Эрик Трюффаз: «Единственное наше оружие — это искусство»

Один из самых интеллигентных и изобретательных европейских джазменов Эрик Трюффаз выпустил со своим квартетом новую пластинку «Doni Doni», на которой обратился к африканской музыке. Правда, безудержного драйва и треков, располагающих к танцам, на ней нет — зато есть нежнейший вокал малийской певицы Рокии Траоре, глубоководное электропиано и на раз узнаваемый мягкий саунд трубы мастера. В общем, все то, за что Трюффаза любят неортодоксальные любители джаза и электроники со времен его пластинок «The Walk of the Giant Turtle» и «Saloua». COLTA.RU побеседовала с Трюффазом о скандинавском джазе, Франции после терактов и его литературных предпочтениях.

— «Doni Doni», пожалуй, первая ваша пластинка, в которой отчетливо чувствуется влияние африканской музыки. Как так случилось?

— Три года назад мы с моей группой сделали совместный концерт с танцевальной труппой из Йоханнесбурга — она называлась Vujani. А сама постановка называлась «Kudu» — как вторая композиция на альбоме. Именно после этого мы и решили поэкспериментировать с музыкой Африки и посотрудничать с певицей Рокией Траоре — до этого мы никогда с ней не общались, я знал ее только по роликам в YouTube и альбомам.

— Что вы слушали кроме Траоре?

— Мне очень нравились «африканские» работы Дона Черри (американский джазовый трубач, один из пионеров world fusion. — Ред.), кроме того, однажды я играл вместе с группой Farafina из Буркина-Фасо. Это довольно известные музыканты, они несколько раз выступали на Montreaux Jazz Festival, сотрудничали с Rolling Stones, Рюити Сакамото, Билли Кобэмом.

— Еще одним приглашенным музыкантом на «Doni Doni» стал французский рэпер Oxmo Puccino — МС на ваших альбомах вообще регулярно гостят.

— Да. Откровенно говоря, большинство рэперов читают о всякой фигне — деньгах, шмотках и так далее. Но у Oxmo Puccino очень умные тексты, он стоит немного в стороне. Мы постоянно пересекаемся в разных проектах, поэтому все получилось очень естественно.

— В нулевые вы постоянно экспериментировали с электроникой, записали даже пластинку с небезызвестным авангардным продюсером Murcof. Ваша публика ходит в джазовые клубы или куда-то еще?

— Нет, как раз в джазовых клубах мы играем редко — чаще в театрах, местах, где играют рок. Иногда я исполняю и акустическую музыку, мейнстримовый джаз, и тогда меня можно послушать в джазовом клубе.

Erik Truffaz и Murcof — «Human Being»

— Очень часто европейский джазовый музыкант получает международную известность после того, как поучится и поиграет какое-то время в Америке. Почему вас это миновало?

— Вообще говоря, на меня не меньше джаза повлияла британская рок-музыка 1970-х и французская классическая музыка — Эрик Сати, Равель. В этом я не одинок — Херби Хэнкок очень любит французский импрессионизм, на Майлза Дэвиса он тоже очень повлиял. Я обожаю Нью-Йорк и Новый Орлеан, но сейчас куда чаще американские музыканты приезжают в Европу, чтобы работать и жить, чем наоборот. В Штаты нужно ехать, когда ты очень молод, иначе всё — денег уже не заработаешь.

— Кстати говоря, тот же Дон Черри перебрался из Штатов в Швецию, где у него появилась дочь — будущая певица Нене Черри.

— Точно. Кстати, барабанщик Филипп Гарсиа, с которым мы записали пластинки «Saloua» и «Mantis», какое-то время жил с Черри в Стокгольме.

— В вашей музыке есть что-то от скандинавского джаза — какая-то прозрачность, ускользающая красота.

— Я бы сказал так: мы одинаково ощущаем пространство. Я знаю довольно много скандинавских музыкантов: играл с Бугге Вессельтофтом, знаком с Нильсом Петером Мольваером… Кстати, вы говорили об электронике — но я ее сейчас совсем не слушаю. Столько работы, что хочется чего-то более органичного, что ли, — а от электроники устаешь.

