Дар случайный, не напрасный

«Поле» — кульминация встречи Пряжко с Волкостреловым. Это — театр. Разумеется, радикальный. Но — в отличие от примет наглядно признанных радикальных опусов арт-сцены — не эффектный и не раздирающий публику на полемические камлания. Так должно быть свойственно постконцептуальному искусству, в поле которого действует Дмитрий Волкострелов.

«Поле» — «точка бифуркации» (это словосочетание с разъяснением смысла есть в программке спектакля) прежней работы режиссера с драматургом. «Поле» — спектакль «театра post» — действительно активирует «критическое состояние системы, при котором система становится неустойчивой относительно флуктуаций и возникает неопределенность, станет ли состояние системы хаотическим или она перейдет на новый, более дифференцированный и высокий, уровень упорядоченности». Поэтому это переломный спектакль для театра текущего века.

Раньше было правильно сказать (и я писала об этом), что спектакли Пряжко/Волкострелова — «это не театр» (как «Это не трубка»). В представлении «Я свободен» их уникальный дуэт прочищал уши публики — немногие реплики озвучивал режиссер, а на экране развивался сюжет в череде фотографий, снятых в Минске Пряжко. В спектакле «Три дня в аду» режиссер проработал сценический текст для очищения взгляда зрителей. Редуцировал изображение. А речевой (важно, что не проинтонированный) поток в режиме voice over резонировал шуму нашего времени, голосам массовидных современников публики. Шуму внятному и незаметному, отдающему безумием и естественному, точному и нейтральному. Анонимному.

В том «не-спектакле» слышался безответный вопрос: «Что такое квантовые нелокальные корреляции?» А в «Поле» Пряжко написал реплику героине по имени Марина (Алена Старостина): «Возможно, мы это сознание вселенной, которая пытается понять сама себя». Но звучит эта реплика как самые обычные в этом «Поле»: «Пин код введи»; «Шансончик. Легкий. Типа Трофима»; «Слушай, извини, что отвлекаю у тебя мой дивиди с Тинто Брасса фильмами?..» (здесь и далее сохранены орфография и пунктуация оригинала. — Ред.).

«Поле» Павел Пряжко посвятил современной физике. Но я бы добавила, что спектакль Волкострелова кардинально переосмыслил «физическое действие» — фундамент не только психологического театра, как может показаться на первый и усталый взгляд. Режиссер перекодировал сам феномен действия, то есть вторгся в солнечное сплетение родовой характеристики драмы, драматургии.

Этот спектакль — динамическое поле не только относительно «современной физики». Динамическим тут становится обращение с действием — его наличием, отсутствием и точками пребывания/убывания: на игровой площадке и в программке, где напечатаны 45 ремарок Пряжко, описывающих место действия той или иной сцены, состояния и пластику героев.

Зритель, если откроет случайно программку, может прочитать ремарки. А может эту затею оставить. Прием художников-концептуалистов, которые сопровождали свои выставки собственными текстами, был классическим этапом этого искусства. А здесь этот этап мягко подорван «квантированным» отношением к самому понятию действия. А также к его участникам на поле — на игровой площадке, размеченной школьными досками, на которых персонажи будут мелом писать случайные цифры, отсылающие к программке, к нумерологии ремарок. В них обозначено то, чего на сценическом поле нет. Или есть частично, «микрочастично» и случайно проявляется персонажами. Потомственными комбайнерами на этом чужом (норвежском почему-то, но почему — не важно) поле с неясным расположением запада, востока, юга и севера. Тут полно комбайнов, которых не видать, но которые есть в реальности галлюцинаций. Тут один из персонажей не собирается бросать работу, потому что «земля одна». Потому что эти потомственные комбайнеры больше ничего не умеют делать. «Мы убираем хлеб, а они пусть там на верху разбираются сами».

Персонажи заряжают телефон, покупают золотые цепочки, копят на них деньги, срывают с шеи, собираются на дискотеку, сидят за баранкой по пятнадцать часов, занимаются сексом, играют в карты, просят купить килограмм сахара, прибивают набойки на сапоги. Что-то из этих действий представляют актеры, что-то остается только в ремарках, напечатанных в программке.

«Поле» Пряжко/Волкострелова — это «Чайка» ХХI века.

Таким образом, фундаментальное открытие режиссера с драматургом заключается в том, что реплики материализуют персонажей в ролях «элементарных частиц», иногда индивидуализированных в своем физическом присутствии — а иногда становящихся тенями на поле, существующем исключительно в буковках ремарок. Однако вероятность прочитать их и сверить с мизансценами остается случайной. Или неопределенной.

