Сейчас война. Хроника жизни под снарядами

На Востоке Украины активизировались бои, а гуманитарная ситуация становится все тяжелее. Главный редактор украинского издания Platfor.ma Юрий Марченко проехал с группой волонтеров по всей линии фронта, чтобы своими глазами увидеть, что происходит в регионе.

— Сколько мы вам должны?

— Да нисколько. Это же вы едете в АТО?

Таксист с другого конца города привез нам бронежилеты и каску и теперь вопросительно смотрит из машины. Мы предлагаем заплатить, но он упорно отказывается.

Даже глубокой ночью у одного из пунктов Волонтерской сотни кипит работа. Несколько девушек-активисток ловко маневрируют между нагромождениями ящиков с надписями «Авдеевка, мягкие игрушки» или «Марьинка, лекарства». По их команде мы грузим ящики.

Мы — это группа из восьми волонтеров. Среди нас — советник министра обороны Наташа, один фотограф, бывший югославский миротворец, будущий десантник, арт-менеджер Катя Тейлор, готовящая выставку о войне. У нас два автомобиля, доверху забитые гумпомощью, и план проехать по всей линии фронта. Мы едем в ночь.

Я еду в автомобиле Жени Подвального — инженера-геодезиста, который с первых дней конфликта взялся возить на своем «УАЗ Патриот» все необходимое для солдат и мирных жителей. К его гигантскому внедорожнику приделан огромный украинский флаг, задние окна завешены стягами Воздушно-десантных войск с автографами видных десантников. Из магнитолы несется «Расплескалась синева, расплескалась».

Сергей Моргунов, фотограф, регулярно возящий помощь в зону АТО, рассказывает правила: в сторону от дороги не отходить — может быть заминировано; одному с местными никуда не отлучаться; если слышу свист, значит, мина летит прямо на нас, нужно падать на землю: «Смеяться никто не будет, лучше перестраховаться, но выжить».

— Ребята, а по грунтовкам вы ездите? — спрашивает Сергей сидящего за рулем Женю и его напарника Сашу Пахома.

— Еще чего. Есть такая штука — фугасная мина: слыхали, недавно волонтеры решили срезать путь по грунтовке и подорвались?

Саша и Женя ездят в зону АТО давно и часто. Наш путь лежит к Азовскому морю.

Мирный город у фронта и серая зона

— Давай, проходи! — мы уже в Мариуполе. Женя кричит замершему на полдороге пареньку, который явно оторопел от вида затормозившего перед ним огромного джипа. Паренек кивает и перебегает дорогу. Женя доволен.

— Пусть теперь знает доброту украинских волонтеров!

Из крупных городов Мариуполь ближе всего к линии фронта. Но близость войны здесь практически не ощущается. Открыты кафе, на улицах множество людей. Зона АТО угадывается разве что по блокпостам, где досматривают машины бойцы украинских формирований.

— Слава ВДВ! — Женя приветствует солдата в тельняшке, который как раз проверяет наши документы.

— Пацаны, извините, я не десантник. Что дали, то и ношу.

Саша и Женя с ходу мрачнеют. Они потом долго будут обсуждать, что право носить тельняшку нужно заслужить. Как раз Саша был миротворцем в Югославии, а Женя уходит служить в ВДВ через месяц — добровольцем.

Мы едем в небольшое село у линии фронта — Бердянское. Вообще-то мы собирались в соседнее Широкино, но военные предупреждают, что там идут массированные обстрелы, работают снайперы, а несколько оставшихся местных не выходят из подвалов и пробраться к ним невозможно. Бердянское тоже постоянно обстреливается, поэтому нам выделяют сопровождение из новой структуры CIMIC — Civil-military co-operation. По замыслу Минобороны, «симики» призваны помогать волонтерам и обеспечивать хотя бы относительную их защиту.

