится одноразовой — в этом, кстати, одна из главных причин успеха онлайн-стриминга: так удобнее, зачем хранить то, к чему все равно не собираешься возвращаться? Музыка становится фоновой — встреча с ней как отдельное времяпровождение, не разбавленное ничем другим, в эпоху многозадачности превращается в экзотику, почти анахронизм. Музыка — всего лишь маленький фрагмент в потоке впечатлений, нечто, проносящееся мимо, поглощая тишину, заполняя собой пустоту всех пауз.

Ирония в том, что по-настоящему заполнить что бы то ни было, проникнуть вглубь в таких условиях она уже не способна. Способна лишь скользить по поверхности. На самом деле никто, кроме кучки энтузиастов (как правило, доцифровой школы), теперь уже и не верит всерьез, что музыка — это вообще нечто значительное, ключ к хоть сколько-то важному внутреннему опыту. Она превратилась в часть информационного шума, и рассказы о ее невероятной силе, способности давать ответы, переворачивать жизни и вести за собой поколения кажутся чем-то мифическим, преданием давно прошедших, хотя и легендарных, времен.

Сегодня от музыки уже не ждут откровения: столь сильная еще не так давно надежда на прорыв, эру новых гениев, которая непременно начнется, как только технологии дадут возможность создавать и распространять свои творения всем желающим, тает перед лицом бесконечных терабайт звука, льющихся со всех сторон, тонет в бездне информационного хаоса. Хаос и информационный избыток вообще отлично расправились едва ли не со всеми надеждами идеологов сетевого мира — это оказалось одной из самых злых шуток цифровой эпохи. Когда-то, на ее заре, свобода распространения информации была обещанным лекарством ото всех бед, главным столпом цифрового символа веры. Именно она должна была, среди прочего, забрать единоличный контроль у иерархической власти и вернуть его в руки обычных людей, создать прозрачный мир, в котором у сильного уже не будет шанса совершать тихий произвол: ведь он не сможет ничего утаить и никого обмануть. Освенцим был бы невозможен, если б тысячи свидетелей демонстрировали всему свету неоспоримые факты в режиме реального времени — твердили цифровые энтузиасты и звучали вполне убедительно. Вот только чем глубже мы погружаемся теперь в обещанный ими мир, тем яснее становится: знание о ситуации вовсе не означает контроля над ней, а его достоверность на деле всегда сомнительна. Правда теряется в шквале свидетельств и мнений, и уже нельзя разобраться, где она и кому верить. Да и некогда разбираться: информационные потоки слишком быстры, а степень скорости, как известно, прямо пропорциональна интенсивности забвения.

Впрочем, музыке, конечно, не место с Освенцимом в одном ряду — в ней мчаться в хаосе, узнавать и тут же забывать по-своему даже весело. Вот только странно — и посреди этого веселья сегодня все чаще звучат сигналы SOS. Исповедь музыкального (да и вообще медийного) наркомана давно превратилась в популярный жанр, на разные голоса повествующий об одном: непрерывный поток впечатлений затягивает, но не приносит удовлетворения, список прослушанного ширится, но не оставляет следа внутри. Похоже, от оргии быстрого и бессмысленного потребления всех уже заметно тошнит.

Во всяком случае, способ остановить ее в последнее время ищут многие. Кто-то делится личными рецептами самоограничения, а кто-то пытается переформатировать саму медиасреду — вроде команды 3plet, продвигающей платформу для создания музыкальных альбомов-приложений и в открытую заявляющей, что их главная цель — возродить отношение к альбому как к отдельному целому, исключить его из общего сетевого потока и тем самым продлить срок жизни музыки, создав альтернативу мгновенно стирающимся из памяти плейлистам. На самом деле потенциальных путей реабилитации медленных ритмов, осмысленного слушания немало, и интерес к ним (привет ищущим идею стартапа!) будет неизбежно расти.

Кстати, именно поэтому «Из жизни планет» — главный музыкальный проект года. В нем удивительно точно уловлен не только дух времени, но и та самая созревшая тоска по глубине, неспешности, по-настоящему большим и сложным историям. Он предлагает полное погружение: документальный рассказ о героях на фоне эпохи плавно перетекает в фантастический мир их забытых сценариев, сценарии обволакиваются музыкой, музыка рождает внутри картины и образы, в которых несбывшееся когда-то становится почти реальным здесь и сейчас. Этот опыт завораживает и постепенно становится частью жизни, заставляя еще долго думать о себе, даже когда все медиаканалы уже выключены, а музыка замолчала. Это не быстрый путь — через месяц можно с легкостью обнаружить, что лишь подбираешься ко второму диску. Вот только упущенной возможности прослушать за это время десяток-другой новых релизов почему-то совсем не жаль. Закон, похоже, все тот же, что с новостями раз в месяц / три раза в день: нажимать на паузу чаще и менять пластинку реже — надежный способ услышать больше, а вовсе не меньше. А заодно — хорошая возможность понять, что настоящая жизнь, как и настоящая музыка, рождается как раз из пауз, воздуха и тишины. Той самой тишины, от которой сегодня все так упорно бегут в медиагомон.

«Тирания XXI века — это тирания шума», — писал в свое время Ли Сигел. И добавлял: «Способ устоять один — хранить молчание. Остаться тихим посреди какофонии цифрового шторма». На самом деле для этого даже не обязательно уезжать в лес. Цель вовсе не в отказе от технологий, не в выпадении из цивилизации и не в побеге от действительности, когда та становится слишком мрачной. Она — в способности останавливаться и честно отвечать себе на вопрос «зачем?». Зачем я пишу этот пост в Фейсбуке, зачем открываю очередную ветку комментариев, зачем мне знать, кто сегодня выступил с заявлением, а кто — выпустил новый клип?

Чего здесь меньше всего, так это эскапизма. Суть не в том, чтобы спрятаться от реальности, а напротив — в том, чтобы взглянуть ей в глаза. Ведь настоящая правда проста и безжалостна: все конечно. Время, внимание, силы, готовность слышать и чувствовать — исчерпаемы. Сама жизнь куда короче, чем кажется. И даже не осознавая этого, мы все равно каждый день выбираем, на что истратить себя: ловить сетевые отблески чужой войны или строить собственный мир; поглощать сонмы треков, фильмов, текстов или ограничиться несколькими, которые останутся в памяти навсегда. Впитывать информационный гул до полного зашумления души или, сохранив ясность внутри, попытаться остаться тихим…

«Цифролюция» в соцсетях: «ВКонтакте», Facebook

Купить книгу «Цифролюция. Что случилось с музыкой в XXI веке» 

Понравился материал? Помоги сайту!