«Только бабло, никто никого не интересует. Я думал, люди лучше»

29 октября Дмитрию Шагину — художнику и одному из основателей движения митьков — исполнилось 60 лет. Накануне он пригласил журналистов COLTA.RU в музей «Митьки-арт» на улице Марата, на третьем с половиной этаже старинного доходного дома. Пока ждем у домофона, в подъезд заходит строгая пожилая женщина с внуком и подозрительно оглядывается: «Вы на день рождения? Не шумите потом, не топайте!» Фотограф растерянно крутит в руках красиво упакованный торт и невольно оправдывается: «Нет, не волнуйтесь, мы на интервью!» Перед закрытыми дверями музея сидим больше часа: у Шагина телевизионная группа из Москвы, снимают фильм про алкоголизм. Наконец дверь открывается — большой благодушный человек приглашает внутрь и наливает чай. «Какой вкусный, нежный, м-м-м-м! Ничего себе!» — басит он, накладывая торт себе и гостям.

Историю жизни Дмитрия Шагина принято начинать с упоминания о его знаменитом отце. Владимир Шагин — одна из главных фигур неофициальной художественной группы послевоенного Ленинграда «Орден нищенствующих живописцев»; сейчас она известна как «арефьевский круг» — по фамилии основателя Александра Арефьева. Как художественный метод митьков невозможен без наследия этой группы, так и формирование личности главного митька нельзя представить в отрыве от эстетики нонконформизма, подпольных мастерских и квартирных выставок. Художник-шестидесятник был против того, чтобы единственный сын становился живописцем, — боялся повторения собственной судьбы, полной тревог и лишений.

Ни ответа ни привета

Мой отец, Владимир Шагин, был еще и музыкантом замечательным, он играл в оркестре русских народных инструментов (типа как сейчас «Терем-квартет») на бас-балалайке — я ее помню в детстве, — на гитаре и мандолине. Как-то выступал с Эдитой Пьехой, вроде у них даже была какая-то влюбленность. Однажды мы столкнулись с ней на телевидении, я ей напомнил про отца, а она задумалась и так говорит (Шагин делает романтическое лицо и говорит нежным сентиментальным голосом): «Передавайте отцу привет!» Ну, я, конечно, не стал говорить, что отца давно нет.

В 1962 году музыкальная карьера отца закончилась, и он угодил в тюрьму. Шесть лет он провел за решеткой. К сожалению, я даже не знаю, по какому обвинению. Я недавно написал в прокуратуру: «Прошу реабилитировать моего отца, такого-то художника, который был незаконно репрессирован...» Ни ответа ни привета. Два месяца прошло, они даже не ответили.

Я помню паспорт отца — зеленый, выданный на основании справки об освобождении. Потом паспорта меняли и выдали чистенький, это для отца было большое дело, раньше любой милиционер мог его остановить и забрать. После отсидки у него были пальцы все израненные, огрубевшие — его заставляли работать резчиком полиэтилена. Он немного продолжал играть на гитаре, но так уже... здоровье было подорвано очень сильно.

Якобы одна женщина принесла донос в милицию на их компанию, отец вырвал его, порвал на кусочки и съел.

Мне было бы интересно выяснить все-таки, в чем его обвинили, по какой статье. Он мне ничего не рассказывал. Тогда не рассказывали ничего. Все они, «Орден нищенствующих живописцев», так или иначе все сидели: Арефьев отсидел, мой учитель Рихард Васми, Родион Гудзенко. Якобы одна женщина принесла донос в милицию на их компанию, отец вырвал его, порвал на кусочки и съел. Есть такая версия. Ну должно же быть что-то в архивах. Я же все-таки его сын. Хоть бы за два месяца ответили: «Разберемся».

За день до шестидесятилетия Дмитрий Шагин все-таки получил ответ из прокуратуры. К сожалению, никаких новых сведений органы не сообщили: «Интересующей информацией указанные архивы не располагают». Художник будет продолжать поиски документов, связанных с тюремным заключением отца.

Вежлив, но груб

Я жил с мамой, художницей Натальей Жилиной. Мою маму, она тоже участвовала в квартирных выставках, просто выгнали с работы — из художественного фонда. Потому что неблагонадежная. Потом самую мизерную пенсию платили, как врагу народа. Не знаю еще, какую мне дадут пенсию, еще не ходил в Пенсионный фонд.

