«Я ставлю свою жизнь на кон. А по-другому никак»

Василий Будик — один из первых, кого освободили из плена под патронатом президента Украины. Мы познакомились с ним в штабе Игоря «Беса» Безлера в Горловке, где он провел в плену 88 дней. Это он — один из героев видеоролика, в котором Бес расстреливает двоих офицеров. Его собирались расстрелять по-настоящему, но в последнюю минуту передумали и пульнули мимо.

Сразу после освобождения, в июле, Будика назначили советником замминистра обороны Украины по освобождению пленных и заложников. Вокруг личности Будика ходит много разнотолков: он гражданин Грузии, но уже больше двадцати лет живет в Горловке, постоянно общается с пытавшим его Безлером и называет его честным офицером, но выступает за единую Украину. Одни считают, что Будик был одним из организаторов батальона «Правого сектора» (организация, запрещенная в РФ. — Ред.), за что его и взял в плен Бес, другие подозревают, что он — разведчик, а сам он называет себя просто журналистом. При этом он знает практически все о том, что происходит на востоке Украины.

Мне удалось поговорить с «темной лошадкой» сразу после того, как он вернулся из первой после плена поездки в Горловку, где смог освободить нескольких заложников.

— Тебя назвали «сотрудником украинского ГРУ», который намеренно попал в плен, чтобы вбрасывать дезинформацию. Можешь прокомментировать эту фразу из статьи Орхана Джемаля?

— Прежде всего, я являюсь гражданином Грузии и автоматически не могу быть офицером украинских спецслужб. То, что я будто намеренно попал в плен, чтобы вбросить дезинформацию… А какая дезинформация могла быть у спецслужб, которую можно было донести на первом этапе противостояния, когда в Горловке было захвачено всего несколько зданий? Смысл этой дезинформации? Что я мог сказать такого, что бы изменило ситуацию? Дезинформацию в военном смысле можно давать о превосходстве и количественном составе украинской армии. А что было в мае? Была небольшая группа людей, которая взяла в Горловке и Донецке несколько админзданий, была группа солдат в Славянске под руководством Стрелкова. Люди ходили на работу, не было войны. А теперь если дезинформация и нужна, то проводят ее другим способом. Деза в духе Зорге — это уже не модно.

Вась, а ты вообще кто? — Я журналист.

— А что модно?

— Сейчас идут информационные войны, и достаточно промывки мозгов через телеканалы и другие СМИ.

— Но Безлер же, например, телевизор не смотрит и интернет не читает.

— Безлер — офицер разведки, он легко отличает дезинформацию от реальности.

— То есть ему невозможно что-либо вбросить.

— Нет… Если человек — разведчик, он знает все методы дезинформации, поэтому с ним это проделывать глупо. Можно и без головы остаться.

— Вась, а ты вообще кто?

— Я журналист (улыбается).

— С трудом верится. Вот тебя еще называли одним из организаторов батальона «Правого сектора»…

— Причина, по которой меня называли организатором какого-либо батальона, в том, что я расследовал деятельность таких батальонов.

Но давай по порядку. «Правый сектор» сформировался на Майдане, имеет корни в УНА-УНСО и других структурах, которые существовали не один год. Дмитрий Ярош — выходец из тех же структур. Я на Майдане не был и никогда его не поддерживал. Я не считаю, что нужно было сегодня в Украине совершать революцию для смены власти. По крайней мере, в той форме, в которой это произошло. Еще за несколько месяцев до всех событий я писал, что возможно нечто подобное, и понимал, что закончится все большой кровью. Так и получилось.

Из-за Майдана была пройдена точка невозврата, я понимал, что произойдет деление страны, а наиболее нестабилен Донбасс — из-за социума, который там проживает, из-за низкого уровня жизни, низкого качества воспитания. Майдан стал спусковым крючком к серьезному противостоянию, поэтому я его не поддерживал. Можно было подождать полгода и провести выборы.

Находят трупы со вспоротыми животами и отсутствием органов. Кто этим занимается, не знаю.

— Мы с тобой как-то обсуждали, что Майдан активизировал в некотором роде очищение Донбасса от того ужаса, в котором регион пребывал.

