Theodor Bastard: «Ладога, Карельский перешеек — это наши места силы»

В конце апреля петербургская психоделическая world music группа Theodor Bastard презентует альбом «Ветви», на котором она погрузилась в русскую музыкальную традицию. Федор Сволочь и Яна Вева рассказывают, почему они решили пойти на север Ладоги, и представляют трек «Кукушка».

— Прошлый альбом «Ойкумена» легко было объяснить — вместо электроники пришла африканская, азиатская и латиноамериканская перкуссия. А что с этим?

Федор Сволочь: Ну, он другой, да… Мне кажется, наша новая работа — это такая попытка вырасти над собой. Яна написала удивительные песни на русском. Мы выработали новый метод. Нашли совершенно иные тембральные и мелодические сочетания инструментов. В «Ветвях» мы решили отойти от привычных нашему уху традиционных ладов — простых мажора или минора и использовать другие лады, ведь их действительно очень много. Например, в этом альбоме можно встретить так называемые пяти- и семиступенные диатонические лады с пентатонической основой. Еще у нас много используется характерного бурдонного многоголосия. По сути, если «Ойкумена» была взглядом во внешнюю вселенную, то «Ветви» — погружение в свой внутренний мир.

— Я даже больше скажу — если предыдущий был этаким южным и тон там задавала восточная перкуссия, то этот — явно Север. Чему вам пришлось здесь научиться?

Яна Вева: Для моего внутреннего антрополога Север — это, конечно, интересная тема. Такие песни написались, что стало ясно, что имеется в виду не только географическое понятие, но и состояние сознания в какие-то моменты жизни. Часть границ моего личного Севера проходит в моем детстве — по освещенной луной тропке идем мы с бабушкой, она держит меня за руку и поет что-то, чтобы не было страшно, и кажется, что в пруду русалки смеются в темноте. А часть его границ — в школьной экскурсии в музей Арктики и Антарктики, часть — в фильмах про экспедиции на Север, часть — в книгах про шаманизм, часть — в историях про викингов, часть — в песке Финского залива, в карельских соснах и т.д. Бесконечная вереница образов.

— Почему альбом получился таким тягучим и мрачным? Я бы даже сказал, порой топким?

Федор: Изначально у нас ведь писался и создавался материал совсем иного рода, нечто, продолжающее предыдущий альбом. Но в какой-то момент что-то внутри словно отрезало. Захотелось сделать что-то ближе к себе. Ближе к дому. А пространство нашего родного Севера менее людное, чем южное. Здесь человек больше предоставлен себе. Отсюда и преобладание каких-то личных мотивов и наигрышей, знакомой всем нам, северянам, «тоски». Вообще северная музыка крайне интересна. Там есть совершенно сумасшедшие вещи вроде микроинтервалики (например, в народной музыке и большие, и малые секунды — обычное дело), шумотембров или вот «разрастающихся» ладов, когда в процессе исполнения звукоряд песни расширяется. Мне в свое время попадались традиционные северные песни очень необычных жанров — например, «сонные», «мухоморные», «предсмертные» песни. Там совсем иная система координат. Иное мировоззрение.

— То есть TB решили, поездив по миру, показать свою личную историю, не африканскую и не азиатскую.

Федор: Так и есть. Эти песни для меня и Яны довольно личные. Я очень рад, что большая часть текстов на альбоме написана на русском языке.

Яна: Я вспомнила благодаря этому много хороших моментов из жизни и много грустных. Пришлось научиться беспристрастно смотреть внутрь себя, чтобы оттуда что-то выудить. Но тут мне придется все же оговориться: я считаю, слова как таковые не объясняют ничего, а только запутывают людей.

Захотелось сделать что-то ближе к себе. Ближе к дому.

— Насколько в эту музыкальную концепцию вписывается Петербург? Мне кажется, он перестал быть носителем каких-либо традиций.
Федор: Ладога, Карельский перешеек — это наши места силы. Это наша земля, на которой мы выросли, и, мне кажется, без этого влияния Карелии такого альбома у нас бы просто не было. Когда уезжаешь на ладожские острова, те, что на севере Ладоги, то оказываешься совсем в ином мире. В ином измерении. На острове ни души, только ты и природа. Гнезда чаек, гадюки, на камни выбираются ладожские нерпы, совершенно удивительные, с черными глазами-безднами. Ветер бывает такой, что сносит палатку, а на лодке из-за внутреннего течения просто не отплыть. Сам остров — это такая модель Вселенной в миниатюре: с северной стороны — мох, камни, кривые деревца, но пройдешь двадцать метров на южный берег — а там буйство растений, высокие деревья. Красота!

