Посттанцы наших дней

В Петербурге все чаще проходят странные вечеринки, сочетающие дискотеку и показы танцевальных перформансов. За одну ночь здесь можно посмотреть пять-шесть свежих работ современного танца, задействуя собственное тело. На последней такой вечеринке посетители двигались вместе с магистром Йодой и персонажами видеоигры, наблюдали за международным танцквартирником в Google Hangouts и сопереживали постгуманистическому тверк-перформансу.

Здесь показывают самый бойкий и критически заряженный российский танец — и так отвечают на старый насущный вопрос «Как быть вместе?» Колумнистка раздела «Искусство» COLTA.RU, критик и автор телеграм-канала «Странные танцы» Аня Козонина рассказывает, как танцхудожники трясут булками во славу прогрессивных идей и как танец уходит от нарциссизма к радости совместного действия.

В комнатах трансформаций

30 июня 70 человек собрались в небольшой студии «Сдвиг» в Бертгольд-центре на событие под названием «Ночь перформанса». Организаторы приглашали смотреть современный танец и обещали пришедшим устроить «их лучшую вечеринку». Путь на «Ночь» лежал через внутренний двор арт-кластера и был расчерчен фиолетовым скотчем. Некоторые натыкались на лежавшую на земле девушку в оранжевом комбинезоне — это был перформанс Даши Седовой.

В самом «Сдвиге» все началось с дискотеки, которая вскоре прервалась выступлением строгой учительницы и по совместительству танцовщицы Лены Тихоновой, требующей от посетителей слушать внутренний голос и прямо на месте писать отчеты об услышанном. Потом было таинственно-сексуальное гадание телом от художницы Ани Кравченко, предложившей зрителям задать себе вопрос и искать ответ в ее танце.

Новая волна дискотеки принесла на танцпол две кафедры с ноутбуками, за которыми стали появляться участники группы «Технолаборатория» ^[1]. Читая в микрофон набор слов по алфавиту, перформеры скоро вытеснили диджея Сергея Кольцова, а словарный бульон стал доминирующим музыкальным сопровождением. Вскоре этот перформанс дани футуристической поэзии прервался оммажем спектаклю Жерома Беля «Show Must Go On» (2001): танцовщики надели наушники и стали в лицо зрителям беззвучно напевать песни из плеера. Все перелилось обратно в дискотеку, когда в перформанс внедрилось караоке и зрители с энтузиазмом стали заказывать Линду и «Гостей из будущего».

После этого было выступление Даши Плоховой в корсете с силиконовым хвостом (о нем ниже), а к рассвету вечеринка вылилась во всеобщий карнавал перевоплощений. В 3:30 утра из туалета вышла Королева ночи (в обычной жизни — хореограф и куратор Дина Хусейн) и перформативно переназвала помещения студии, объявив раздевалку Комнатой трансформаций. В оставшиеся два часа посетители и участники «Ночи» бегали трансформироваться в будуарную к Дине, наряжаясь в блестки, перья и леопардов и тестируя экстравагантный макияж.

«Мы такие монстры»

27 октября «Ночь» повторилась снова, собрав программу из работ питерских и московских танцхудожниц и танцхудожников. Первым показывали «Квартирник третьего порядка» — онлайн-перформанс Александры Портянниковой, Даши Плоховой, Ани Кравченко и Анны Антиповой. В течение года художницы, находясь в разных городах и странах, встречались на конференциях в Google Hangouts, чтобы вместе танцевать, обсуждать вопросы танцтеории и политические ситуации. Сначала для «Квартирника» писались партитуры, но вскоре хореографию стал задавать сам онлайн-формат — в Hangouts картинка реагирует на звук: кто звучит, тот попадает на главный экран конференции. Задержки изображения и речи во времени, ритм переключений экранов и интимные беседы стали хореографическим девайсом для удаленного, но все же совместного пребывания и танца. А трансляция «Квартирника» в Periscope открывала доступ к изменению партитуры интернет-пользователям, которые писали комментарии и так могли влиять на действие.

После «Квартирника» посетители наблюдали танцевальный баттл двух странных персонажей: магистра Йоды в обтягивающем костюме и купальнике (Лена Тихонова) и девушки в шлеме (Настя Ребкало). Сначала на стену зала транслировалась игра для приставки Just Dance, а танцовщицы копировали пластику анимационных героев. Затем по стене стала ползать надпись «Кто круче», а девушки под попурри из энергичных треков нулевых устроили абсурдный баттл на грани танца и физкультуры. Перформанс завершился всеобщим танцевальным караоке, в котором зрители вместе с художницами повторяли движения за зеброй, лисой, пышногривым львом и сексапильным лягушонком.

