Алексей Шульгин: «И особенно хорошо бы сейчас начать усмирять свое эго»

В «Электромузее» проходит выставка «Электробутик. Архив современности». По сути это мини-ретроспектива группы Electroboutique, участники которой Алексей Шульгин и Аристарх Чернышев являются кураторами «Электромузея». Одновременно на «Фабрике» проходит организованная при их поддержке «Выставка достижений украинского медиаискусства». Алексей Шульгин ответил на вопросы COLTA.RU.

— С одной стороны, у тебя с Аристархом Чернышевым есть группа Electroboutique, но с другой, в последние годы вы еще возглавляете «Электромузей». Плюс, например, сделали выставку украинского медиаарта. Как и с какой целью появилось такое расширение деятельности?

— Появилось как-то само собой. Дело было так: сидим мы в нашей мастерской, а тут и рыночный кризис, и кризис в мире искусства. Нужно аренду платить, надо что-то делать. И тут к нам приходят люди из нарождающегося объединения «Выставочные залы» с предложением о сотрудничестве. У них, правда, был просто абстрактный план — выставлять наши работы. А мы вышли со встречным предложением: давайте мы сделаем галерею, где будем и показывать наши работы, и курировать вообще это направление — медиаискусство. Тем более что у нас как раз был такой опыт сосуществования работы и жизни на «Арт-Стрелке». Наша мастерская там одновременно была пространством, где мы каждый месяц делали выставки — опять же и свои, и других художников. И вообще, когда мы работали на «Арт-Стрелке», одной из наших задач было создание некоторого контекста для нашей деятельности. Потому что тогда медиаискусства в России практически не было, и мы сидели в вакууме и хотели, чтобы что-то появилось. В результате отчасти и нашей деятельности, отчасти просто потому, что время пришло, с тех пор все и закрутилось. И хотя, например, Премия Кандинского отменила категорию «Медиаарт» — все равно, как только она ее отменила, так, собственно, тут медиаарт и пошел.

Тогда медиаискусства в России практически не было, и мы сидели в вакууме и хотели, чтобы что-то появилось.

Для меня, например, это интересная форма сочетания творческой деятельности как художника, как куратора, как галериста. Тем более что мы оба, и я, и Аристарх, преподаем в кузнице кадров медиаарта — Школе Родченко, многие наши студенты и выпускники тоже выставляются в «Электромузее». В некотором роде это такой замкнутый цикл, гармоничная история с разными составляющими — мы как мэтры медиаискусства, молодежь, которую мы учим и которая потом превращается в самостоятельных художников, и стартовая площадка для показа их работ.

— То есть имеются и прагматические, и идеологические причины?

— Да, и то, и другое. Понимаешь, в прагматику всегда должна входить идеология, иначе это просто не работает.

— Но в Москве же есть много площадок, где показывают медиаарт. Например, Ольга Шишко вначале в Манеже этим занималась, теперь в Пушкинском музее.

— Да, но у Шишко, конечно, другой фокус. Она, скорее, показывает видеоарт и производные от него, а нас интересуют все аспекты медиаарта, в том числе самые современные — типа нейронных сетей, виртуальной реальности, DIY-движения и т.д. Мы хотим показать, что медиаискусство существует в различных ипостасях, это не что-то одно, а целый спектр явлений. Опять же, если мы говорим, что в искусстве есть коммуникационная составляющая, то я никогда не видел большой разницы между производством искусства руками (тем более что сейчас уже руками никто особо не производит) и курированием искусства, работой с другими художниками. Потому что в обоих случаях это просто коммуникация, оформленная как художественный процесс, или художественный процесс, оформленный как коммуникация.

— Вы с Аристархом любите, делая выставочные проекты или раздавая интервью, противопоставить себя общей ситуации в искусстве. Это принципиальный момент?