— Вы вроде бы и часть этнодвижения, а вроде и нет? Что с ним, по-вашему, происходит?

Яна: Если под «этно» имеется в виду народная музыка, то это, наверное, не про нас. У меня никогда не было мысли следовать исторической достоверности... ну, например, на такой-то территории играют на том-то и том-то, а поют вот это и это…. Музыка — это один из способов познания мира, как бы пафосно это ни звучало. Познания мира и осознания себя в нем. Вот в детстве смотришь, как классно кто-то с мячом играет, и ты берешь мяч и так же стараешься; или кто-то стоя с горки съезжает — ну и ты туда же. Со временем границы двора раздвинулись... И сейчас вот смотрю, как весело прыгают люди, гремя в барабаны, сверкая черными пятками, — и тоже хочется так попробовать; или вот степной человек варганом крышу сносит — ну как же не попробовать?

Федор: Theodor Bastard, как ни крути, — это современное творчество. Тут и электроника, и инструментальная музыка, всего хватает. Просто народная музыка — это такой корневой элемент, без знания которого невозможно развитие современной музыки, и в этом смысле мы интересуемся, конечно, народным творчеством.

— При этом в вашей музыке слышится какое-то эхо музыки 90-х, верно? Как будто какие-то мелодии достали с кассет нью-эйджа.

Федор: Если говорить о музыке 90-х, то лично для меня и правда все лучшее в современной мировой музыке сосредоточено именно в этом времени. Хотя как раз такой жанр, как нью-эйдж, меня никогда не привлекал. Но вот трип-хоп, эмбиент, клин-энд-катс, индастриал, вся эта оголтелая дарк-сцена меня вдохновляют до сих пор. Я даже недавно решил перебрать свою коллекцию аудиокассет: там есть удивительные вещи, и мне захотелось их переслушать именно на старом кассетном магнитофоне.

Мне в свое время попадались традиционные северные песни очень необычных жанров — например, «сонные», «мухоморные», «предсмертные» песни.

— У вас поет Намгар Лхасаранова, присутствуют Ольга Глазова, хор Lauda. Можно рассказать, как это происходило в каждом случае?

Федор: С Намгар мы познакомились в Перми на фестивале Kamwa и с тех пор общались. Ее голос украсил альбом, привнес нотки совершенно сумасшедшего сибирского шаманизма. Это был важный для нас полюс драматургии пластинки.

Оля Глазова играет на очень необычных гуслях, одних из самых больших в мире, причем с техникой, разработанной ей самой. На самом деле в наших старых песнях когда-то звучали гусли — на альбоме «Белое», и мне давно хотелось вернуться к этому замечательному инструменту.

Что касается хора. Мы словно заново открыли для себя нотную запись и возможность ее использовать. Это оказалось очень удобно, но с непривычки было где-то трудновато, особенно с хоровой аранжировкой. Алексей Калиновский, наш клавишник, много работал над этим. Еще ведь нашей задачей было записать хор именно с народным интонированием, и, мне кажется, ребята из «Лауды» неплохо справились.

— Вы не только альбом записывали, но и ездили на гастроли с расширенным составом из восьми человек. Как вам этот опыт? Поменялось ли у вас отношение к концертам?