— Майдан активизировал, прежде всего, политическое противостояние, провел разделительную черту. Да, произошло очищение: те, кто хотел уехать, уехали. В этом плане, возможно, очищение произошло. Но многие уже вернулись, потому что им некуда деваться. В результате мы имеем в заложниках не один миллион человек, которые проживают на территории ДНР и ЛНР. Очистились ли они? Сомневаюсь. Произошла ли какая-то метаморфоза? Думаю, да, но не в лучшую сторону. Война оживляет в людях наиболее низкие качества. Очень сложно сохранить человеческое достоинство, многие люди опускаются до уровня низменных инстинктов. К сожалению, в последнюю свою поездку в Горловку я встречался с людьми, которых хорошо знаю, увидел метаморфозы, происшедшие с ними, и они как раз не в лучшую сторону изменились.

— Когда я говорила об очищении, я имела в виду в том числе историю о продаже детей на органы в Горловке, о которой ты рассказывал.

— Ну, может, определенные факты и изменились. С другой стороны, я уже неоднократно сталкиваюсь с историями, когда находят трупы со вспоротыми животами и отсутствием органов. Подобные массовые захоронения были найдены в Славянске и в Донецке, в одной из шахт. Кто этим занимается, я не знаю.

— Скажи, раз ты не поддерживал Майдан, почему ты в итоге пошел на сторону украинской власти, а значит, Майдана, а не на сторону ДНР? Стал бы помощником Безлера…

— Украинское правительство, которое было выбрано, является легитимным. Почему не стал помощником Безлера? Причина простая: я не поддерживаю его взгляды. Он видит некий большой русский мир, братскую страну под руководством «большого брата». Если бы я хотел жить в России, я бы жил в России, а не в Украине. Я не поддерживаю государственный строй, который там есть. Мне не нравится Путин, мне не нравится, что есть центр России, который живет хорошо и красиво, а дальше — повальное пьянство. Я много езжу по Украине и редко встречаю заброшенные деревни, а в России я встречал это сплошь и рядом. Шаг влево, шаг вправо от Москвы — другая сторона Луны. Мне нравится Украина, я люблю эту страну и живу в ней. Естественно, я против того, чтобы здесь были российские войска и произошло разделение Украины. Я не против русского мира, но их два, на самом деле. Есть один мир — это ненависть ко всему нерусскому — и второй: старый добрый Советский Союз 80-х годов на Донбассе, где обнимаются чеченцы, армяне и грузины, и в их понимании русский мир — это земля, политая кровью наших отцов и дедов. Это два разных русских мира. А если они хотят сюда принести эту ненависть, то я такого русского мира не хочу. А такая опасность велика, потому что у России для этого много ресурсов.

Майдан стал спусковым крючком к противостоянию, поэтому я его не поддерживал.

— Ты признаешься в любви к Украине, но при этом ты — гражданин Грузии. Как так вышло?

— У меня паспорт грузинский… (Показывает паспорт.)

— Почему не украинский?

— Потому что у меня есть мечта — вернуться домой в свой Сухуми, там большой дом в центре города. Я уроженец Грузии, родился в Абхазии. Я вижу, что Россия принесла в Абхазию. Аджария, которая сохранила независимость и осталась в составе Грузии, и Сухуми — это два разных мира, два полюса. В Абхазии нищета, безработица, разрушения, а в Аджарии красота, есть работа, это центр курортов. Россия обещала, но не отстроила Абхазию. Осетинские села, оставшиеся в составе Грузии, модернизированы, и они сильно отличаются от руин в тех областях, которые вышли из состава республики.

— Расскажи про свою последнюю поездку в Горловку. Почему ты решил туда вернуться? Это же опасно для тебя. А ты еще и с Бесом встречался, который тебя держал в плену. Зачем?

— Я обещал, что приеду.

— Кому?

— Безлеру. И ребятам, которые там были.

— А что это было за условие? Почему ты должен был туда вернуться?

