Беженцы. Монологи

Анна, беженка из Славянска, сейчас в Санкт-Петербурге

Записал Антон Широких

Страшно было уже в феврале. Уже с февраля месяца мы были невыездные. Ребенок у нас профессионально танцует, и мы не могли поехать ни на один турнир, потому что все дороги были перекрыты. Но серьезные изменения начались в апреле, когда ополчение заняло горсовет. С этого момента по городу стали ходить ополченцы. Заходили во все административные здания, представлялись. Когда они вошли в город, мэр Неля Штепа встретила их как спасителей. Да и мы были рады. Еду им приносили. Все ходили, как в зоопарк, смотреть на эти бэтээры. Потом стала стягиваться украинская армия. Тогда уже форточку невозможно было открыть — шла постоянная стрельба. А потом… Шины горят, танки въезжают, самолеты летают буквально над головами.

За эти несколько месяцев целая жизнь прошла. Когда ополченцы захватили телевышку, то они выключили украинские телеканалы, а российские включили. И Первый канал показывал все так, как я видела. Очень точно и достоверно. Один в один — все то, что мы наблюдали сами. Все, что мы видели на улицах, мы видели и в телевизорах. Потом Нацгвардия вышку отвоевала. Выключили все российские телеканалы, а украинские вновь включили. А вскоре ее и вовсе разбомбили — и телевидения совсем не стало. А вместе с ним и сотовая связь пропала.

Город изменился очень сильно. Отдельных домов на некоторых улицах вообще не осталось. Очень часто снаряды попадали в школы. Первый раз в Ванину (сын Анны. — Ред.) школу снаряд не попал, а упал рядом, во двор, но все равно все стекла выбило. Но теперь уже его школы давно нет. Некоторые школы были разбиты полностью, ученики не могли даже взять свои документы. И все равно Пономарев («народный мэр» Славянска. — Ред.) не разрешал останавливать учебный процесс. Он говорил, что авиация на нем, а мы должны учиться. Родители старались детей держать дома. Вообще учителя оказались в сложной ситуации: им надо было учебный процесс закрыть, аттестаты выдать, книги подписать, документы сдать. Из-за этого они просто не могли выехать из города. А раньше 31 мая аттестаты никто не выдаст. Это я нахожусь в декретном отпуске: я взяла и выехала. Моя подруга рассказывает: ночевали они в подвале, а наутро ребенок пошел экзамены сдавать — писать сочинение на тему «Если бы не было войны…» Под окнами идет война, и они пишут про войну. Это сложно понять.

Было очень много жертв. У моей сестры квартиры больше нет. У родителей моего мужа дома тоже больше нет. Наша квартира, слава богу, еще стоит. От дома двоюродного брата тоже ничего не осталось. Разрушения очень серьезные. При мне люди на подносах выносили целую кучу пуль, которые за ночь попадали только в их дом. В то время уже все выяснили, где в квартире несущие стены, где можно спрятаться. С каждым днем атак становилось все больше и больше. Чаще всего стреляли утром. С 4 утра мы уже не спим, потому что стреляют в соседнем дворе. Постоянно выли сирены. Били колокола. Все на взводе. Это была катастрофа. В этот момент еще и связь пропадает. Дозвониться никому невозможно. Выходить никуда нельзя. Вообще. Опасно. Ночь начинается. Окна сразу занавешиваем одеялом, чтобы, если попадет, стекло на нас не посыпалось. Потом они начали стрелять уже без времени — когда захотят, буквально круглосуточно. Вот когда предупреждают, что будет массированный обстрел, то, знаете, еще не так страшно. А когда не оговаривается, то это кошмар.

Очень долго решали: ехать или не ехать. Железная дорога разбита, кассы не работают. Что делать? Как все это оставлять? Чтобы выбраться из Славянска, надо было на машине добраться до Харькова, а в Харькове до России билеты купить было очень сложно. Еще в марте были мысли, что ничего страшного, переживем. А потом ты смотришь в интернете, как на твоих глазах билеты раскупают, и начинаешь призадумываться. Эти же билеты еще надо выкупить, а перед этим еще и проехать все блокпосты с проверками на пути к Харькову.

В то время уже все выяснили, где в квартире несущие стены, где можно спрятаться.

