Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20244957Один из самых интеллигентных и изобретательных европейских джазменов Эрик Трюффаз выпустил со своим квартетом новую пластинку «Doni Doni», на которой обратился к африканской музыке. Правда, безудержного драйва и треков, располагающих к танцам, на ней нет — зато есть нежнейший вокал малийской певицы Рокии Траоре, глубоководное электропиано и на раз узнаваемый мягкий саунд трубы мастера. В общем, все то, за что Трюффаза любят неортодоксальные любители джаза и электроники со времен его пластинок «The Walk of the Giant Turtle» и «Saloua». COLTA.RU побеседовала с Трюффазом о скандинавском джазе, Франции после терактов и его литературных предпочтениях.
— «Doni Doni», пожалуй, первая ваша пластинка, в которой отчетливо чувствуется влияние африканской музыки. Как так случилось?
— Три года назад мы с моей группой сделали совместный концерт с танцевальной труппой из Йоханнесбурга — она называлась Vujani. А сама постановка называлась «Kudu» — как вторая композиция на альбоме. Именно после этого мы и решили поэкспериментировать с музыкой Африки и посотрудничать с певицей Рокией Траоре — до этого мы никогда с ней не общались, я знал ее только по роликам в YouTube и альбомам.
— Что вы слушали кроме Траоре?
— Мне очень нравились «африканские» работы Дона Черри (американский джазовый трубач, один из пионеров world fusion. — Ред.), кроме того, однажды я играл вместе с группой Farafina из Буркина-Фасо. Это довольно известные музыканты, они несколько раз выступали на Montreaux Jazz Festival, сотрудничали с Rolling Stones, Рюити Сакамото, Билли Кобэмом.
— Еще одним приглашенным музыкантом на «Doni Doni» стал французский рэпер Oxmo Puccino — МС на ваших альбомах вообще регулярно гостят.
— Да. Откровенно говоря, большинство рэперов читают о всякой фигне — деньгах, шмотках и так далее. Но у Oxmo Puccino очень умные тексты, он стоит немного в стороне. Мы постоянно пересекаемся в разных проектах, поэтому все получилось очень естественно.
— В нулевые вы постоянно экспериментировали с электроникой, записали даже пластинку с небезызвестным авангардным продюсером Murcof. Ваша публика ходит в джазовые клубы или куда-то еще?
— Нет, как раз в джазовых клубах мы играем редко — чаще в театрах, местах, где играют рок. Иногда я исполняю и акустическую музыку, мейнстримовый джаз, и тогда меня можно послушать в джазовом клубе.
Erik Truffaz и Murcof — «Human Being»
— Очень часто европейский джазовый музыкант получает международную известность после того, как поучится и поиграет какое-то время в Америке. Почему вас это миновало?
— Вообще говоря, на меня не меньше джаза повлияла британская рок-музыка 1970-х и французская классическая музыка — Эрик Сати, Равель. В этом я не одинок — Херби Хэнкок очень любит французский импрессионизм, на Майлза Дэвиса он тоже очень повлиял. Я обожаю Нью-Йорк и Новый Орлеан, но сейчас куда чаще американские музыканты приезжают в Европу, чтобы работать и жить, чем наоборот. В Штаты нужно ехать, когда ты очень молод, иначе всё — денег уже не заработаешь.
— Кстати говоря, тот же Дон Черри перебрался из Штатов в Швецию, где у него появилась дочь — будущая певица Нене Черри.
— Точно. Кстати, барабанщик Филипп Гарсиа, с которым мы записали пластинки «Saloua» и «Mantis», какое-то время жил с Черри в Стокгольме.
— В вашей музыке есть что-то от скандинавского джаза — какая-то прозрачность, ускользающая красота.
— Я бы сказал так: мы одинаково ощущаем пространство. Я знаю довольно много скандинавских музыкантов: играл с Бугге Вессельтофтом, знаком с Нильсом Петером Мольваером… Кстати, вы говорили об электронике — но я ее сейчас совсем не слушаю. Столько работы, что хочется чего-то более органичного, что ли, — а от электроники устаешь.