— Я лично не понимаю, как делать искусство, заниматься художественным творчеством и не быть критичным по отношению к институциям. Для меня искусство обязательно должно содержать критическую составляющую, каким бы оно ни было. И мы, естественно, исходим из того, что любая система, в том числе арт-система, имеет склонность к закостенению, норовит огородиться, нарисовать границы, сказать, что здесь проходит граница искусства, а за ней уже не искусство, — мы это все время слышим, как и то, что художник работает с идеями, а не с технологиями. Много говорят, что технология вторична, а художнику приходят идеи в голову, вдруг откуда ни возьмись, и он делает искусство. Я считаю, что технология первична, а ее развитие определяет в конечном итоге художественный процесс. И так было всегда. Появлялись технологии, и художники начинали с ними экспериментировать, получался очередной скачок в искусстве. Достаточно вспомнить фотографию и что произошло с живописью после ее появления. Об этом помнят, но на современность этот закон переносить не хотят. Это естественно, что институция всегда будет оберегать себя, заботиться о своей стабильности: ведь появление чего-то нового — это сразу дисбаланс. А мне интересно не в такой стабильной системе сидеть, а смотреть, что будет дальше, как искусство будет развиваться.

— Если я правильно понимаю, ваша позиция заключается в том, чтобы технологическая сторона производства была знакома художнику. Многие художники понимают новые технологии на теоретическом уровне и могут, например, нанять специалиста, который поможет им сделать работу. Вы против такого подхода?

— С технологиями нужно быть знакомым, но до известной степени. Все время появляются новые технологии, и глубоко в них вникать — не хватит никаких человеческих ресурсов. Но речь вот о чем: каждая новая технология имеет потенциал изменить мир, и ты должен реально понимать, как она работает, какие у нее есть аспекты, которые могут с этим миром что-то сделать. Ты ведь можешь использовать технологию, чтобы сделать подпорки к старым формам искусства: какой-нибудь интерактивный театр, мэппинг на сцене. То есть берется традиционная форма, традиционный жанр, и туда внедряется технология. Но это экстенсивный путь, стремление затормозить прогресс, остаться там, где ты есть. А есть вещи, такие, как, например, нейронные сети, которые принципиально меняют смысл культуры, и это интересно. Художник должен это понимать. Одно дело, если ты просто рисуешь живопись, увидел — ой, глитч есть, он дает новый интересный эффект — и давай глитч рисовать. Все сделано в той же старой технике, но у тебя появляются элементы как бы новой эстетики. Но технология помимо новой эстетики несет в себе и другое — например, новые формы коммуникации. А нарисовать картину, выставить ее там, куда придет зритель и посмотрит, прочитает описание, — это очень старая форма коммуникации. Это вообще отстой (смеется)!

Постинтернет — это как раз стремление оживить закисающие традиционные виды искусства с помощью новой эстетики, идущей из интернета и новых технологий.

При этом сейчас люди делают мемы и не называют себя художниками, да вообще сегодня творчество принимает миллион разных форм, и люди, которые творят, уже даже не задумываются, художники они или нет, есть арт-система или нет ее. У них есть пространство творческого высказывания, есть инструменты, и им наплевать, они находят своих зрителей. Мы как бы за это — за то, чтобы быть открытым для технологии, экспериментировать с ней и понимать, как она влияет на общество, на мир, на политику. Потому что политика сейчас тоже приобретает новые формы благодаря технологиям.

— То есть, например, постинтернет-эстетика для тебе тоже неприемлема?

— Постинтернет — это как раз стремление оживить закисающие традиционные виды искусства с помощью новой эстетики, идущей из интернета и новых технологий. Когда мы говорим о новой эстетике, о постинтернете, видим инсталляции, картины на стене, видео — все то же самое, только расцвеченное новой визуальностью. Все те же формы, которые определяются рынком, и мы их кушаем. На мой взгляд, это абсолютно реакционное явление.

— А когда вы на «Артомате» распечатываете фигурки — это не то же самое?

