Уилл Сторр: «Низкая самооценка — это черта личности с невротическими свойствами. И ее не изменить»

«Задержите дыхание, выдохните и произнесите про себя: “Я люблю себя. У меня все прекрасно”. Повторите. Сосредоточившись на своем дыхании, повторяйте: “Мне достаточно самого себя, чтобы быть счастливым”». Приятный женский голос из приложения для медитаций целых 28 минут убеждает меня, что я лучше всех. Я сижу на подушке, скрестив ноги, и стараюсь дышать как нужно, но меня не отпускает одна мысль: интересно, похож ли голос гипнотизерши на голос Айн Рэнд? Айн Рэнд, тень которой маячит за библией селфхелпа — «Шестью столпами самооценки», написанной ее бывшим учеником и любовником, психологом Натаниэлем Бранденом. Именно эта книга вызвала в западном обществе — особенно в США — радикальные изменения в педагогике и в психологии управления. Целые поколения выросли с идеей о том, что им подвластно все — достаточно только поверить в себя. Но, кажется, их обманули.

По крайней мере, так считает Уилл Сторр — британский писатель и журналист, автор бестселлера «Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет», вышедшего недавно по-русски в издательстве Individuum. Это книга, из которой ясно, почему мы не становимся счастливее от лозунгов типа «каждый день — это новая возможность раскрыть свой истинный потенциал». Идея Сторра проста: обратная сторона постулата «ты можешь стать всем, чем захочешь» заключается в известной формуле «жила-была девочка — сама виновата».

Если принять как данность то, что каждый из нас имеет возможность стать супергероем, не стать им — это провал, обвинять в котором остается только самого себя. Атлант, не расправивший плечи, — это инвалид по собственному желанию. Идея безграничного саморазвития, растиражированная и постоянно внушаемая сегодня каждому, не только не учитывает социальную реальность, в которой потенциальным атлантам приходится жить, — она не учитывает и само строение человеческой психики, гораздо более ригидное, чем нам хотелось бы верить.

По просьбе Кольты мы поговорили с Уиллом Сторром о том, почему нужно сопротивляться призывам изменить себя и какие возможности век селфи оставляет для альтруизма.

— В своей книге вы показываете, что у современной науки есть все основания полагать, что мы далеко не так свободны в управлении своей личностью и своими решениями, как нам бы того хотелось. Характер, особенности, склонности каждого человека, оказывается, очень во многом предопределены самыми разными факторами, от генетических до культурных. При этом массовая индустрия селфхелпа и поп-психологии стремится нас убедить в обратном: якобы каждый из нас — это чистый лист, на котором мы вольны сами писать свою биографию. Почему наше общество, в целом так высоко ставящее научное знание, до такой степени не готово принять эти факты? Почему мы позволяем мифу о свободном выборе и «сделавшей себя» личности управлять нами — вместо того чтобы прислушаться к тому, что говорят ученые?

— Потому что мы верим только в то, во что хотим поверить. Я думаю, одна из важнейших вещей, которым необходимо учить в школе, заключается в том, что люди — не вполне логичные существа. Мы не обрабатываем данные как роботы. Человеческий мозг оперирует историями, нарративами. И та история, которую нам рассказывает мозг, — это история нашего героизма и личностных достижений. Мозг хочет убедить нас, что мы можем владеть миром, что у каждого из нас, с одной стороны, есть бесконечный потенциал, а с другой — полный контроль над управлением им. Отсюда следует, что каждый может стать героем, если захочет, — поскольку мы для этого якобы созданы.

Идея чистого листа очень соблазнительна, потому что нам хочется верить, что человек — это не животное, а наше будущее зависит только от нас. Именно этим объясняется успех того направления в поп-психологии, которое утверждает, что из любого человека можно при желании сделать супермена. Эта идея популярна и среди левых, и среди правых, у нее есть разные вариации и трактовки. Но, когда людей начинает заносить в идеологию — неважно, какого толка, — они очень часто хватаются за эту идею.

— Насколько она нова? Является ли она продуктом современности — или подобные представления о личности бытовали и в другие эпохи?

— Эта идея — часть индивидуалистической философии, и она уходит своими корнями в античность. Еще в Древней Греции люди полагали, что самопознание необходимо для работы над собой, для самотрансформации.