Erik Truffaz — «The Walk of the Giant Turtle»

— Как получилось, что вы взяли в руки трубу?

— Это произошло в глубоком детстве. Отец был саксофонистом, а я решил, что стану трубачом.

— Судя по вашему саунду и стремлению к экспериментам, на вас основательно повлиял Майлз Дэвис.

— Навряд ли я назову еще одного музыканта, у которого была бы такая разнообразная дискография. Не все пластинки одинаково хороши, но 80% его альбомов просто выше всяких похвал.

— Он, несомненно, был гением — и вел сумасшедший образ жизни. Вы вот как от работы отдыхаете?

— Ну, я не Майлз Дэвис — наркотиков не принимаю (смеется). Очень люблю читать — в том числе русскую классику. Я — фанат Булгакова, Достоевского, Василия Гроссмана, Пушкина. Иногда случается сходить в театр или кино, но книги — это главное.

— А современную литературу жалуете?

— Не слишком. После того как почитаешь Пруста, очень сложно найти что-то стоящее. На самом деле тут такая же проблема, как в джазе: после того как послушаешь классический хард-боп, все, что делается в этом жанре сейчас, воспринимается гораздо менее свежо. Если играть ту же музыку, что ты играл, будучи тинейджером, то вся энергия из нее со временем уйдет. Поэтому мы постоянно с моей группой пытаемся меняться, придумывать что-то новое.

Я — фанат Булгакова, Достоевского, Василия Гроссмана, Пушкина.

— Сложно обойти вопрос о политике: теракты в Париже, электоральные успехи «Национального фронта», проблема беженцев — как вы ко всему этому относитесь?

— Крайне правые никогда не пользовались такой популярностью, как сейчас, — им даже не пришлось особенно вкладываться в телевизионную рекламу. Мне кажется, что успех Ле Пен — это результат военного вторжения в Ирак и действий европейцев и американцев, дестабилизирующих Ближний Восток. Вообще это безумие: ну хорошо, в Париже у «Национального фронта» 20%, и после терактов это, в общем, объяснимо. Но под Лионом, где я живу, вокруг только поля и коровы — и люди все равно напуганы из-за арабов. Проблема с террористами вовсе не в том, что они арабы или черные: если посмотреть на их бэкграунд, то выяснится, что все они проходили по каким-то криминальным делам. То же самое рассказывает мне и Рокия Траоре: дело не в религии или расе, просто есть люди, которым выгодны наркотрафик, работорговля и так далее.

— Насколько изменилась атмосфера в стране после терактов? Что говорят ваши друзья?

— Мы играли в Париже через четыре дня после этих событий — и последствия шока, конечно, чувствовались… Но люди пришли, и никто не испугался. Единственное наше оружие — это искусство, и я лучше умру, чем перестану играть музыку. Это просто невозможно.

— Вы много поездили по России. У вас есть альбом «Archangelsk», вы играли в Самаре и Нижнем Новгороде. Куда еще хотели бы попасть?

— Очень бы хотелось попутешествовать по азиатской части страны. Я обожаю Россию! Уверен, что вы не сможете это напечатать, но я терпеть не могу коммунистов. Я сейчас как раз читаю «Архипелаг ГУЛАГ» — меня заинтересовала история репрессий после одного фестиваля на Соловецких островах. Если честно, меня эта книга просто шокирует. Не могу понять, почему столько интеллектуалов в 1960-е и 1970-е признавались в симпатиях к коммунизму. Это просто невероятно! Конечно, в марксизме есть очень много хорошего — кстати, Василий Гроссман об этом много пишет. И я сам лучше поделюсь пирогом, чем возьму себе самый большой кусок. Кстати, корни проблем с террористами во многом в этом — в несправедливом распределении благ в мире. Тем не менее факты, о которых пишет Солженицын, просто ужасают. Насколько я знаю, французская компартия очень активно взаимодействовала с КПСС. И я до сих пор не могу поверить: как они могли?

Новый альбом Эрика Трюффаза «Doni Doni» на iTunes

Понравился материал? Помоги сайту!