Из-за такой фамилии в Мухинское меня не приняли. Накануне ректор пришел на выставку к отцу в ДК Газа и сказал, что такие художники нам не нужны, их надо в тюрьмы сажать, — а это уже был вообще-то 1974 год. В школе при Академии художеств мне тогда выдали волчий билет — характеристику: Шагин политически неграмотен, не комсомолец, «с учителями вежлив, но груб» — прямо так, дословно. Я был обязан отмечаться в милиции, был под надзором, если я не устроюсь на работу в течение месяца — срок за тунеядство. Тогда Рихард Васми меня устроил в котельную, и я 15 лет там отработал.

История повторяется второй раз в виде фарса. Сейчас проходит выставка, висит картина Стерлигова — это знаменитый ученик Малевича, много отсидел при Сталине. А рядом висит такой художник — Загонек. Когда я познакомился со Стерлиговым, он говорил: «Я как последний обэриут написал стих, выступлю с ним в Союзе художников, вот послушай: “Загонек / загонит / искусство / в загон!”».

Прошли годы, и теперь мы все хорошие, мол, не надо ворошить прошлое. Но моего отца уже не выкинуть из истории искусств. Недавно проходила большая выставка, посвященная послевоенному искусству Европы, на обложке Леже, Пикассо, так вот мой отец тоже там есть. Искусство Европы! Не только России! А Загонека никакого там нет!

Он понимал, что это тяжелая профессия. Но был художником, скорее, выходного дня, его официальная профессия — музыкант. Из художественной школы его выгнали, из комсомола выгнали. Отец пошел в Суриковское училище, где они с мамой и встретились, — его и оттуда выгнали. Он хотел, чтобы я был моряком, в загранку ходил. Откуда у меня вот эта тельняшка? Отец хотел, чтобы у меня были океаны, приключения, такой был мечтатель.

Самое удивительное в истории митьковского движения — его литературная первооснова. В 1983—1984 годах в Ленинграде переживает расцвет неформальная художественная тусовка, где одна из главных фигур — Митя Шагин. Его друг, коллега по художественному цеху и верный собутыльник Владимир Шинкарев на основе наблюдений за жизнью колоритного приятеля сочиняет книгу «Митьки». В гротескных, ироничных, философских красках он описывает собирательный образ невероятного персонажа — Митькá, вечно пьяного, доброго, наивного героя, подчинявшего себе злую и серую действительность только абсурдностью собственного существования. Этот манифест запустил таинственный механизм — движение митьков выплеснулось с литературных страниц и воплотилось в реальности. Дмитрий Шагин утверждает: Митек — это не утрированный образ, а он собственной персоной, списанный с натуры, живой и реальный человек без преувеличений.

Веселый человек

Книга «Митьки» — это бестселлер о том времени на все времена. Очень ценны и картинки Флоренского, именно то, что вместе написано-нарисовано. Говорили, что благодаря этой книге я стал Дедом Морозом, зазывалой, даже писали — «големом». Но думаю, что это субъективное мнение и меня надо оценивать по тому, что я сделал. Никогда не воспринимал себя литературным героем. То, что написано там, — это правда, и я никогда не пытался специально на себя тельняшку надеть. Ее я с детства ношу. «Митек» — так меня отец называл.

Задумал книгу Шинкарев (Владимир Шинкарев, художник-митек. — М.Л.) еще в 1983 году. «Можно я буду записывать», — говорит, эти мои словечки: дык, елы-палы, братишки-сестренки. Никто не ожидал, что это будет массовое молодежное движение. Пик популярности пришелся на начало 1990-х. Состоялась выставка во Дворце молодежи в Москве в последний год существования СССР. Вход охраняла конная милиция. На открытии пели Гребенщиков, Макаревич. Люди выдавливали витрины, чтобы туда попасть. За несколько месяцев на этой выставке побывали сотни тысяч людей, организаторы выставки стали миллионерами. Нам они, правда, тоже поставили несколько бутылок водки, сырков — как положено. А потом был всплеск популярности, спустя семь лет, когда вышел альбом с песнями, где участвовали Шевчук, БГ, Чиж. Был тираж сумасшедший, миллион, что ли, экземпляров. Я рад, что многие на мне хорошо заработали, купили себе дома, яхты, машины, принес людям радость. А сейчас вот думаю, как отмечать день рождения, поскольку нет ни копейки. Ну ничего, это помещение пока не отобрали. Зато главная задача — нести людям радость и как-то улучшить жизнь — была выполнена. Мы старались.