— Это довольно критическое произведение! Оно как раз говорит нам о том, что в голове у каждого есть алгоритм и сейчас есть такие-то алгоритмы, ими пользуется огромное количество художников. Кстати говоря, когда говоришь художникам: вы занимайтесь именно этим, — они не хотят этого замечать. Вот была выставка группы «Синие носы», еще в старой Галерее Гельмана: они просто показывали там по две картинки — оригинал западного художника и копию, такое же произведение российского художника. Продемонстрировали, насколько неоригинально российское искусство, насколько фактически это карго-культ западного искусства. И что, думаешь, большим успехом эта выставка пользовалась? Никто не хочет смотреть в глаза очевидности! Все хотят видеть себя гениями, которые открыли нечто новое. Но есть некоторые объективные обстоятельства: ты родился и живешь в России с ее историей, культурой, и ты не можешь существовать вне ее. А все хотят быть первопроходцами, так сказать, на пустом месте, вот в чем дело.

Только начавший распускаться цветочек срывается и несется в институциональный ад. Давай, фигачь!

— Кстати, в рамках «Электромузея» вы как-то исследуете российский контекст или работаете с ним?

— А мы просто пытаемся расшевелить его, хотя бы делая то, что делаем. Наша миссия — однозначно поддержка и развитие медиаискусства в России, даже медиакультуры в широком смысле. Опять же мы могли бы привозить иностранных звезд, как норовят делать многие институции, потому что это беспроигрышный вариант. Но мы работаем в основном с российскими художниками, и это мы делаем сознательно. Вообще как художники мы сталкиваемся с тем, что отечественные арт-институции нацелены не на реальную поддержку художников, а на экспонирование того, что выросло само и без них. Как бы есть поляна с грибами, и ты ходишь, собираешь их. Не об этом ли нам, например, говорит триеннале в «Гараже»? Там практически нет масштабных работ. А откуда им взяться? У людей нет ни бюджетов, ни мастерских. Маленькие такие работки, сделанные на коленке, в крошечных мастерских или даже без них. Почему? «Гараж» богатый, существуют большие фонды, а большого искусства нет. Оно появляется только по случаю, когда приходит время Венецианской биеннале и надо что-то срочно показать: художнику снимают большой ангар, даются подмастерья, он делает что-то большое первый раз в жизни, и нередко получается нелепо. Не будем называть имена.

— То есть в некотором смысле каждый раз современные российские выставки воспроизводят все то же «Русское бедное»?

— В общем-то да, так оно и получается. И именно поэтому, наверное, эта выставка Гельмана была главной выставкой последнего десятилетия в новой России, где есть раздувающий щеки капитал и люди, которые хотят через искусство получить новый социальный статус, но реальной поддержки искусства нет. Все, что выросло само, быстро собирается и экспонируется. К нам на триместровые просмотры в Школу Родченко приходят специалисты посмотреть на студентов, они еще дипломы не сделали, а их уже хотят привлечь. И только начавший распускаться цветочек срывается и несется в институциональный ад. Давай, фигачь!

— Вот ты говоришь про студентов, а я слышал критику в адрес вашей мастерской, что вы нашли свою нишу и студентов учите работать в том же ключе, а потом, грубо говоря, максимум, где они могут быть показаны, — это у вас же в «Электромузее», а дальше там чисто бюджетные и технологические проблемы — у них нет базы, в отличие от вас. Вы их научите, а куда им дальше идти?

— Не совсем так. Помимо нас все же есть еще Мультимедиа Арт Музей, другие институции и постепенно меняющееся сознание музейных работников, кураторов и т.д. Все больше и больше медийных работ включается в разные выставки, есть всякие молодежные инициативы типа галереи «Электрозавод». Я смотрю на ландшафт нашего современного искусства и все-таки вижу, что уже нет такого противостояния традиционных жанров и новых технологий, все более-менее гомогенно. Все же очень быстро меняется, и когда мы начинали 10 лет назад Школу Родченко, все вообще шли на фотографию, не было у нас ни одного абитуриента на медиаискусство, да и, собственно, мастерской такой не было. Она появилась только лет пять назад. Мы буквально имеем первые несколько выпусков. Это все очень новая история. Но что действительно проблема не проблема, но факт: медиаискусство хорошо живет в стране, где развит креативный капитализм, а не сырьевой, как у нас. Если есть корпорации, которые производят высокотехнологичные продукты, высокотехнологичный дизайн, то им нужно, чтобы был и медиаарт, поскольку гаджетные IT-капиталисты, как известно, всегда черпают идеи от медиахудожников, они понимают, что должны поддерживать именно это направление в искусстве.