Когда-то в спектакле «Черный монах» Кама Гинкас дал задание актерам произносить реплики и чеховский текст встык. Это была классическая, так сказать, ньютоновская физика. Мир, в котором не оспаривались законы непрерывности. Революция квантовой физики изменила законы микромира и драматургической структуры, которую вскрыл, обнажил Волкострелов в тексте «Поля» Пряжко.

В теперешнем микромире, где действует принцип неопределенности, где «энтропия означает меру неупорядоченности системы», где примером квантовой суперпозиции, парадоксального поведения квантово-механических объектов является то ли живой, то ли мертвый кот Шредингера, меняется роль Наблюдателя. Иначе говоря, роль зрителя. Нет-нет, он не становится соучастником, соавтором произведений современных авторов. Этот классический этап пройден, даже если в каких-то практиках еще исчерпанным не считается. Новый наблюдатель влияет на результат эксперимента. В данном случае — драматургического и сценического. Роль и смысл такого наблюдателя заключаются в том, что и он становится субъектом (или объектом) эксперимента. Таким образом, наблюдатель потенциально, возможно, и реально вступает в контакт с полем, где действуют силы. А масса наблюдателей способствует ускорению или осуществлению эксперимента.

Обоюдная дискретность этого микромира, энергия и прочие силы меняются ступенечками, иногда, возможно, скачкообразно. Но Пряжко с Волкостреловым — минималисты в том смысле, что «скачки» их дарованию несвойственны.

«Поле» в «театре post» — это смена парадигм драматургической и сценической конструкций.

Поскольку в современной физике нет бесконечного перехода к малому, поскольку мы не можем сказать, где находится электрон — в данном случае персонаж текста Пряжко, нам необходим путеводитель ремарок, в котором указана вероятность нахождения Марины, Алины, Сергея, Игоря, Водителя, Павлика и десятилетнего мальчика. Этот мальчик что-то долго шепчет Марине на ухо. После того как мальчик «убегает» в ремарке, но не на сцене, спектакль переламывается. Изменяется освещение. Солнце уходит за горизонт, становится зябко и ветрено. Потом солнце скрывается за горизонтом. Наступает ночь. Все это увидел и прочитал на своих коленках Наблюдатель в зале.

Поле cum Figuris (в отличие от классического Apocalypsis cum Figuris Гротовского) осветил сначала прожектор, потом костер, вокруг которого собираются потомственные комбайнеры и девушки. А потом растворяются в поле. В космосе. Но прежде они «занимаются любовью. Их тела сплетаются и уже не понять кто с кем и где кто» (текст ремарки расходится с текстом сценическим). Персонажей — теней во плоти не стали искать. Может, они к французам пошли, или к бельгийцам, или в лес. Пряжко, как известно, живет в Белоруссии.

Единственный раз на школьных досках вместо циферок появился текст: «Марина стоит и не знает глобально, что ей делать дальше».

«Делать» — ключевое слово. Его производное — действие. Вероятное, даже если мы узнаем (из ремарки, например) о его импульсе, мы не сможем определить местоположение того, кто владеет этим импульсом.

«Оказалось, что мы больше не способны отделить поведение частицы от процесса наблюдения. В результате нам приходится мириться с тем, что законы природы, которые квантовая механика формулирует в математическом виде, имеют отношение не к поведению элементарных частиц как таковых, а только к нашему знанию об этих частицах» (цитата Гейзенберга — не из программки).

Оказалось, что «Поле», сыгранное (при внимательном наблюдении зала) в музее «Эрарта» на Васильевском острове, — это «Чайка» XXI века.

«Поле» — спектакль о новом театре. Но есть и вопрос. Такому театру нет места, даже если таковое все же появится на фестивальных ярмарках. В этом спектакле (и театре) нет той ослепительной, радостно изнуряющей определенности, присущей, скажем, Фабру или Кастеллуччи, Лепажу или какому-то условному Кулябину, привлекающей кураторов и завсегдатаев престижных мероприятий. Это важный момент для, конечно, узкого круга зрителей, критиков. Для широкого и прогрессивного круга тех же агентов игнорировать Пряжко/Волкострелова неприлично. А пожимать плечами — запросто. «Вот тут и вертись», — говорил учитель Медведенко в пьесе Чехова «Чайка».

Не случайно, вероятно, это «Поле» размечено школьными досками.

Понравился материал? Помоги сайту!