Говорили, что благодаря этой книге я стал Дедом Морозом, зазывалой, даже писали — «големом».

По сценарию книжки я уже должен был 30 лет как в гробу лежать, ну, если строго следовать. Я себя не считал алкоголиком, думал — я просто такой веселый человек. По книжке получалось, что полный алкоголик. В те годы мне казалось, что жизнь всегда будет такая веселая, счастливая, с пьянкой, приключениями. Не было грусти, печали, которые стали появляться, когда стал понимать, что жизнь намного сложнее устроена. А задача художника — сделать так, чтобы было поменьше черных полосок на тельняшке. Со временем вместо постоянных поисков приключений приходит душевный покой — то, чего не хватает в молодости. И потом, я 25 лет не пью, это целая трезвая жизнь. Вот это (стучит по книге Шинкарева) было в прошлой жизни. Четверть века — это же очень много.

В 1993 году Дмитрий Шагин улетел в Америку и успешно прошел там реабилитационную программу для алкоголиков «12 шагов». Вернувшись в Петербург, он стал главным организатором уникального центра «Дом надежды на горе», где бесплатно спасают от алкоголизма. Шагин считает эту общественную деятельность не менее важной, чем художественные достижения.

Поклонение золотому тельцу

Тогда очень важный был момент для художника — бесцензурно выставляться, чтобы выставки были не только на квартирах. Этого мы добились и даже с лихвой, сколько было выставок по всему миру, было снято несколько фильмов и много еще чего. А вот спустя уже 30 лет выясняется, что мы возвращаемся обратно. Снова цензура, как бы это сказать, нетворческая атмосфера. Тогда, несмотря на Советский Союз, были какие-то надежды, творчество, один Курехин как зажигал.

Сегодня я вижу такой же фарс, какой был при тех советских гонителях. Они, конечно, не верили ни в какой коммунизм, носили джинсы, слушали «Голос Америки» и читали запрещенные книжки, хотя с виду и были все такими правильными коммунистами. Так и у этих, которые сейчас, у всех дети учатся за границей, счета в западных банках — это, конечно, все смешно. Но в чем явно стало хуже и чего я никак не ожидал — это что будут так запрещать, когда мы создавали свой «Дом надежды на горе». Вроде бы доброе дело, хорошее, а сколько раз пытались закрыть, скольких это нам стоило сил и нервов. Неужели у нас всем на эту проблему наплевать? Только бабло, никто никого не интересует. Я думал, люди лучше. Это, конечно, грустно, если дальше так пойдет. Поклонение золотому тельцу ни к чему хорошему не приведет.

Десять лет назад в, казалось, сплоченной команде бесшабашных братушек произошел громкий раскол. Главный идеолог движения митьков, создатель литературного первоисточника движения Владимир Шинкарев объявил о выходе из художественного объединения, а потом представил публике книгу «Конец Митьков». Таким же легким и талантливым языком он описал, как все эти годы творческую группировку раздирали изнутри противоречия, как жадность вступала в борьбу с искусством и как выдуманный идеальный митьковский мир разбился под тяжестью действительности.

Один писатель написал, что Шагин в одном ряду с такими негодяями, как Гитлер, Пол Пот, Джек-потрошитель; черной краской меня там извозили, даже не верится.

Наезд взбесившихся темных полосок

Как я понимаю, в этой книге содержится какое-то послание для меня. Я книгу не читал, поэтому мне сложно комментировать. Не хочу расстраиваться. Хочу помнить светлые моменты, которые касаются моего друга Владимира Шинкарева. А то, что он написал про меня, мне не очень понятно. Слышу сторонние отзывы, а сам не хочу настроение портить.

Началось как — у нас была выставка в этом помещении, он взял и забрал свои работы. На следующий день подъезжает телевидение, тычут мне какую-то газетку, что Шинкарев вышел из митьков, а я такой-растакой. И давай снимать мою реакцию, как я буду реагировать.