В Питере у меня дедушка с бабушкой. Первое время мы жили у них, пока дедушка не намекнул, что у него больше нет сил. Он старенький, ему тяжело оттого, что двое детей в его квартире. И вновь слезы. Но я не хочу здесь обживаться, мы просто пережидаем. Я очень хочу домой. Муж мой приезжал сюда на неделю, но ему пришлось уехать, а мы остались тут в поисках квартиры. Я в одну общественную организацию, в другую. Но как удивительно, что сразу же появились люди, которые помогли. Абсолютно безвозмездно. Просто так. Удивительные люди. Какие же они хорошие. У меня слов нет. Сняли нам отдельную квартиру. Я ведь и работу, к сожалению, найти не могу — мне не с кем оставить годовалого ребенка. Да тут еще он заболел. Там, в Славянске, когда все это началось, сложно было наблюдаться у доктора. А сюда приехали — оказалось, что у него опухоль, надо делать операцию. Но тут, благо, в больнице бесплатно принимают даже тех, у кого нет статуса беженца. Просто показываешь паспорт, где указано, что ты из Славянска, и тебя обслуживают. Его не так просто оформить, да и сто раз подумаешь, нужен ли он.

А муж не мог уехать со мной из города — он работает в милиции. Здесь у вас в России говорят, что Нацгвардия, войдя в город, сразу же арестовала всю милицию. Правда это или нет, я не знаю, но вот уже 9 дней мой муж не выходит на связь, и мы не знаем, где он и что с ним: жив он или мертв. А остался он в Славянске, потому что надо выполнять работу. В городе людям нужна помощь, в городе остались его родители, там мародерство процветает, все попрошайничают, потому что денег нет, еды нет, света и воды тоже нет. Ведь с мая месяца прекратили выплату всех пособий, зарплат. Люди остались ни с чем. Впрочем, еда — это полбеды. Страшнее всего, когда нет воды и света. Когда свет отключили, в морге все трупы испортились, стали гнить. Их пришлось сгрузить в одну кучу и похоронить в братской могиле. Там, в Славянске, действительно очень страшно. Там очень страшно. Я уже все слезы выплакала, особенно от того, что муж не выходит на связь.

А еще страшнее неизвестность, а еще страшнее репрессии, которые сейчас начинаются. А еще страшно то, что мне сказали, что там людей начинают расстреливать. Приходят с проверкой. Если не открываешь дверь, выламывают и что хотят, то и делают. А тех, кто оказывает сопротивление, убивают. Это мне вчера знакомые звонили из Славянска. И эти люстрационные списки. А мой муж не самый последний человек в милиции. Я очень боюсь преследования. И ведь они все так или иначе контактировали с ополчением, я уж не говорю про тех, кто служил и служит в их рядах. Поверьте, несложно узнать знакомого человека, даже если на нем балаклава. Но я не могу сказать точно, связан ли был мой муж каким-то образом с ополчением. В нашей семье эта тема под запретом. Но могу сказать точно, что милиция просто выполняла свой долг, и они выступали в первую очередь за город.

А сегодня звонили, говорят, что уже появились люди, которые готовы дать точную информацию на тех, кто был связан с ополченцами. И это славянские люди. Раньше они не сопротивлялись, а теперь начали разделяться. Может быть, они боятся, но это тоже нехорошо. А как доказать, что ты не был связан с ополчением, что ты им не сочувствовал и не сочувствуешь? Я не знаю…

Михаил, 43 года, беженец из Славянска, сейчас в Днепропетровске

Записала Екатерина Шерга

Я никогда не думал, что сепаратисты прицепятся к нашему Славянску. У нас ни военной промышленности нет, ни каких-то громадных заводов. Город маленький, тихий. Соляные курорты, грязевые курорты и керамическое производство, потому что мы стоим на очень хорошей глине. И все-таки этот Дыркин засел именно у нас. Нам так повезло, потому что Славянск находится на автотрассе Харьков—Ростов, и также отсюда идут поезда на Краматорск и Лозовую. Поэтому наш город и выбрали жертвой. Причем, я так понял, давно. Вот такую историю рассказывали соседи: стояла квартира на поселке Артема пустая. Через несколько дней после того, как город заняли сепаратисты, возле дома остановилась «Газель», и в машину стали грузить амуницию и оружие, которые в этой квартире хранились. То есть захват давно планировался.

Хотя это и захватом назвать нельзя. Как, например, занимали горотдел милиции? Накануне начальство всем сотрудникам открыто сказало: завтра на работу не приходите. Сепаратисты явились, в воздух один раз стрельнули и вошли в пустой горотдел. Так же захватили исполком и все прочее. Раньше Славянск был под Яныком, Янык засел в Рашке (то есть в России, извини, пожалуйста). И вся власть в городе продолжала выполнять его приказы.