На самом деле верно ровно противоположное: мысль о том, что человеческая личность не является чистым листом, была сформулирована в одной из самых новых наук — в генетике. Но ее очень тяжело бывает принять, потому что мы не в состоянии осознавать работу наших генов. Вера в то, что человек — это чистый лист, очень интуитивна: эмпирически мы чувствуем, что у нас есть воля, выбор в решениях, — но мы не можем так же прочувствовать те бессознательные процессы, которые протекают у нас в голове и во многом определяют наше поведение. Поэтому идея чистого листа — это то, как мы воспринимаем реальность по умолчанию. Мы чувствуем, что у нас есть практически неограниченный выбор быть тем или этим, в то время как в реальности этого выбора может и не быть.

— То есть признание ограниченности наших возможностей «сделать себя» — это идея, в чем-то более революционная, чем призыв к нескончаемой самооптимизации?

— Намного более революционная — и намного более трудная для принятия. Но нам необходимо понять, что именно задает рамки, лимиты личности. Психология подошла к этому вопросу ближе всего в теории пяти основных личностных черт: экстраверсия, невротизм, уживчивость, добросовестность, открытость опыту (так называемая Большая пятерка. — Ред.). Лично мне эта теория открыла глаза и совершенно изменила мой взгляд на себя самого. При этом за пределами профессионального сообщества психологов она остается практически неизвестной.

Когда я осознал, к какому личностному типу я отношусь, моя жизнь радикально изменилась. Я тоже вырос на Западе с представлением о том, что здоровая, «правильная» личность должна быть всегда жизнерадостной, оптимистичной, популярной и так далее. Я же, напротив, испытывал постоянные трудности в общении с людьми и ничем не напоминал этот идеал. В течение множества лет я продолжал считать, что со мной что-то не так, что я «неправильный». Я все время пытался исправить себя, ходил на терапию, читал селфхелп — и вел в целом бесконечную войну с собой.

Огромным облегчением для меня было понять, что я совершенно нормальный человек — просто я принадлежу к типу с ярко выраженными невротическими чертами. С этого и началось мое принятие себя. Потому что, когда ты понимаешь, что ты не чистый лист, тебе приходится жить с тем, кто ты есть. И поначалу осознание того, что ты не тот, кем тебе хотелось бы быть, может быть очень трудным. Но потихоньку ты приходишь к пониманию того, что бороться всю жизнь с самим собой совершенно бесполезно. Поэтому, когда я перестал наконец стремиться походить на Джастина Бибера, мне стало намного проще принять и понять себя.

— У фатализма, безусловно, есть некоторый освободительный потенциал.

— Да, но тут главное — не заходить слишком далеко. Мы не обречены быть только тем или этим — но имеется сильная тенденция к тому, чтобы наш характер, наша психика складывались определенным образом. Уже при рождении наш мозг устроен таким образом, что мы начинаем развиваться в том или другом направлении, а среда, в которой мы растем первые десять лет, уже окончательно формирует личность, так что она складывается годам к двадцати. К тому моменту, когда мы становимся взрослыми, мы уже полностью сформированы. Это не значит, что теперь все предопределено, — а значит только то, что идея переделки себя из одного типа личности в другой ошибочна.

Тем не менее психология продолжает воспроизводить мысль о том, что мы можем себя переделать. Возьмем, например, понятие собственного достоинства. Существует такое клише, что самооценку можно поднять бесконечным повторением мантры о том, какой ты прекрасный. При этом низкая самооценка — это одна из черт личности с невротическими свойствами. И этого не изменить: люди такого типа всю жизнь будут бороться со своим представлением о себе. Это невозможно устранить как какую-то ошибку в системе; это часть того, как устроен их мозг. И постоянное давление на них в том ключе, что они должны повышать свою самооценку, может только усилить их чувство собственной неадекватности.