Первая статья была — напомнило, как при советской власти травили Зощенко: тогда было достаточно одной передовицы — у человека инфаркт, и на кладбище. А тут были сотни газет, журналов, интернет-изданий, телевидение. Берут интервью, а камера крупно снимает мои часы — да вот эти же самые часы (показывает свои простые механические часы с пластиковым ремешком и произносит страшным голосом): «Часы Шагина!» Была развязана такая кампания: один писатель написал, что Шагин в одном ряду с такими негодяями, как Гитлер, Пол Пот, Джек-потрошитель; черной краской меня там извозили, даже не верится. Только что из утюга не неслось «Шагин такой-сякой», про Чикатило такого нет. Что это было — я не знаю. Не думаю, что это Шинкарев организовал, там такие были ресурсы задействованы! Потом он попросил извинения, я ему сказал: за что прощать-то, я не сержусь.

Кого-кого, но меня обвинить, что я сотрудничаю с властью... Меня в советское время сколько раз пытались заставить, чтобы я им что-то рассказывал. Я, наоборот, был всегда на карандаше. Мне власти ничего не давали. В этом помещении, когда его выдали, не было потолка, пола, окон, гулял ветер.

Весь этот наезд был довольно долгим, с 2007 года, уже 10 лет прошло. Когда такое случается, люди умирают, не выдерживают. Но у меня много друзей оказалось, некоторые журналисты на защиту встали, что тоже приятно. Здоровье это отняло, безусловно. Я думаю, какие-то грехи на Страшном суде зачтутся. И до сих пор непонятно: такое впечатление, что наезд взбесившихся темных полосок на тельняшке.

Шестидесятилетие Дмитрий Шагин встречает с каким-то недоуменным смешком. Но в Шереметевском дворце открылась его персональная выставка, проходят творческие вечера, ставится спектакль. И, конечно, пишутся картины.

Сны

Иногда картины приходят во сне. В этом году у меня два раза такое было. Первая картина называется «Оттепель»: большой красный дом как символ красной эпохи. То ли лужа, то ли трубу прорвало, в ней — отражение. Сзади снежок, типа оттепель, и там я иду. Странная картина приснилась, к чему — я не знаю. Я сразу встал, зарисовал.

Вторая называется «Встреча на Неве». На «Авроре» сидят музыканты, один с балалайкой, другой с гармошкой. А им навстречу, нос к носу, Yellow Submarine «Битлз». Картина с веселым сюжетом. Похоже на то, как Тони Шеридан приезжал к нам, был джем-сейшен, и мы пели вместе «Yellow Submarine» с митьковским переводом «ела суп Марина».

На протяжении последних примерно 20 лет каждое интервью начинается обычно так: «Что-то про вас ничего не слышно». Но к нам приходят делегации школьников в тельняшках: нельзя ли с вами поговорить, интервью записать, как жить дальше? Я им, как обычно, рассказываю, что надо сохранить доброе начало в себе, нести радость, побольше белых полосок. Куда ни приедешь — люди рады. В 2013 году были в Николаеве, у них проходил 11-й фестиваль митьковской песни. Все в тельняшках, поют. Мы спрашиваем: а как вы себя зовете — «дмытрыки»? В Витебске говорят: мы называемся «витьки». Это уже не остановить, само по себе живет.

Я не очень понимаю число 60. Мне очень повезло, что у нас теперь пенсию будут давать, хотя бы будет постоянный заработок. Правда, не знаю еще сколько, но восемь тысяч, наверное, должны дать. За квартиру можно заплатить. Я чувствую себя не стариком, а молодым человеком. Может, тут еще такой момент: когда ты начинаешь новую жизнь, бросаешь, например, пьянку, как я 25 лет назад, то таким и остаешься, каким был тогда. Как вот люди уезжают в эмиграцию: они говорят на сленге тех годов, когда они уехали. Не понимая, что здесь сейчас происходит, они живут в том времени. Я не чувствую свой возраст. 50 лет — это такой героический юбилей, а 60 лет — пенсионный.

Записала Мария Лащева

Понравился материал? Помоги сайту!