Федор: Если честно, предыдущий альбом сбил нас с толку. Благодаря ему мы стали давать уйму концертов, интервью и прочего. Мы даже какое-то время были в ротации на радио. Для группы, несмотря на всю нашу долгую историю, это было что-то странное. Все это свалилось так внезапно. Мы постоянно говорили друг другу, что нужно писать новые песни, но сочинять удавалось где-то в промежутках между турами, на лету, на ходу. «Ойкумена» получилась такой менеджерской историей. Нас все время торопили, мол, нужно ковать железо. Нельзя делать паузы. В какой-то момент я почувствовал себя словно в ловушке. Какие-то встречи, обязательства, концерты… Это отразилось и на личных отношениях. Все стало слишком сложно — уделять внимание родным, проводить время с друзьями. Даже вылазки на природу и то удавались редко. Надо было поставить на этом точку. Оглянуться. Мы расстались с прошлым нашим директором. Взяли паузу в концертах. И решили отстраниться от материала «Ойкумены». Просто уйти от него и не продолжать в том же духе. Сделать альбом ближе к самим себе, и это самое естественное сейчас для меня. Кажется, еще Карамзин писал: мы, русские, можем мыслить и грезить о каких угодно других странах — Франции, Германии, но душою быть всегда с Россией, потому что мы все с ней неразрывно связаны.

Для меня все лучшее в современной мировой музыке сосредоточено в музыке 90-х.

— Будете ли вы его издавать за рубежом — и почему теперь у вас свой лейбл?

Федор: Лейбл — громко сказано. Под вывеской Theo Records мы просто издаем музыку Theodor Bastard в России, потому что для нас такой самиздат оказался лучшим вариантом, нежели сотрудничество с каким-то сторонним лейблом. Диски нам помогает издавать Михаил Гончаров, так что по сути это такой совместный проект. Михаил — настоящий меломан и в целом очень разносторонний человек, например, коллекционирует старые книги, в том числе и о народной музыке. Многие редчайшие издания из его коллекции, включая нотные, очень помогли нам в создании песен для нового альбома. Например, потрясающее издание 1888 года «Русская народная музыка, великорусская и малорусская» композитора и исследователя Петра Сокальского. Что касается лейбла, то благодаря Михаилу у нас появилась возможность оформлять и издавать альбомы так, как мы задумывали. Для меня всегда была важна бумага, тактильные ощущения. Чтобы альбом было приятно держать в руках. Разглядывать. Когда мы общались с другими лейблами, они вечно включали режим экономии: «это дорого», «тут меньше буклет», «тут тоньше бумага» и так далее. Но с Михаилом у нас полное взаимопонимание, для него важнее творческий элемент, сама идея. В этом мы сходимся. И я скажу так: я пока не встречал ни одного российского лейбла, который мог бы предложить нам как артистам какие-то условия лучше, чем те, что мы имеем сейчас. Может, такой лейбл и появится, но пока его нет. Что касается Европы, то, думаю, как и предыдущие наши пластинки, альбом «Ветви» выйдет в Германии и, возможно, в Америке на других лейблах.

— Расскажите про трек «Кукушка».

Яна: Знаете, когда в лесу идешь, потерявшись от всех, с кем входил в него... стволы деревьев... приближающаяся осень... И вдруг слышишь одинокое кукование... И в груди сжимается что-то, и хочется бежать со всех ног к своим близким, говорить с ними, пить чай, смеяться с ними, в общем, ощущать себя живым через всех этих людей. И песня эта, я думаю, о девушке, что так и не вышла из леса, а даже сама стала, вероятно, кукушкой. В русской традиции про кукушку много очень красивых историй и поверий. Их я прочла уже после того, как песня была написана, но даже после всего прочитанного в песню ничего добавлять не пришлось. Удивительным образом она уже все в себе содержала. Есть древние представления о том, что благополучие живущих находится в прямой связи с умершими предками, что они дарят земле своих потомков и самим потомкам — плодородие; эти представления отражены в веровании о Благовещении как об особом моменте, возобновляющем эту связь между живыми и умершими. И кукушка выступает здесь как ключница, открывающая врата между мирами и восстанавливающая эту связь. Знание, которое ей открыто как существу, проводящему часть жизни «там», и которое кукушка приносит «оттуда» в особое время, она отдает живущим в этом мире.

Федор: И от этого совершенно по-иному воспринимаются слова «Кукушка, где твой дом?»

Концерты Theodor Bastard:

29 апреля, Санкт-Петербург, клуб «Космонавт»
30 апреля, Москва, клуб «ТеатрЪ»
13 мая, Пенза, ДК им. Дзержинского
16 мая, Оренбург, НК Fabrik
17 мая, Самара, «Звезда»
19 мая, Екатеринбург, ЦК «Урал»

Понравился материал? Помоги сайту!