Сначала для «Квартирника» писались партитуры, но вскоре хореографию стал задавать сам онлайн-формат — в Hangouts картинка реагирует на звук: кто звучит, тот попадает на главный экран конференции.

Но, кажется, главным хитом ночи стала работа «Сад» в исполнении московского трио zh_v_u (Наталья Жукова, Катя Волкова, Даша Юрийчук). Внедрив на танцпол кадки с зелеными цветами, девушки вскоре приняли вид своеобразных икебан, встав в позицию «березка» и скрестив ноги над головами. Дальнейшая хореография складывалась из разных видов booty-dance («танец попой»): художницы передвигались по «саду» на четвереньках, тряся ягодицами и бедрами. Со временем этот эротичный и одновременно жуткий танец деконструировался, а внешний вид участниц дрейфовал в сторону монструозности. Ближе к концу популярные «женские» танцы уже совсем не служили соблазнению аудитории, а работали как механизм трансгрессии и эмансипации самих художниц. В завершение Жукова и Волкова с помощью лосин срослись в сиамских близнецов, а Юрийчук, перерабатывая движения vogue, исполнила танец куропатки.

«Технолаборатория» на октябрьской сессии продолжила гнуть линию неуловимого на слух и сокровенного: ее участники исполнили любимые песни о любви — все одновременно. А в конце «Ночь» посетил гроза театрального сообщества Виктор Вилисов с очень театральным (и ироничным) перформансом «Восемь неправильных позиций».

Как курировать современный танец

У нынешней «Ночи перформанса» двойная предыстория: с российскими и американскими корнями. С 2013 года в Петербурге (площадка «Скороход») и Москве (Центр имени Мейерхольда) несколько раз проходила «Ночь танца», где с вечера до утра показывали российских и западных хореографов, а в перерывах практиковали танцевальное караоке. Памятуя об этих событиях, в 2017 году художественный руководитель «Сдвига» Антон Вдовиченко и куратор Марина Поднебеснова сделали «Ночь перформанса», которая тогда не являлась вечеринкой: зрители собирались, сидели и смотрели современный танец.

В июне 2018-го к событию подключилась танцхудожница Аня Кравченко и внесла свою лепту в реорганизацию чувственности «Ночи». В 2014 году она была в Нью-Йорке и узнала про сообщество AUNTS («Тетушки»), которое проводило регулярные квир-вечеринки с показами перформансов местных художников. «Тетушки» почти не делали отбора, брали работы разной длины, а за вход просили только пожертвования, причем донейшн работал и для бара. В своем манифесте AUNTS говорят, что хотят помочь танцу случаться, и предлагают всем желающим копировать и распространять свою модель, в центре которой — ценность поддержки комьюнити и автономия от институций ^[2].

Июньская «Ночь перформанса», впервые прошедшая в виде вечеринки, стала результатом общего поиска формата. Сначала дискотека была частью перформансов «Технолаборатории» (хореографы Антон Вдовиченко и Маша Шешукова) и Дины Хусейн, но потом внедрилась в концепцию мероприятия. Оказалось, после театра и галереи обычный танцпол — третье место для регулярных показов современного танца. А демократичность события и его укорененность в коллективном удовольствии могут кое-что сказать о ценностях организаторов и участников этих событий.

Вечеринка как кураторский формат — вызов как для художников, так и для организаторов. Им нужно совместить личное высказывание с поддержкой пространства общего взаимодействия. «Ночь» раскрывает странное напряжение, связанное с практикой танца: между нарциссическим желанием притягивать взгляды и желанием раствориться в коллективном теле.

Запустив этот формат, ребята из «Сдвига» создали странную кураторскую машину, которая не тщательно отбирает перформансы, а как бы их подхватывает. Она работает как кнопка PrintScreen, запечатлевая хрупкую констелляцию вспыхнувших и проявленных в танце художественных интуиций. Она требует от художников быть готовыми на обмен и работать на раскачку общего пространства, танцевать за себя, но и создавать общее произведение. Кажется, формат даже просит самоотречения и ставит под вопрос иерархии «куратор — художник — зритель». Приглашенные художники становятся организаторами, кураторы сами танцуют, зрители танцуют вместе с ними.