— Много задержанных гражданских лиц. С одной стороны, мы имеем Офицерский корпус Рубана, занимающийся освобождением пленных, но это волонтерское движение по большому счету. В то же время я являюсь официальным советником замминистра обороны по вопросу освобождения заложников и военнопленных. Мой прямой долг — ехать туда и договариваться об освобождении граждан Украины. На какое-то время мы потеряли контакт с Безлером, но тут у знакомой журналистки Кати Подпаловой похитили родителей и требовали за них выкуп в 550 тысяч гривен. Ничего другого не оставалось, как обратиться к Игорю Безлеру с просьбой найти родителей, и он нашел тех, кто их похитил, освободил пленных, арестовал преступников. Думаю, их будут судить по законам военного времени.

Нужно говорить с руководством ЛНР, ДНР и… республикой ГЕМ. Есть теперь такая республика.

— То есть расстреливать?

— Будет, наверное, какой-то суд, но скорее всего их расстреляют, так как есть свидетельства, что они убивали похищенных людей, и это не первый случай похищения. Задержаны семь человек. Я увидел заинтересованность Безлера: он хочет навести определенный порядок. Я попросил освободить еще ряд людей, он пообещал это сделать, и я приехал туда, чтобы провести эти переговоры. Но сложилось так, что мы встретились еще и с вице-премьером ЛНР, вице-премьером ДНР, и у нас получился конструктивный разговор.

— О чем вы говорили?

— Об экономике, как ни странно.

— И что там с ней?

— Все устали от войны. Идет зима. Есть понимание, что то население, которое там живет, сегодня не нужно России. Россия не хочет брать на себя обязательства и содержать население этих городов. Есть понимание, что бизнес должен работать, что должны прекратиться боевые действия. В этой ситуации надо как-то налаживать отношения.

Я увидел их заинтересованность. Мы сошлись на том, что нужно говорить об экономике. Должны приехать специалисты, сесть и все посчитать. Нужно, чтобы Украина начала диалог. Нам нужно садиться и разговаривать. Мы уже убили достаточное количество пацанов. У нас уже куча покалеченных. Если мы сегодня не используем возможность остановиться, то убьем еще кучу наших ребят. И с той, и с этой стороны. Ведь гибнут наши города, поселки, ребята, граждане нашей страны.

— Послушай, мне казалось, что диалог уже как бы начат. Было несколько встреч в Минске, на которых вроде как что-то решалось…

— Я выступаю все-таки за прямой диалог. Нужно говорить с руководством ЛНР, ДНР и… республикой ГЕМ. Есть теперь такая республика (смеется). Это Горловка, Енакиево, Макеевка — три города под контролем у Безлера, где он пытается навести порядок в своем понимании. Вот все эти «республики» решили, что должны создать общественный совет из граждан, которые там проживают, — врачей, учителей, уважаемых людей, — и тогда мы начнем диалог. Не с военными, а с гражданским населением.

— Ну смотри. Сейчас идет перемирие, но тем не менее каждый день погибают люди, продолжается стрельба. Как вести диалог, если условия перемирия не выполняются?

— Все сложно. Мы разбирали конкретный случай, когда Игорь Безлер якобы вел обстрел в районе Никишина по нашим войскам. Все оказалось прозаично: это зона ответственности Безлера, но батальон, подчиненный непосредственно министру обороны ДНР Кононову, вступил в бой с украинскими войсками. Интересно вступил, попал в окружение, и Кононов не придумал ничего лучше, как подогнать на позиции Безлера «Град» и долбить по украинцам. Обвинения посыпались, естественно, в адрес Безлера, после чего он сказал: если еще раз некто Гиви (это боец Кононова, штурмующий сейчас Донецкий аэропорт) появится на моих позициях со своим «Градами», эти «Грады» будут вставлены в одно место. Игорь говорит, что уже в пятнадцати случаях была подстава со стороны ДНР.

Когда наши солдаты подвешивают военнопленных на наручники, выжигают клейма, это военное преступление.

— То есть им надо сначала между собой договориться.

— Да, но мы не будем ждать, пока они договорятся между собой. ЛНР и ДНР готовы разговаривать, ГЕМ тоже. Давайте начнем с тех, кто готов.