Мы останавливаемся на живописной улице у побережья. Но подойти к воде нельзя — может быть заминировано. В одном из домов — семья с 11-летней девочкой в инвалидной коляске, у нее диастрофическая дисплазия. Девочка рассказывает с восторгом: у них теперь больше десяти котов и собак — люди из поселка уехали, и животные сбрелись туда, где еще кто-то остался. Мать показывает осколки от мин, прилетевшие накануне. Убежать от войны они не могут — нет денег. Как и у дедушки неподалеку, полтора года назад у него отказали ноги: «Вместо того чтобы засеять поля, все разрушают. То с одной стороны снаряды, то с другой. Я в Широкино в школу ходил, а сейчас там несколько целых хат осталось. Где совесть у правителей?»

По дороге обратно ненадолго заскакиваем на базу батальона «Азов», который, как считается, укомплектован бойцами, поддерживающими правую идеологию. Визуально это похоже на правду: вокруг крепко сбитые и всерьез татуированные ребята. Мы прогуливаемся по территории, засаженной высокими соснами. Повсюду вперемешку с огромными шишками валяются гильзы. Вдали грохочет канонада. К взрывам привыкаешь быстро. Теперь на их грохот обращаешь внимание, только если взрывается совсем рядом.

Спать мы едем на базу «Донбасс». Глубокой ночью въезжаем в ворота пансионата «Светлана», где базируется батальон. Из темноты выступает внушительная фигура одного из командиров «Донбасса». «Меня зовут Галл, и я убиваю людей», — представляется он.

Некоторое время назад руководство батальона обвинили в рейдерском захвате этого пансионата, превратившегося в тыловую базу. Галл рассказывает об этом с хохотом и уверяет, что на самом-то деле под шумок АТО «Светлану» хотел прикарманить некий олигарх, а бойцы этому помешали. Место действительно привлекательное: несколько корпусов пансионата утопают в зелени, в сотне метров красивый пляж. Но номера выглядят полузаброшенными, а из песчаных барханов торчат таблички «Осторожно, мины».

Мы возвращаемся к линии фронта и завозим гуманитарную помощь в поселок Мирное (это название звучит сейчас как горькая ирония). Нас заранее предупредили: «Это серая зона, неподконтрольная ни Украине, ни ДНР. Постарайтесь успеть все сделать за 15—20 минут. Потому что если кто-то из местных позвонит куда следует и скажет, что приехали волонтеры, то время, за которое сепаратисты сюда доберутся, — это как раз минут 20».

Мы стараемся управиться поскорее, но, конечно, ничего не успеваем. Потому что попадаем в дом престарелых, по сути, существующий нелегально: государство не выделяет на него ни копейки. По документам это просто поликлиника, на деле же здесь живет полтора десятка стариков, нуждающихся в постоянном уходе. Одна из женщин (она не ходит) рассказывает мне о том, как пережила ужас Второй мировой и вот столкнулась с ним снова.

Пятидесятидвухлетняя Людмила с ДЦП вспоминает, что первый же обстрел ее родного села Гранитного полностью разрушил ее дом. Возвращаться им с сыном, у которого тоже ДЦП, теперь, по сути, некуда: «В Гранитном и сейчас у меня старший брат живет, но связаться с ним нельзя. Говорят, недавно взрывом убило его внука. Ему всего четыре года было».

Отовсюду тянутся руки

Горько учить географию родной страны по названиям мест, где происходят жестокие столкновения. Недавно вся Украина узнала про Марьинку — райцентр в Донецкой области, где состоялись самые серьезные бои за последние несколько месяцев. Именно сюда мы едем дальше. К нам опять присоединяются «симики», которые долго общаются о чем-то с пограничниками на блокпостах при въезде в город: он активно обстреливается, а в домах могут быть засевшие там после недавнего штурма сепаратисты. Нас долго не хотят пускать, но в итоге мы все-таки мчимся в центр Марьинки.