Erik Truffaz — «The Walk of the Giant Turtle»
— Как получилось, что вы взяли в руки трубу?
— Это произошло в глубоком детстве. Отец был саксофонистом, а я решил, что стану трубачом.
— Судя по вашему саунду и стремлению к экспериментам, на вас основательно повлиял Майлз Дэвис.
— Навряд ли я назову еще одного музыканта, у которого была бы такая разнообразная дискография. Не все пластинки одинаково хороши, но 80% его альбомов просто выше всяких похвал.
— Он, несомненно, был гением — и вел сумасшедший образ жизни. Вы вот как от работы отдыхаете?
— Ну, я не Майлз Дэвис — наркотиков не принимаю (смеется). Очень люблю читать — в том числе русскую классику. Я — фанат Булгакова, Достоевского, Василия Гроссмана, Пушкина. Иногда случается сходить в театр или кино, но книги — это главное.
— А современную литературу жалуете?
— Не слишком. После того как почитаешь Пруста, очень сложно найти что-то стоящее. На самом деле тут такая же проблема, как в джазе: после того как послушаешь классический хард-боп, все, что делается в этом жанре сейчас, воспринимается гораздо менее свежо. Если играть ту же музыку, что ты играл, будучи тинейджером, то вся энергия из нее со временем уйдет. Поэтому мы постоянно с моей группой пытаемся меняться, придумывать что-то новое.
Я — фанат Булгакова, Достоевского, Василия Гроссмана, Пушкина.
— Сложно обойти вопрос о политике: теракты в Париже, электоральные успехи «Национального фронта», проблема беженцев — как вы ко всему этому относитесь?
— Крайне правые никогда не пользовались такой популярностью, как сейчас, — им даже не пришлось особенно вкладываться в телевизионную рекламу. Мне кажется, что успех Ле Пен — это результат военного вторжения в Ирак и действий европейцев и американцев, дестабилизирующих Ближний Восток. Вообще это безумие: ну хорошо, в Париже у «Национального фронта» 20%, и после терактов это, в общем, объяснимо. Но под Лионом, где я живу, вокруг только поля и коровы — и люди все равно напуганы из-за арабов. Проблема с террористами вовсе не в том, что они арабы или черные: если посмотреть на их бэкграунд, то выяснится, что все они проходили по каким-то криминальным делам. То же самое рассказывает мне и Рокия Траоре: дело не в религии или расе, просто есть люди, которым выгодны наркотрафик, работорговля и так далее.
— Насколько изменилась атмосфера в стране после терактов? Что говорят ваши друзья?
— Мы играли в Париже через четыре дня после этих событий — и последствия шока, конечно, чувствовались… Но люди пришли, и никто не испугался. Единственное наше оружие — это искусство, и я лучше умру, чем перестану играть музыку. Это просто невозможно.
— Вы много поездили по России. У вас есть альбом «Archangelsk», вы играли в Самаре и Нижнем Новгороде. Куда еще хотели бы попасть?
— Очень бы хотелось попутешествовать по азиатской части страны. Я обожаю Россию! Уверен, что вы не сможете это напечатать, но я терпеть не могу коммунистов. Я сейчас как раз читаю «Архипелаг ГУЛАГ» — меня заинтересовала история репрессий после одного фестиваля на Соловецких островах. Если честно, меня эта книга просто шокирует. Не могу понять, почему столько интеллектуалов в 1960-е и 1970-е признавались в симпатиях к коммунизму. Это просто невероятно! Конечно, в марксизме есть очень много хорошего — кстати, Василий Гроссман об этом много пишет. И я сам лучше поделюсь пирогом, чем возьму себе самый большой кусок. Кстати, корни проблем с террористами во многом в этом — в несправедливом распределении благ в мире. Тем не менее факты, о которых пишет Солженицын, просто ужасают. Насколько я знаю, французская компартия очень активно взаимодействовала с КПСС. И я до сих пор не могу поверить: как они могли?
Новый альбом Эрика Трюффаза «Doni Doni» на iTunes
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20244957Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20246511Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202413095Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202419577Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202420240Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202422890Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202423649Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202428825Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202428952Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202429608