— Но могут же помешать те, кто разговаривать не готов, вот в чем дело.

— Думаю, они эти внутренние вопросы решат сами. Надо принять волевое решение и отвести танки и все остальное на расстояние15 километровс каждой стороны.

— Но подожди, такое решение было принято еще в начале сентября.

— Да, надо это сделать.

— А почему этого до сих пор не сделали?

— В тот день, когда я был в Горловке, была еще одна интересная встреча. Туда приехали наши военные, российские военные и ряд военных ЛНР, ДНР и ГЕМ. Они как раз обсуждали в очень жесткой форме отвод войск от линии соприкосновения, и Россия сильно настаивала на том, чтобы ЛНР и ДНР первыми начали отвод войск. Как только тяжелая артиллерия будет отведена, можно садиться и разговаривать о следующих шагах. Мы все равно к этому придем. Да, сегодня есть обстрелы, есть провокации, разные группы, не подчиняющиеся единому центру командования, но все равно придет централизация. Как сказал один из руководителей, с которыми я встречался: сначала мы думали сердцем, потом головой, а сейчас думаем кошельком, нам просто нечего есть. Так вот, экономика все равно заставит нас принять это решение отвести войска, сесть и разговаривать.

— Если бы дело было только в экономике, то можно было войска не вводить и сразу садиться разговаривать.

— Я беру ситуацию де-факто. То, что можно было сделать и что не сделано, — это предположение. Нам нужно брать точку отсчета от сейчас. Я вижу понимание с той стороны, желание разговаривать. Когда мы начнем разбирать экономику, то все равно придем к выводу, что у нас одна страна, одна экономика, мы связаны и не можем разорваться. По-другому не будет.

— Но готовы ли Захарченко и Бес отказаться от политических амбиций такого уровня, чтобы жизнь построить в ближайшее время?

— Не нужно быть глупцами. Мы все понимаем, что экономика управляет и войной, и всем остальным. Чтобы воевать, нужны деньги. Чтобы стрелять, нужно оружие, а оно стоит денег.

— Но кто-то ведь зарабатывает на войне.

— На данный момент все, кого я знаю лично, в том числе олигархи, ничего не зарабатывают, особенно те, кто живет там. Многие из них уже приближаются к опасной черте. Встали заводы и фабрики, возможность зарабатывать исчезла. Пора запускать цикл, начинать работу.

— А они влияют на ситуацию? Делают что-то для того, чтобы вернуть все в экономическое русло?

— Я вижу тенденцию. Вот был Стрелков, который далек от экономики. Где сегодня Стрелков? Захарченко провел рокировку со Стрелковым, и тот уехал. Человек, заявлявший, что будет воевать до последнего украинца, отстранен. А человек, сказавший, что нужна возможность договариваться, стоит у руля. Мы видели руководителей Пушилина и Губарева, которые ничего не имеют общего с экономикой. Где они? Был Болотов. Где сегодня Болотов? Я вижу Безлера, который пытается решать экономические вопросы, и он на месте. Я не знаком с Захарченко, но разговаривал с вице-премьером ЛНР, он говорит: нам нужно кормить население. Те, кто будет продолжать упорствовать и набивать свои карманы, исчезнут либо изменятся. Как они будут строить отношения между собой, я не знаю, но им придется как-то договориться. Они понимают, и Игорь (Безлер. — Ред.) мне сказал об этом, что у нас тут блокадный Ленинград будет отдыхать. У нас может погибнуть треть населения, и с этим надо что-то делать.

— Ты понимаешь, откуда берутся деньги, которыми представители ДНР/ЛНР пытаются выплачивать какие-то зарплаты учителям и врачам?

— Знаю, что часть денег они изъяли у каких-то группировок, золото поизымали. У них есть некая казна города, и из этих денег они пытаются решать вопросы. В Горловке, например, стоит вагон с мелочью на миллион гривен, это деньги Ощадбанка. Безлер предлагает через Ощадбанк официально обменять эти деньги на бумажные купюры, чтобы забить в банкоматы. Думаем, как решить эту проблему, чтобы люди могли снять наличные.

Надо услышать и простить друг друга.