Где-то рядом работает артиллерия. На глаза то и дело попадаются разрушенные дома. Мы останавливаемся у одного из них и сигналим. Из только что казавшихся вымершими строений неожиданно появляются люди: по официальным данным, из почти 10 000 населения в городе остался каждый пятый. Если до этого мы приезжали к отдельным людям и вручали продукты и припасы адресно, то сейчас все наоборот.

Я стою у багажника «Патриота», окруженный плотным кольцом людей. Отовсюду тянутся руки. Я достаю стиральные порошки, мыло, зубные пасты, крупы, макароны, печенье — и все это тут же выхватывают у меня из рук. В бронежилете жарко. Я пытаюсь запоминать, кому и что даю, но это практически невозможно. Неподалеку гремят взрывы. Мельком замечаю чуть в стороне статную пожилую женщину и протягиваю ей что-то. Вижу другую, у которой в руках уже множество всего, и пытаюсь выдавать припасы так, чтобы она не выхватила их из рук у других.

Рядом со мной «гуманитарку» раздает Женя. Дело доходит до пакета с лекарствами, мы пытаемся как можно скорее понять, от чего они, и спросить, кому нужен конкретно этот препарат. С меня градом катится пот. От взрывов содрогается земля. Кто-то спрашивает о стиральном порошке, я роюсь в багажнике, но его уже нет. Внезапно вспоминаю, что ночью грузил целый ящик в другую машину. Бегу к ней, открываю — ребята свою порцию «гуманитарки» уже раздали, — и порошок мигом разлетается по рукам. Взрывы учащаются и становятся ближе.

Припасы практически заканчиваются, а впереди еще долгий путь, где тоже будут нуждающиеся. Я извиняюсь перед людьми, и они понемногу расходятся. Ко мне подходит волонтер из другой машины и буквально кричит, что нас, кажется, вычислили и сейчас артиллерия будет работать уже прямо по нам. Военные машут руками: «Быстро уходим!» Я бегу в близлежащий подвал, где Сергей и Катя записывают рассказ местных жителей о том, как дети уже несколько месяцев живут под землей. Маленький мальчик протягивает Кате небольшой ящик с гильзами и говорит: «Вот мои игрушки». Взрывы, кажется, уже совсем рядом. Мы выбегаем, рассаживаемся по машинам и уезжаем. Местные жители спокойно сидят на лавочках у домов и машут руками нам вслед.

Десант

Наш следующий пункт — база 95-й бригады ВДВ в Авдеевке. Некоторое время плутаем по близлежащим селам. Наконец выезжаем к полулегендарному блокпосту «Республика Мост» — уникальной позиции украинских военных, которые успешно скрываются от любых обстрелов под недостроенным мостом. Конструкция основательно искалечена взрывами, но продолжает защищать солдат. Они показывают нам путь: «Здесь газуйте, дорога простреливается, на перекрестке налево, прямо ехать не стоит — там “сепары”». Мы мчимся еще с километр — и снова теряем маршрут. Внезапно наталкиваемся на еще один крохотный блокпост. Из блиндажа высовывается удивленный боец: «Вы что тут делаете? Двигайте отсюда, сюда сейчас “ответка” прилетит». Наш «Патриот» на полной скорости несется по искалеченной минометами дороге прочь от взрывов за спиной.

На базу 95-й бригады приезжаем глубокой ночью. В полутьме грозно вырисовываются силуэты БТР. Бойцы практически вслепую играют в баскетбол с самодельным кольцом. Позиции здесь совсем рядом, так что канонада звучит беспрерывно. Мы спускаемся в подвал, где оборудованы и кухня, и спальня, и пункт связи.

Десантники делятся невеселыми новостями: обстрелы активизировались, сегодня у украинцев несколько раненых. На магистральном трубопроводе взрыв — пламя полыхало до небес, половина региона осталась без газа. Но когда дело доходит до хороших новостей, бойцы наперебой хвалятся, как дети: сбили беспилотник прямо на взлете из находящегося совсем неподалеку Донецкого аэропорта, артиллерия накрыла склад боеприпасов сепаратистов. «Перехватили переговоры, там Гиви страшно ругался и говорил, что больше с нами не играет». Сразу несколько человек в подробностях рассказывают, как их сослуживец совершил практически невозможное: «снял» снайпера из гранатомета.