И тем не менее последнее слово в психологии по вопросам самооценки — это упорство и твердость характера. Книга Анджелы Дакворт под соответствующим названием («Grit: The Power of Passion and Perseverance». — Ред.) стала бестселлером, мы учим наших детей упорству, мы сами его пытаемся достичь. При этом упорство — это черта характера, который свойственен типу личности с ярко выраженной добросовестностью. Быть добросовестным, аккуратным — это прекрасно, потому что человек, который относится к этому типу, скорее всего, будет отличным работником, он сможет хорошо зарабатывать и вообще будет в состоянии прекрасно организовать свою жизнь. Но мысль о том, что каждый из нас сможет переделать себя под этот идеал, не вполне реалистична.

Поэтому, как видите, даже психологам трудно отделаться от представления о том, что каждый несет в себе неограниченный потенциал для трансформации. Идея, что людей можно лепить, как глину, увы, очень привлекательна.

— Дело еще и в том, что психологам могут быть интересны все пять черт личности и все пять соответствующих типов, в то время как в обществе «нормальными» или легитимными могут считаться только один-два.

— Да, это верно. Среди людей более левых «правильный» тип личности — это те, кто обладает ярко выраженной открытостью к новому опыту. Среди людей более правых это «добросовестная» личность.

Однажды в одном психологическом исследовании протестировали способность интровертов и экстравертов к взаимодействию друг с другом. Их поместили в одну комнату, где они были вынуждены как-то общаться, — и, разумеется, все это закончилось не очень хорошо. Когда их под конец опросили о впечатлениях по поводу противоположной группы, выяснилось, что и те, и другие были друг о друге невысокого мнения. Интровертам показалось, что экстраверты вели себя нагло, навязчиво, высокомерно, что они слишком много говорили. Экстраверты решили, в свою очередь, что интроверты были грубы и слишком много о себе понимали, поскольку просто не шли на контакт. В ситуациях, похожих на эту, мы не думаем: «Ага, это такой тип личности», — а мы сразу делаем вывод: это «наглец», или «хам», или что-то в таком ключе. Мы очень быстро формируем моральные суждения о людях, непохожих на нас.

— В чем выгода убеждать людей в том, что они способны менять и оптимизировать себя до бесконечности, — и кто ее получает? Грубо говоря: кто — или что — имеет навар с того, чтобы подталкивать нас к переделыванию себя под определенный идеал?

— Рыночная экономика. И это не теория заговора. Напротив, я думаю, что все эти идеи люди искренне принимают. Мы живем в рыночной экономике, и, чтобы в ней добиваться успеха, необходимо соответствовать определенному личностному стандарту. Нужно быть одновременно открытым, дружелюбным, общительным, обаятельным и трудолюбивым. Этот идеал постоянно тиражируется — возьмите, например, культуру инфлюэнсеров. Они все выглядят примерно одинаково и сочетают в себе примерно одни и те же черты: жизнерадостность, обаяние, яркость. Экстравертированные личности с предпринимательской жилкой в нынешнем мире чувствуют себя особенно комфортно.

С другой стороны, возьмите Силиконовую долину или любую другую хорошо развитую индустрию — и вы обнаружите там культ успешного управленца. Это тоже определенный тип личности — люди с высокоразвитой добросовестностью. Они трудолюбивы, организованны, очень серьезно относятся к лидерским обязанностям. Эти качества позволяют им взбираться на вершину менеджмента и попадать в высшие корпоративные эшелоны.

— Насколько эти идеальные типы личности вообще нуждаются в других людях? Способны ли они испытывать привязанность? Есть ли у них потребность во взаимной поддержке?

— У человеческой личности есть как минимум два слоя. Самый фундаментальный — это характеристики и качества, которые стали результатом нашего эволюционного развития, позволили нам вообще выжить как виду. И здесь важно понимать, что принадлежность к группе всегда была главной стратегией выживания человека. Уже при рождении мы устроены так, чтобы воспринимать свой жизненный опыт с позиции членства в какой-то группе — в борьбе с другими группами. И, когда мы говорим о том, что люди в Африке или в Индии более склонны к коллективизму, чем люди на Западе, мы говорим именно о вариациях все той же общечеловеческой потребности быть включенным в сообщество. Наш мозг настроен на групповое мышление, и избавиться от этого невозможно.