— Давай вернемся к теме добровольческих батальонов. Тебя называют одним из тех, кто первым начал «мочить» батальон «Донбасс» и лично Семена Семенченко.

— На днях Семенченко заявил, что приступает к переговорному процессу по освобождению пленных украинской армии. Официальная позиция министерства заключается в том, что никакого отношения к освобождению пленных Семенченко не имеет и полномочий не получал, о чем я заявил от лица Минобороны. Отношение МО к добровольческим батальонам всем известно. Минобороны и ВСУ крайне негативно относятся к характеру преступлений, которые совершаются в основном добровольческими батальонами, не могут принять факт махновщины в этих батальонах, отсутствие дисциплины. Так как я советник замминистра обороны, то я разделяю эти взгляды. Я считаю, что армия должна быть армией и что командовать батальонами должны кадровые офицеры, а не самозванцы.

— Вот ты называешь Семенченко самозванцем. Почему?

— На данный момент никто не видел диплома об окончании военного училища Семеном Семенченко, который ходит под псевдонимом. Он уже открыл лицо, но мы знаем, что фамилию он носит не настоящую. Мне неинтересна судьба Семена, мне интересно, чтобы солдаты, пошедшие защищать Украину, не были разменной монетой для людей, которые не имеют смелости ходить под собственной фамилией.

Способен ли Семенченко назвать свою фамилию, признать, что он никогда не служил и не учился, показать документы, если является офицером? Когда я стоял под стенкой в Горловке и меня собирались расстрелять, меня спросили: ты готов умереть за страну, которой ты служишь? Я сказал так: я служу Богу и народу Украины, и если надо, то я готов умереть. Является это патриотизмом или нет?

Все просто. Патриот Украины — это тот, который ходит под собственным именем, с открытым лицом и смотрит в глаза своему противнику, не скрывает ничего и никого не подставляет.

— Почему тебя не расстреляли тогда в плену?

— Потому что я не упал на колени и не просил пощады, я ответил на вопрос, заданный мне. В среде военных есть понятие офицерской чести, уважение к противнику. Я никогда ни перед кем не падал на колени и не вымаливал пощады. Моя жена слышала рассказ Безлера о том, как меня допрашивали, и он подтвердил, что несмотря на то, что меня резали, я даже тон голоса не изменил. В общем, я считаю Семенченко авантюристом, который поймал волну через Фейсбук и сумел пропиариться. Если он считает себя человеком, достойным уважения, пусть покажет правду.

На самом деле тогда, в апреле, я проводил расследование по добровольческим батальонам. Мне было интересно, почему вдруг люди, не имеющие отношения к Вооруженным силам, берут в руки оружие и что из этого выйдет. Как человеку, выросшему в семье военных, мне это непонятно. Дело в том, что именно среди добровольческих батальонов много преступлений. И вот одной из целей поездки в Горловку было выработать правила войны.

— Тогда нужно уже правила перемирия устанавливать.

— Перемирие еще не работает, идет война. Глядя на решение проблемы по вопросу похищения двух гражданских в Горловке, я бы хотел видеть такие же решения с нашей стороны. Когда наши солдаты подвешивают военнопленных на наручники, выжигают клейма, это военное преступление. Солдат не должен вести себя как бандит. Если человек совершил преступление, то без разницы, под каким он флагом ходит. Он должен быть наказан. Мы не должны отжимать у людей бизнес, похищать и требовать выкуп. Самое паршивое — когда наши солдаты на освобожденных территориях творят беззаконие, а людям некуда обратиться. В этом направлении Минобороны прикладывает много усилий, вводит контрразведку в каждое подразделение, работают военная прокуратура и служба военного порядка. Нам нужно прекратить творить беззаконие. Наши солдаты не должны прикасаться к мирному населению и обвинять его. Что произошло? Эти батальоны взяли на себя функцию следователей, суда и карательного инструмента.

— То есть ты хочешь сказать, что в итоге в Украине действительно появились «каратели»?