Я читаю новости. Информагентства сообщают, что этот день отмечен самыми массивными обстрелами за последние несколько месяцев. В перечне самых пострадавших населенных пунктов — сплошь наш маршрут. Саша и Женя переговариваются с бойцами о том, по какой тонкой грани сегодня промчался наш экипаж.

Женщина рассказывает, как после обстрела из «Града» потеряла ногу. И десятилетнюю дочку. «Я бы этих Порошенко с Путиным просто на части разорвала!» Когда мы уходим, муж зачем-то извиняется перед нами.

Перекусываем хлебом с кабачковой икрой и буквально падаем от усталости. Десантники спят кто на чем — спальники постелены на лавках, партах и разных других подходящих и не очень поверхностях. Один из десантников отдает мне подушку: я долго отнекиваюсь, но он настаивает, что и с ней, и без нее спит плохо. Ночью периодически у кого-то из бойцов звонит телефон и срабатывает будильник, но никто даже не шевелится, чтобы взять трубку или выключить звонок.

Утром, еще толком не проснувшись, иду к умывальнику на улице.

— Вы сколько дней в пути? — интересуется у меня чистящий зубы боец.

— Три, — не без труда подсчитываю я.

— А выглядите — как будто гораздо больше, — улыбается он ртом с зубной пастой. Из-за постоянных гонок по проселочным дорогам я весь в корке пыли. С наслаждением смываю ее холодной водой из шланга.

Тем временем нам по собственной инициативе готовит завтрак один из десантников. Омлет получается небывало вкусным. Его автор заводит с нами разговор о своем боевом пути.

— Кстати, это я первым повесил украинский флаг в Донецком аэропорту, — неожиданно роняет он.

— Богдан, будь скромнее, — разводит руками проходящий мимо солдат.

— Это мы первыми повесили украинский флаг в Донецком аэропорту, — улыбается Богдан.

Тем временем на базу подъезжает БТР — он будет сопровождать нас в магазин. Пока мы собираемся, боец рассказывает, как за день до этого он протиснулся в двери магазина мимо какой-то компании, а когда через пару минуту вышел обратно, один из компании лежал с осколком в груди — снаряды долетают и до самого центра Авдеевки. Будто в подтверждение этого близкие взрывы слышны едва ли не каждую минуту.

Таких историй все больше. Бойцы переживают о судьбе какой-то женщины, регулярно кормившей их вкусной пиццей, — ее маленькому сыну прямо во дворе осколком прошило селезенку, нужна операция. Мы пытаемся вызвонить ее, но связи нет, адреса женщины никто не знает.

Глаз замыливается горем

Водяное, Первомайское, Тоненькое. Постепенно глаз замыливается от людского горя, и в памяти остаются только отдельные моменты. Вот парнишка лет 14 выносит показать нам хвостовик «Града», упавший у них во дворе... Вот мы бежим к магазину купить воды и внезапно обнаруживаем, что внутри здания все разрушено… Проезжаем табличку с указанием, что до Донецка шесть километров… Пожилой мужчина показывает на большую дворнягу и рассказывает, что, когда прямо перед ним во дворе взорвалась мина, собака накрыла его своим телом — была ранена, но спасла хозяина... С максимальной скоростью улепетываем из какого-то поселка, потому что, по всей видимости, нас засек наводчик... Проезжаем таблички на воротах частных домов: «Здесь живут дети»… Забор обклеен иконами…

Хороший погреб в зоне АТО считается едва ли не роскошью. Поразительно и страшно слышать, как многие местные жители разводят руками: «Да вы чего, у нас все хорошо, погреб-то просторный». Многие уже привыкли ночевать в подземелье. Нам повезло больше — мы проводим ночь в расположении 95-й бригады ВДВ в Славянске.