Сначала в город зашли человек 50—100 русских военных. Зеленые человечки, одним словом. Я ходил до блокпостов и рассматривал этих вояк. Я сам служил в Советской армии, на них так смотрел и прикинул, что, судя по выправке и по всему, они в звании от майоров до полковников. Все были одеты в одинаковую камуфляжную форму, одинаковые ботинки, одинаковые автоматы, штык-нож висел у каждого. Очень жесткие профессионалы. Я думаю, прошли Чечню как минимум.

Их сразу же поддержали представители Русской православной церкви и бабушки с дедушками из Коммунистической партии Украины. Такой вот смешной союз. Началась агитация, начались митинги, общий смысл которых: «Как мы сейчас вам все хорошо сделаем!» Говорили лозунгами, которые были похожи на речовки в пионерском лагере или на кричалки и сопелки в мультике про Винни-Пуха. Вот самая популярная речовка: «Киев не слышит Донбасс!» Я тогда разговаривал с людьми и со многими спорил. Я спрашивал: «Киев нас не слышит? А как именно он должен нас слышать? И что мы до сих пор такое ему говорили?» Но очень многие на это повелись, причем не только пожилые. И говорили: «Да, нас не слышат!» В самом начале поддержка населения у сепаратистов была.

К знакомому приехали, сказали: «Молодой республике нужен транспорт, это теперь наше!»

После этого кто только в город к нам не полез! Самые странные и удивительные персонажи. И русские, и чеченцы (я так говорю «чеченцы», но там и осетины были, и ингуши, в общем, очень жесткие кавказские люди.) Были и граждане Украины. Некоторые шли за идею, боялись, что приедут из Львова и всех их перережут. Шли также те, кто сидел без денег и без работы. Их очень просто вербовали: «Ты безработный? Заработать хочешь?» Говорят, что их вывозили в Ростовскую область и там быстро обучали. Потом на «КамАЗ» посадили, привезли в Славянск, на баррикаду поставили. Вот так. Одеты почти все были в камуфляж. Но каждый извращался и украшал себя как хотел. Кто папаху на себя нацеплял, как у Деникина, кто царские ордена, кто пожарную каску.

Очень скоро всем жителям они дали понять: «Вы в городе никто!» Ну вот была известная история, про нее много писали. Петя Белоконь, глава районной администрации, — его просто прихватили. Был человек — и исчез. Потом его батя приехал и выкупил сына за очень большие деньги. Такой рэкет. Пришли, деньги тупо отжали и побежали дальше. У кого было кафе — приезжали и говорили: «Слышьте, пацаны, теперь наши ребята будут у вас харчиться бесплатно!» У меня знакомый держал автоперевозки, у него был небольшой парк микроавтобусов. К нему приехали, сказали: «Молодой республике нужен транспорт, это теперь наше!» Он с ними договорился, заплатил им деньги, и они от него отвязались, хотя все равно отжали три автобуса. Правда, оставшиеся машины оказались ему особо не нужны. По городу не поездишь, когда он весь перекрыт баррикадами.

Поэтому очень быстро жители стали ко всему иначе относиться. Воды нет. Соцвыплат нет. Работы нет. Троллейбусы не ходят. Электричество пропадает. Канализация не работала практически во всем городе. Порошенко дал десять дней на перемирие. Потом еще три дня. За это время канализацию можно было отремонтировать! Половина магазинов сразу закрылась, потому что слабый был подвоз. Магазины, у которых в самом городе были большие склады, как-то держались. Потом полгорода осталось без света, холодильники на складах не работали. Товар перевозили туда, где электричество было. Воду в город привозили в бочках. Мы с женой километра полтора шли до этих бочек. Пойдешь, в очереди постоишь, наберешь. Сорок литров зараз домой привозили на кравчучке. Кравчучка — это такая складная тележка на колесиках. Названа в честь Кравчука, потому что при нем челноки в таких тележках товар на рынок возили.

Я свое производство закрыл, машину поставил в гараж и гараж запер. Почти все это время мы с женой сидели дома, читали новости по интернету и смотрели старые фильмы. Оптимизма не теряли. Начался чемпионат мира по футболу, мы пива смогли достать. Хотели еще вяленой рыбы, но не получилось. Мы иногда смотрели российское телевидение, и просто страшно становилось, когда мы слышали, что про нас рассказывают. У меня есть товарищ в Тюмени, я с ним в Советской армии служил, я поддерживал с ним связь через «ВКонтакте». И мы с ним все эти месяцы переписывались и спорили. В конце концов буквально недели две назад он мне вроде бы поверил, и я его переубедил.