— Получается, что так. Мы должны выявить эти факты, и каждый должен ответить за свои поступки по закону. Одно из моих больших подозрений в том, что многие комбаты ринулись в политику с одной простой целью — получить иммунитет. На случай развития ситуации в правовом поле. Если будет подтверждено, что некие комбаты принимали участие в преступлениях, то депутатская неприкосновенность может их защитить. Надеюсь, что я ошибаюсь.

— А из-за чего приостановился обмен пленными?

— ДНР говорит, что они не получают тех людей, которых хотят.

— А почему не освобождают бойцов добровольческих батальонов?

— Я скажу так: на той стороне есть четкое разделение на ВСУ и добровольческие подразделения. Они уважают украинскую армию, поскольку это люди, давшие присягу и призванные в армию выполнять приказ. Вторая причина в том, что большинство преступлений — именно в батальонах. Например, один украинский снайпер пытал гражданина Франции, журналиста. У руководства ДНР было желание расстрелять этого человека.

— Кстати, а многих там расстреливают?

— У меня нет таких данных.

— А когда ты сидел в Горловке, многих убили?

— Из ВСУ не расстреливали никого. Расстреливали людей из батальонов.

— То есть тех, кого Безлер называет «боевыми пи****сами».

— Да. С «пи****сами» было так. Ляшко примазывался к батальонам и пиарился, тем самым нанося непоправимый ущерб людям. Когда он приехал к батальонам «Днепр» и «Донбасс», они автоматически попали в расстрельный список. Я встречался с руководством «Азова» и объяснил причину, по которой ребята из батальона не доживают до обмена. Это как раз пиар Ляшко. Там поняли и сказали: если Ляшко сюда еще раз приедет, получит серьезно по голове. Он перестал приезжать в «Азов», и «Азов» перестали считать «боевыми пи****сами».

— Какие у тебя сейчас задачи?

— Начать прямой диалог. Я жду предложений от ДНР и ЛНР, их видения взаимоотношений с Украиной.

— Они его до сих пор не сформировали, что ли? Я думала, у них есть план.

— Ну, я обрисовал им некоторые моменты, и они сейчас все пересматривают. Они понимают, что мы одна страна и нам придется существовать в одном экономическом пространстве. Если раньше они были ориентированы жестко на Россию, то сейчас приходят к выводу, что мы связаны более тесно, чем думали.

— Но способны ли будут люди жить в одной стране с теми, кого привыкли считать террористами?

— А у нас нет другого выхода.

— Вот сейчас многие возвращаются на Донбасс и спрашивают: как нам выстраивать свою жизнь? Привыкнуть, что ДНР будет всегда?

— Я думаю, что нам надо сначала перестать убивать друг друга. Второе — нам нужно разговаривать, отложив в сторону обиды, амбиции, чувство неудовлетворенности и все остальное. Глядя друг другу в глаза, надо признаться, что мы погубили экономику региона и сделали заложниками этой войны не один миллион населения — нашего, а не чужого. Мы почему-то думаем, что заложники — это те, кто сидит в подвале. А на самом деле это люди, которые там живут. Нам надо освободить людей от войны.

— А сколько на это времени потребуется, как думаешь?

— Немало. Мы пролили очень много крови, это надо признать. Надо услышать и простить друг друга. Я понимаю, что это идет вразрез с тем, что говорят политики, но я вырос в семье военных и сам был военным (Будик воевал на Кавказе, но не конкретизирует эту информацию. — Ред.), я понимаю, что такое война. Я потерял на войне все, что только можно потерять, — родину, дом, родителей, семью (в Абхазии в 1992-м. — Ред.). Больше всех хотят прекратить войну именно военные, потому что это они не сумели сохранить мир. Мы с этой задачей не справились, но как военный я буду прилагать максимум усилий, чтобы мир вернулся. Потому что любая война закончится, вопрос только в том, сколькими людьми мы за это заплатим. Наверное, поэтому военным проще договориться друг с другом. Поэтому мне проще приехать туда, встретиться с такими же военными и признаться, что война должна быть прекращена. Поэтому я ставлю свою жизнь на кон. А по-другому никак. Только когда ты ставишь все, что у тебя есть, тебя начинают уважать.

Понравился материал? Помоги сайту!