Накупаем еды в супермаркете. Почему-то очень хочется вредных продуктов: газировки, чипсов, конфет. На базе, пока Женя отправился куда-то прогуляться, связываемся с ним по рации.

— Женя, у нас тут уже все накрыто, решили ужинать без тебя. Оставили тебе от жареной курицы шею и попку.

— Знаете что? Я сейчас у бойцов одолжу гранатомет — и тогда шеи и попки останутся от вас.

Утром уже в очередной раз докупаем продукты и разнообразные средства гигиены. Наша последняя остановка — село Трехизбенка Луганской области. Еще подъезжая к поселку, видим дым. Нам навстречу мчится кортеж джипов с символикой ОБСЕ. Впервые за четыре месяца в Трехизбенку «прилетел» «Град».

— Последний целый жилой дом был — и тот испортили, — в сердцах сплевывает боец базирующегося тут батальона «Айдар», он вызвался нас сопровождать. Хозяйка показывает нам прошитую осколками квартиру. Все сметено со своих мест. В стенах дырки. В углу одной из комнат на коврике лежит кошка с тремя только родившимися котятами. Людей в момент взрыва в доме не было, а животным повезло.

Мы ездим по селу, раздаем последние припасы. В одном из домов женщина лет сорока рассказывает, как несколько месяцев назад после обстрела из «Града» она потеряла ногу. И десятилетнюю дочку. «Я бы этих Порошенко с Путиным просто на части разорвала!» — буквально стонет она сквозь рыдания. Когда мы уходим, муж зачем-то извиняется перед нами.

Три женщины в возрасте сидят на лавочке. «В ноябре был сильный обстрел. Моей невестке осколком перебило сонную артерию. Умерла. А сына моего ранило в обе ноги, он до сих пор лечится в Запорожье. Внук не пострадал. Они тогда случайно вышли на улицу, а в этот момент взрыв», — рассказывает одна. Через несколько минут она же подходит к бойцу «Айдара» и без тени иронии интересуется, получил ли он уже свой земельный участок и рабов.

Удивительно красивая пожилая пара стоит у своего недостроенного дома и рассказывает, что снаряды и мины к ним прилетали трижды. Дом теперь не только недостроенный, но и полуразрушенный. Что с ним делать дальше — они не понимают. На прощание старушка выносит нам свежие огурцы: «Возьмите, вкусные».

В Киеве многие считают, что на Востоке остались лишь те, кто сочувствует сепаратистам или не хочет уезжать. Визит в любой прифронтовой поселок моментально это опровергает: прямо на войне, под обстрелами, без самых необходимых вещей вынуждено выживать множество людей, у которых просто нет другого выхода: пенсионеры, многодетные родители, люди с ограниченными возможностями. Уезжать им попросту некуда. Украинское государство ни разу так четко и не проговорило, что каждому, кто хочет перебраться в более безопасные регионы, будет гарантированно оказана помощь. В России эти люди тем более не нужны. Им остается только ждать.

Напоследок «Айдар» завозит нас к себе на передовую. Взорванный мост через Северский Донец. Я стою на одном берегу, а на другом, метрах в двадцати, — уже Луганская народная республика. Земля усыпана гильзами. Бойцы из ближайшего опорного пункта развлекаются как могут: к деревянной веранде в лесу прибита табличка: «Кафе “Передок”». Кабинка туалета накрыта огромным плакатом с надписью «В центре Москвы». Мы грузимся в свой «Патриот». Один из бойцов советует: «Как выедете на дорогу, сразу газуйте — тут все пристреляно, может “прилететь”».

Мы газуем всю ночь, до самого Киева. Понедельник. Город лениво спешит на работу. Я захожу домой и открываю ноутбук, чтобы закачать фотографии. На рабочем столе иконка пятой «Цивилизации». Загружаю незаконченную партию и отправляю танки в атаку на вражеский город.

Понравился материал? Помоги сайту!