Российское телевидение я принципиально не смотрел. А с журналистами пришлось повстречаться. Один раз утром я смотрю в Твиттере новости: буквально в соседнем дворе, там, где живет один из наших друзей, разорвался снаряд. Мы туда сразу полетели. Никого не убило, но из дома выбегают жители, все в шоке, кто-то в царапинах от разбитого стекла. И тут же — журналисты. Десять человек в бронежилетах. Спереди на фартучках написано «Пресса». Кто в каске, кто не в каске. Стали ходить, снимать. Уехали. И следом за ними — новая группа. Один из них бежит до меня с криком: «Ну что тут? Жертвы есть?» Хотя с момента взрыва прошло минут пять-семь. Я думаю, они сами прекрасно знали, когда и куда надо ехать.

Все это время террористы Славянск очень сильно укрепляли. Я сам видел, как обустраивали огневую точку прямо посреди жилого района. Привозили со стройки плиты и делали такие перекрытия, как будто ядерную войну собирались пережидать. Жителей в городе становилось все меньше. Только сепаратисты по улицам ездили, и все это было очень странно и жутко, потому что они все были с оружием, в камуфляже, а ездили на легковых машинах, у кого-то отжатых. Я не хотел уезжать, но в какой-то момент вырубили интернет. И вот это стало последним ударом: информационный вакуум оказалось тяжелее всего перенести. Я пошел к гаражу, чтобы выводить машину, смотрю, а перед дверью в гараж — воронка от снаряда. Я тогда вышел на перекресток, стал ловить машину, но за час мимо меня проехали только две. Город был совершенно мертвым. Тогда я вернулся, постелил перед гаражом толстые доски и кое-как машину вывел. Проезжали по улицам, без слез нельзя на город смотреть. Потом из Славянска выехали, едем по степи, выстрелов не слышно, снаряды не рвутся. Я первый раз буквально понял, что означает фраза «мирное небо над головой». Общаемся с людьми, и ни у кого ужаса в глазах нет, руки не дрожат. Мы разместились у приятеля, а через два дня появилась новость, что Дыркин из Славянска сбежал.

В город мы пока не вернулись, есть информация, что много объектов заминировано. Квартиры — хай грабят. Лишь бы вернуться в город. Я готов бесплатно работать, носить цемент и кирпич. Просто как волонтер. Серьезно, за свой любимый город. Кто, если не мы? Лишь бы восстановить наш Славянск, лишь бы все было мирно. А все, что было, я хочу забыть. И не ворошить это больше в памяти.

Юлия, жена ополченца, беженка из Северодонецка (Луганская область), сейчас в Электрогорске (Московская область)

Записала Дарья Желнина

В ополчении мы все были в зоне риска. Женщины, которые были в возрасте, без детей, говорили, что им терять нечего. Что будет, то будет. А мы, получается, были самыми молодыми, у нас дети маленькие, в садик ходят. Нам говорили: «Уезжайте, хотя бы ради детей». У них есть списки тех, кто в ополчении, и они просто могут по-тихому прийти в город и натворить таких делов. Даже был день, когда нас просили ночевать не по прописке, потому что ситуация была очень опасной.

С собой мы брали самое необходимое. Мы только в 8 вечера узнали, что мы едем. Две недели мы ждали, потому что на границе перед тем, как мы поехали, Изварино и еще какой-то пост обстреляли. Нам позвонили и сказали, что мы не едем, но сумки все равно пусть будут собраны. Мы уже решили, что ничего не получится, и тут в 8 часов нам звонят и говорят, что все-таки едем. И мы даже не знали, куда мы едем. Знали только, что едем. И нам не говорили, потому что это была такая информация, что мало ли кто узнал бы… Могли бы не доехать. Когда мы проезжали, все было обстреляно на постах. Нас без очереди быстро провели, посмотрели документы, все было нормально, и пропустили. Мы все ехали в одном автобусе, он забирал нас из разных городов. У нас там жара, мы приехали сюда в шортах и майках с детьми, если бы не вещи, которые приносят, мы бы, наверное, сидели и мерзли.