Миллионы лет назад мы выжили благодаря групповому сознанию, оно спасло нас, когда мы скитались по саванне в поисках пропитания. Сегодня мы продолжаем жить в соответствии с тем же принципом — с той единственной разницей, что мы больше не причисляем себя к той или иной группе охотников или собирателей, а определяем себя через принадлежность к нации, корпорации, религии и культу. И сейчас, куда ни посмотри, мы видим группы даже в самых индивидуализированных обществах. Это одновременно и наше спасение, и наше проклятие. Групповое сознание — это и есть причина войн, геноцида и того ада, который мы сегодня наблюдаем в социальных сетях. Социальные медиа предоставили нам возможность реализовать самые худшие стороны этого группового инстинкта, постоянно подталкивая к тому, чтобы все больше и больше уходить в свои группы — и ненавидеть другие.

Групповое сознание похоже на первородный грех. Мы все предубеждены в отношении других, и мы все склонны к тому, чтобы вести себя как жертвы, когда кто-нибудь атакует нашу группу.

— Таким образом, получается, что, с одной стороны, мы постоянно пытаемся оптимизировать себя, приблизить себя к идеалу — и, с другой стороны, не можем жить без групп, которые так или иначе нас будут в этом поощрять. Возможна ли еще в подобном обществе хоть какая-то солидарность? И если да — то как она устроена?

— Я думаю, что одна из лучших черт культуры селфи — это то, что она позволяет утверждать нетрадиционные нормы: красоты, телесности, поведения. Но борьба за утверждение этих норм все еще ведется групповыми, можно даже сказать, племенными методами. И в этом вся сложность. Возьмите любую группу борцов за социальную справедливость. Многое из того, что они говорят, чего добиваются, будет совершенно правильным, необходимым, основанным на лучших побуждениях, на альтруистических мотивах, вызванным желанием восстановить историческую справедливость в отношении отдельных групп. И тем не менее эти движения могут часто сопровождаться ненавистью и предрассудками в адрес мужчин, белых или в адрес Запада в целом. Причем все это может быть перемешано в голове одного и того же человека.

Нередко в рамках движения за социальную справедливость выясняется, что разные исторические личности были вовсе не так идеальны, как нам кажется: например, Черчилль или даже Ганди. Проблема в том, что люди, которые меняют историю, на поверку оказываются часто порядочными мерзавцами. Мерзавцами предубежденными, необъективными. И все-таки именно их гнев позволяет что-то менять в том, как устроен мир. Я думаю, что сегодня мы живем в эпоху, когда трансформируется множество ценностей. Это происходит очень быстро, это важно, и это по большей части хорошо — но люди, которые эти перемены возглавляют, часто неидеальны, они предубеждены, они полны предрассудков в адрес тех, кого они считают не такими, как они сами.

Будем надеяться, что к концу этого исторического периода хорошее перевесит плохое. Да, Черчилль и Ганди были расистами, но то, что от них осталось следующим поколениям, — это не их расизм, а все то хорошее, чего им удалось добиться. И это повод для оптимизма в отношении и нашего собственного будущего.

— Возможно. Будем надеяться, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Тем не менее в вашей книге вы много пишете о страданиях. Ваши герои страдают от депрессии, совершают разные жуткие поступки и даже доходят до самоубийства. Как вы считаете, изменилась ли с приходом культуры селфи природа человеческого страдания? Приносит ли в нашу жизнь императив самооптимизации новые оттенки боли?

— Я не думаю, что сама природа страдания изменилась, но культура так или иначе может усиливать некоторые типы страдания. В индивидуалистической культуре самая фундаментальная форма страдания — это страдание по поводу собственного статуса. Определяя себя через членство в группе, мы хотим занимать в ней лучшие позиции и проводим большую часть жизни в борьбе за это — по отношению к другим. И здесь социальные медиа снова играют очень важную инструментальную роль.

При этом одна из главных характеристик неолиберальной экономики состоит в том, что правила игры для достижения статуса все время меняются — стабильности нет ни в чем. Не знаю, как с этим обстоят дела в России, но в Великобритании молодым людям стало практически невозможно обзавестись хоть какой-нибудь недвижимостью, постоянные контракты стали тоже атавизмом. Кроме того, меняются и гендерные нормы. Мужчинам приходится быть одновременно сильными, надежными, успешными — и при этом заботливыми и нежными. То же самое верно и в отношении женщин: им недостаточно больше быть просто матерями. Чтобы стать успешной, женщине нужно сегодня строить карьеру, иметь профессию, бороться за свои права — и выполнять при этом все традиционные роли! Мы постоянно переосмысляем понятие успешности, эти ставки непрерывно растут. А экономика так быстро меняется, что достичь всех этих идеалов практически невозможно.

