Цоев ковчег, или Мусорный ветер — 2

Музыкальный журналист и меломан Андрей Бухарин (Rolling Stone) продолжает диагностировать русскую музыку.

В прошлый раз я говорил о том, что наша музыкальная сцена естественным образом разделилась на два не имеющих никаких точек соприкосновения лагеря: грубо говоря, русских рокеров (удручающему положению дел у них был посвящен первый текст) и тех, кого принято называть новой русской музыкой (если более скептически, то хипстерской сценой). Теперь настала очередь вторых.

Вроде всем хороши эти ребята, глядишь на них — не нарадуешься: красивые, модные, образованные, настоящие граждане мира. Самый частый комплимент им звучит примерно так: «Невозможно поверить, что это записано русской группой». О'кей, вы поете на хорошем английском, звучите не хуже любой другой условной европейской группы, попадаете в радиочарты где-нибудь в Аргентине или Чехии, выступаете на фестивале в Берлине, выпускаете альбом в Италии или Франции — очень хорошо. Ну и что дальше? Если в своей стране вы выступаете в нескольких модных столичных клубах и не зарабатываете своей музыкой денег на жизнь, из-за чего вам приходится трудиться дизайнером в какой-нибудь унылой конторе. Вы, может быть, рассчитываете выиграть конкуренцию с британскими группами у них дома? Или вам достаточно признания в своем кругу?

Я понимаю, конечно, что все это — своего рода эскапизм, бегство от ненавистной действительности. Но ведь есть еще вопрос амбиций, без которых не выбиться, как известно, в генералы. Всем же понятно, что невозможно стать в России крупной группой, если ты не поешь на русском. Как и то, что невозможно написать настоящий, не среднестатистический, текст не на родном языке, если вы, конечно, не Набоков. Все это уже было: в 1970-е первые наши рок-группы даже не догадывались, что петь возможно не на английском, в 1990-е также имелись чудики, которые хотели стать брит-поперами святее папы римского, — имена их сегодня помнят только знатоки.

О'кей, вы поете на хорошем английском, попадаете в радиочарты где-нибудь в Аргентине, выпускаете альбом в Италии — очень хорошо. Ну и что дальше?

В последнее время и сами музыканты, похоже, начали это понимать. Уже несколько лет назад ростовская группа Motorama завела русскоязычный проект под названием «Утро», который сразу же зазвучал интереснее и значительнее, чем их англоязычная продукция. В этом же году на русский перешли столичные модники Manicure, как и Надя Грицкевич из Moremoney («Наадя»). Есть и группы из рассматриваемого круга, которые изначально работают с русским языком.

Да бог с ним, языком, — есть нишевые жанры, где, наверное, возможно состояться и на английском. Вопрос ведь в другом: как стать по-настоящему оригинальным артистом с харизмой, энергией, месседжем, а не довольствоваться ролью игрушечного стилизатора.

Весь ужас в том, что наши «актуальные» группы, будучи вроде бы противоположностью дремучим русским рокерам, по большому счету ничем их не лучше. Я не вижу в них ни силы, ни энергии, ни смысла — вялые, анемичные, снобистские, стоят они, качаются, на легком ветерке, а он крепчает меж тем, наливаясь силой полярной ночи.

Что эти эскаписты будут делать в новой исторической эпохе, грозную поступь которой мы слышим, — убегут еще дальше? Хотя, может быть, как раз новые условия приблизят их к той же ситуации подполья, в которой находился наш рок в 80-е, с дальнейшим — от обратного — творческим расцветом? Во всяком случае, какие-то смутные знаки имеются, например, в виде предельно ясной по смыслу и месседжу группы «Труд», взявшей очень правильные ориентиры в прошлом русской музыки.

И есть еще один неприятный и крайне раздражающий момент: всех их отчаянно перехваливают, едва ли не ежемесячно объявляя кого-то надеждой и спасением русской музыки, чуть ли не новым Цоем, как это было, к примеру, с хорошим, умным электронщиком Mujuice. Последний анекдот — это «Наадя», чей сначала дебютный EP, а теперь и целый альбом объявлены модными изданиями «записями года». Пока что, как я вижу, люди посмеиваются в усы в своих социальных сетях, но пора бы уже выслать и официальный запрос: вы что, издеваетесь над нами?

Я не вижу в них ни силы, ни энергии, ни смысла.

Конечно, я понимаю, что каждое уважающее себя издание, связанное с музыкой, должно открывать и продвигать новые имена, формировать и артикулировать новую сцену. И что им приходится работать с тем материалом, который имеется под рукой во времена тотального обмеления. Здесь, как вы догадываетесь, нельзя обойти вниманием такое успешное медиа, как «Афиша», целиком и полностью ответственное за существование сцены, о которой мы сейчас говорим. Без «Афиши» ее бы не было или она была бы совсем другой. Из ее читателей вышли все люди, составляющие сегодня нашу новую сцену.