Самовыражающийся гений — это абсолютно неадекватный сегодня персонаж.

— Одна знакомая художница рассказала мне, что специально берется за чисто коммерческие заказы, проекты, связанные с технологиями, которые только появились, в которых она еще не разбирается. Но, выполняя такого рода заказ, она может как раз понять, как они работают, да и буквально получить к ним доступ, поскольку часто и программы, и оборудование дорогие или просто в собственности у конкретных компаний. И уже после этого она понимает, что ей дальше делать как художнице. То есть это путь, зеркальный тому, который описал ты.

— Она идет по этому пути, потому что нет реального образования в этом плане, его мало. Дело в том, что мы видим, как схлопывается дистанция между авангардом и мейнстримом, потому что очень интенсивно идет обмен информацией. Если появляется стоящая идея, ее тут же тиражируют через интернет, и тут же кто-то за нее хватается. Я прочитал, что сейчас есть такая проблема: люди начинают на Kickstarter кампанию по финансированию какого-то продукта, а к тому времени, как эта кампания заканчивается, китайцы уже успели скопировать эту идею и выпустили продукт на рынок. То же самое происходит с искусством. Или вот недавняя история — под эгидой «Яндекса» был записан альбом «Нейронная оборона» по мотивам творчества «Гражданской обороны». Корпорации уже становятся активными игроками в художественном пространстве.

— А что ты советуешь выпускникам своей мастерской?

— Советую прислушиваться, открыть все чакры, все органы чувств и внимать современности. Не быть зашоренными и прозомбированными идеями, которые им пытаются навязать институции. Потому что арт-система заботится прежде всего о своей стабильности, она не хочет терять молодых, новых творческих людей, хочет, чтобы они оставались внутри нее, под ее контролем, и все для этого делает. Я им советую бороться с этим наездом на них со стороны институций. Хотя парадоксальным образом я сам являюсь институцией — и в Школе Родченко, и в «Электромузее». Но что делать, это парадокс жизни, диалектика. Мои институции маленькие, олигархический капитал их не поддерживает.

— Но ты рекомендуешь уехать, продолжать обучение за рубежом?

— Это совсем другая история. Все же культурно Россия до сих пор очень сильно отличается от Запада. И вообще сейчас в мире происходят тектонические сдвиги в экономике, в политике, меняется климат. И, мне кажется, мы стоим на краю серьезных потрясений. Планировать сейчас свою дальнейшую судьбу невозможно. Можно относиться к жизни по-буддистски, жить сегодняшним днем, радоваться тому, что есть, и не строить далеко идущих планов. И особенно хорошо бы сейчас начать усмирять свое эго. Как сказал далай-лама, миру больше не нужны самовыражающиеся личности, миру нужны люди, которые заботились бы об этом мире. И я полностью с ним согласен. Мне, конечно, легко говорить, мне уже много лет, я как-то наследил в истории искусства и понимаю, что молодым людям неймется, но пусть они посмотрят вокруг и увидят, что происходит. А самовыражающийся гений — это абсолютно неадекватный сегодня персонаж. Или наглый художник, который все время куда-то лезет, пытается всеми силами построить карьеру, прославиться. Это выглядит просто совершенно не cool.

— Возвращаясь к технологии: вот есть теория сингулярности — прогресс когда-нибудь дойдет до точки, после которой люди просто не смогут его замечать, поскольку он уже перегнал возможности нашего мозга. И что в этой ситуации делать художнику?

— Может быть, это уже и произошло. Когда молодые художники меня спрашивают: «Дядя Леша, что делать?» — я говорю: «Ребята, я вам могу рассказать то, что было раньше, а делать предстоит вам». Напрямую я не отвечаю на этот вопрос, но, мне кажется, надо опять же быть внимательным к современности и избегать зашоренности, критичнее относиться к различным навязываемым тебе теориям и концепциям, в том числе и к моей.

Понравился материал? Помоги сайту!