Дети довольны сейчас, они все вместе бегают. Они поняли, что мы уехали, потому что там стреляют. Они по ночам не спали. Я объясняла, что это гром. В общем, мы их дурили. Но они видят, что мы новости смотрим, что мы в интернете смотрим, они слышат, что ночью… Раньше только по ночам стреляли, сейчас все уже серьезнее. Мы вовремя уехали. У меня ребенок по ночам просыпался и говорил: «Мама, нас убивать пришли? Дяди пришли нас убивать?» Поэтому я довольна, что дочка у меня сейчас спит спокойно, ночью даже не просыпается, а там мы просыпались и плакали по ночам на пару. И так не только у меня, так у многих было. Кто говорил, что это ковры выбивают, все придумывали что могли, но дети ведь тоже не глупые. Ну а мы с девочками решили, чтобы не забивать себе голову дурными мыслями, что будем воспринимать все это как поездку в летний лагерь с детьми.

Мы надеемся, что в ближайшее время все наладится и мы вернемся домой. У нас там и родственники остались, у меня там животные остались. Кот и попугай. Коту уже 14 лет, тоже стал членом семьи, жалко, скучаем по нему. Бабушка, мама — все родственники там. Пенсионеры не хотят уезжать, они привыкли. Бабушка моя живет в своем доме, она не может все бросить, потому что начнут растягивать, разворовывать. В таком положении, как сейчас, когда все тикают, мародерство процветает. Она не хочет бросать свой дом, мама не хочет бросать бабушку, и так вот оно идет по кругу. Моя свекровь не хочет бросать мать своего мужа, потому что она парализована. Получается, что все взаимосвязано, и многие спят по подвалам.

Кто говорил, что это ковры выбивают, придумывали, но дети ведь тоже не глупые.

Ребята с ополчения старались ездить и как-то регулировать. Они по городам дежурили, чтобы мародерство не процветало, наказывали, ну как наказывали, проводили воспитательную работу и какую-нибудь отработку придумывали. У нас мальчик, я не знаю, сколько ему лет, молодой совсем, он украл машину и без прав бомбовал на ней. Ополченцы его забрали на исправительные работы. Он подметал, ремонтировать помогал машины. Они по-доброму их наказывают, для профилактики. Наш город еще более или менее, а вот в других городах делали под шумок группировки, которые были типа «ополченцами», чтобы потом в новостях показывали, что ополченцы обворовали и ограбили. На самом деле они ничего не воруют, не грабят никого, все приносят люди, как и здесь, одежду, обувь, лекарства, все сами люди приносят. Так и мы попали в ополчение, мы принесли помощь и предложили, что мы умеем. Я была на тот момент без работы, положение такое было, что работу найти было сложно. Вот я и предложила им свою помощь, сказала, что я повар. А они сказали, что им повар как раз и нужен, и я устроилась с подружками.

Киевляне и Западная Украина — они как зомбированные. Применяют запрещенное оружие. И все это им сходит с рук, и никто даже не скажет ничего. Ну как же это так! Безнаказанность такая. Фосфорное оружие, хлорное, вот совсем недавно. Им, наверное, уже стрелять нечем, вот они травят нас всем подряд. Но там же азот. Если рванет, то до России дойдет. Будет похлеще Чернобыля. Чуть-чуть промажут — и все. Они же там вообще неопытные, их с улицы взяли, загнали в эту армию. И они не понимают, что будет. Их родственники тоже пострадают. Им сказали, что там сепаратисты, там террористы, что в ополчении одни русские, хотя там наши жители. У нас город небольшой, и я всех своих знакомых в ополчении встретила. Одни сплошные знакомые лица. Все наши. У нас многие мужчины без работы сидели. И поэтому им терять было нечего. Многие бросили работу. Шахтеров очень много приехало к нам из нашей Луганской области. Их просто загнали уже в такие рамки. По телевидению показывают, что вот шахтеры против. Нет, они все в ополчении. Все спасают свое жилье. Свои семьи.

У нас в интернат попали, когда была бомбежка. Там стену выбило, я смотрела фотографии. И никто этим детям не поможет в данной ситуации. Никто. Сейчас их по лагерям отправили, потому что лето, а что потом будет? Один наш район недавно обстреляли, благо люди были на работе, немногие пострадали. Мужчина один вышел в туалет, заходит, а у него нет стены у дома.

И никто же не поможет, ведь нет ни правительства, никого, только сам на себя надеешься, вот и все. Никто не поможет.

Понравился материал? Помоги сайту!