При всем уважении к влиятельности и бесспорному профессионализму «Афиши», сумевшей перевести свой успех начала нулевых в долговременный бизнес и удержать свои позиции на протяжении многих лет, должен сказать резкую вещь, которую наверняка не все поймут. Вот сейчас принято возмущаться беспардонной володинской пропагандой, но разве не «Афиша» была «коллективным голосом» первого путинского срока? «Как скажем, так и будет» — гласил их знаменитый ранний слоган. Вот оно и стало. Пока «Афиша» строила из Москвы свой воображаемый Лондон, страна медленно, но логично стала той, которую мы имеем сегодня.

Все это я прямо говорил добрейшему Юре Сапрыкину еще в те годы, когда креативный класс и не помышлял о протесте, а путинский режим был для него самым что ни на есть потворствующим. Можно даже понять Папу, который очень обиделся, когда его же дети восстали против него и, размахивая белым флагом, потребовали: уходи, противный.

А тогда на радостях они так промыли мозги молодому среднему классу, что тот до сих пор думает, слушает, смотрит и читает то, что ему было сказано. Молодые читатели «Афиши» вышагивали в дальнейшую взрослую жизнь штампованными, будто под копирку.

Не то чтобы они прививали какой-то там неправильный вкус своей пастве — наоборот, очень даже хороший. Проблема в том, что он оказался, как любой хороший вкус, усредненным (как и полагается, впрочем, у мидл-класса — в этом совпадении с аудиторией и был секрет успеха). А также в сектантской тоталитарности, с которой это делалось. Отсекалась вариативность, все, что выходило за охотничьи флажки традиций московской интеллигенции, воспрянувшей духом (в лице своих детей) после конца «гуляйполя» 90-х. Разумеется, я утрирую и обобщаю, свой вклад внесли многие, стоит только вспомнить тогдашнего птицу-говоруна Гришковца, этого соловья офисного планктона, истово проповедовавшего ни в коем случае не есть в ресторане хлеба, пока вам еще не принесли заказ, — и настроение у всех исправно улучшалось. Впрочем, отговорила роща золотая, все это теперь в прошлом.

Разве не «Афиша» была «коллективным голосом» первого путинского срока?

Еще меня всегда забавляло, что эти новые хипстерские группы по молодости лет искренне полагают, что они первые такие умные народились в этой дикой стране, и отрицают всякую связь с русской музыкой прошлого. Будто не было много лет назад у нас таких стильных, модных ребят, как «Кино», или блестящего эстетского русского нью-вейва («Оберманекен», «Николай Коперник», «Отряд имени Валерия Чкалова» и т.д.), мрачно-ледяного постпанка («Дурное влияние»), электронных пионеров («Братья по разуму», «Виды рыб»). Это при том, что все они состоялись в такой глухой, лишенной информации, убогой советской действительности, что нынешняя молодежь даже вообразить себе не может. Они были эксклюзивными одиночками, удивительными исключениями из правил, а не выструганными по одним модным лекалам деревяшками Урфина Джюса.

Хотя, судя по тому, что стоит, скажем, Mujuice или Manicure запеть на русском, как с их губ тут же начинают слетать типичные лапидарные цоевские строчки, «Кино» в анамнезе они все же имеют. И, таким образом, они тут оказываются в одном Цоевом ковчеге со слушателями «Нашего радио», для которых Виктор жив, как известно, по сей день. Еще, похоже, уважают Лагутенко, но этим и ограничиваются.

Ведь почему западная музыкальная индустрия, страдающая от всех тех же описанных в прошлый раз проблем индустриального характера, находится сегодня в значительно более здоровом состоянии? Да просто потому, что ориентиры не размыты, по-прежнему существуют система ценностей, понятия, что такое хорошо, а что такое плохо, и главное — сохраняются традиции, и самый модный молодой артист связан невидимой нитью с великим прошлым. В то время как у нас умудрились забыть даже такого человека, как Майк Науменко.

Мне видится, что творческого успеха по гамбургскому счету молодой русский артист может достичь лишь при синтезе знания западной музыки и актуальных тенденций, с одной стороны, и национальной идентичности — с другой. Как это в свое время показывали нам такие герои «русского поля экспериментов», как «Звуки Му», за которыми бегал Брайан Ино, или «Гражданская оборона», давшая свой великий ответ на американский гранж и скандинавский блэк-метал (если вдуматься, все три явления случились одновременно в разных концах света). И ведь показательно, что именно «Гражданскую оборону», а не кого-нибудь другого, заиграли вдруг Massive Attack.

Понравился материал? Помоги сайту!