Поэтому сегодня огромное количество людей страдает от перфекционизма. Одно из определений перфекционизма — это повышенная чувствительность к признакам неудачи. И, когда мы постоянно тревожимся по поводу своего неуспеха, мы, разумеется, испытываем сильную душевную боль. Я не думаю, что люди начали страдать по-другому. Но современная культура предлагает им очень определенный повод для страдания — осознание своей собственной неидеальности.

— Тем не менее сегодня мы наблюдаем и противоположную тенденцию: императив признать и полюбить себя такими, какие есть, со всеми отклонениями от гетеронормативного западного белого идеала.

— Это правда. Но в этом отношении лично мне сложно выйти за пределы моего собственного жизненного опыта. Я вижу, что таких людей, как я, — белых гетеросексуальных мужчин среднего возраста — общество изображает все чаще как несостоятельных, «неправильных». С одной стороны, мы якобы привилегированны, а с другой — виноваты во всех бедах, которые происходят сегодня в мире. И это сложная ситуация.

Как я уже говорил, движение за принятие новых норм само по себе прекрасно — но его лучшие альтруистические намерения часто реализуются родо-племенными методами: стенка на стенку. Эти вещи совершенно невозможно отделить друг от друга.

— Наконец, последний вопрос. Ваша книга, разумеется, не селфхелп — это рефлексия по поводу состояния современной культуры. И все же вы сами говорите, что некоторые исследования в области психологии личности сумели перевернуть вашу жизнь и изменить ее к лучшему. Можете ли вы что-то посоветовать вашим читателям? Как им выжить в век перфекционизма?

— Разумеется. Главное, что я вынес для себя, пока работал над книгой, заключается в следующем. Эпоха селфи приучила нас думать, что, если мы несчастливы, нам надо просто поработать над собой. Походить на терапию, почитать селфхелп — и изменить себя. Но это невозможно. Наоборот: то, что вы можете сделать, — это изменить свое окружение, свою среду обитания. Если хотите стать счастливее, не ломайте себя об колено — измените тот мир, в котором вы живете. Если ваша работа не приносит вам радости — ищите новую работу, а не пытайтесь себя уговорить, как вам повезло, что она у вас вообще есть. Если вы несчастливы в браке — разводитесь. Если в вашей жизни есть люди, даже близкие родственники, которые в течение долгих лет доказали вам, что с ними невозможно ужиться, — разрывайте отношения.

Чтобы проиллюстрировать этот тезис, я привожу в книге аналогию с ящерицей, оказавшейся на вершине айсберга. Это очень, очень несчастная ящерица. Но пересадите ее на гору песка в пустыне — и ей сразу станет хорошо. Ящерица при этом совершенно не изменилась. Она осталась той же, что и была. Но изменилось окружение, ее среда обитания. То же самое верно и для людей. Не пытайтесь изменить себя, изменить то, чем вы являетесь, то, что вам нравится и не нравится, — за исключением, естественно, ситуаций, когда идет речь о каких-то преступных вещах. Вместо этого попытайтесь изменить мир вокруг себя, стараясь свести к минимуму то, что гарантированно сделает вас несчастными.

— Это полностью противоречит основному принципу современной поп-психологии: «Хочешь изменить мир — измени себя». Это мантра, растиражированная на магнитах для холодильников, на футболках и на чашках. Вы хотите сказать, что она неверна?

— Увы, абсолютно неверна.

— Ну что же, вы только что освободили человечество от необходимости подчиняться тоталитарному принципу самооптимизации. Нам больше не надо работать над собой до седьмого пота! Примите за это мою искреннюю благодарность.

(Смеются.)

20 апреля в Библиотеке имени Некрасова пройдет встреча с Уиллом Сторром, автором книги «Селфи».

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!