Как быть вместе

«Ночь перформанса», соединяя развлечение и искусство, постепенно формирует альтернативу двум полюсам отечественного современного танца. На одном полюсе — театральный техничный контемпорари, на другом — замученный сложными философиями «концептуальный» танец. Работники первого полюса озабочены ремеслом: они красиво танцуют о любви или пластически пересказывают Островского ^[3]. Работники второго много читают какого-нибудь Деррида, а потом показывают труднодоступные «деконструкции» ^[4]. Конечно, реальные люди и перформансы сопротивляются подобным упрощениям, но все же эту полярность можно попробовать концептуализировать.

Например, первый полюс характеризуется серьезной работой над формой и большим танцевальным профессионализмом. Здесь хореограф — изобретатель движения, модерновый мастер, автор и нарцисс. Критики такой «современный» танец оценивают как классический: важны виртуозность, техничность, выразительность. При этом про производство смыслов здесь говорить вообще не принято.

Посттанец приходит на смену концептуальному танцу и хореографическому повороту нулевых и возвращает в профессиональный разговор рейвы, дискотеки, сексуальность, терапию и хореографов-див, но остается умным и критически заряженным.

Второй полюс — якобы альтернативный «концептуализм», где современное искусство танца понимается как производство идей. Не всегда важно, как виртуозно движение, — важно, как художник вообще понимает танец и хореографию. И хотя такой подход наследует линии «интеллектуального танца», сопротивляется фетишизации и кажется более прогрессивным, он редко находит отклик даже у теоретически подкованной аудитории. Возможно, потому, что революционный потенциал такого танца глушится скукой и невозможностью к нему подключиться — ни чувственно, ни интеллектуально.

В этой ситуации показывать современный танец на вечеринке значит прежде всего создавать атмосферу расширенной чувственности и удовольствия, но не такого, какое испытывает зритель, наблюдая с балкона театра симпатичный contemporary dance. Сам формат «Ночи» — смыслообразующий: это не только радость вуайеризма, но и переживание собственного движения и пребывания в общем пространстве с другими непредсказуемыми телами. Это совместное пребывание увеличивает число поведенческих сценариев для зрителей и имитирует механизм появления художника из танцующей массы. Любого можно заподозрить в том, что он — хореограф и захватит внимание.

Цветы и монстры местного электората

Если рассматривать «Ночь» в контексте западноевропейской танцевальной истории, она может быть воспринята как одно большое произведение посттанца. По одному из определений, он приходит на смену концептуальному танцу и хореографическому повороту нулевых и возвращает в профессиональный разговор рейвы, дискотеки, сексуальность, терапию и хореографов-див. Посттанец находится за пределами воображения, он больше танцоров или зрителей, он ищет новые способы существования и отказывается от репрезентации ^[5]. Но, освободившись от снобизма и необходимости быть интеллектуальным, он остается умным и критически заряженным.

В июньском перформансе хореографа Даши Плоховой и видеохудожницы Жени Яхиной «Электорат» тело исполнительницы борется за внимание зрителей с видеопроекцией. На видео — ее же танец, но помещенный в экстерьеры общественных пространств Калуги. Ничем не маркированное место живого исполнения со временем проигрывает густо населенному знаками видео, в котором элементы популярной культуры нулевых и десятых мелькают на фоне позднесоветских зданий. В этом иконографическом котле тело Даши приобретает светящийся силиконовый отросток, напоминающий то ли хвост-рудимент, то ли монструозный страпон. С этим странным протезом она снова исполняет танец вживую, являя биополитические ограничения путинского режима под популярный этим летом «Цвет настроения — синий».

Дарья Плохова, Женя Яхина. «Электорат» (2018)
© Женя Яхина

Перформанс «Сад» — одновременно феминистский и постгуманистический ^[6] — иронически строится вокруг понятия объективации. Художницы объективируют себя ^[7] как сексуальных танцовщиц и одновременно уравнивают свое присутствие с другими объектами — цветами в кадках. Задаваясь вопросом, как в этой уязвимости обрести силу, девушки проходят несколько стадий трансформаций, в которых то напоминают животных, то присваивают характерно «мужское» движение тазом. В этом оргиастическом процессе двигательные паттерны теряют свою культурную и иерархическую закрепленность, делаясь инструментами ускользания и эмансипации.

Эти примеры показывают, что новый российский танец постепенно выстраивает отношения с современными теориями хореографии, имеет основания для создания сообществ и в целом настроен не на модерновое самовыражение, а на ответственные высказывания в публичном поле. Следующая «Ночь перформанса» состоится в предновогоднем декабре и будет посвящена современному танцу Санкт-Петербурга.

---

^[1] «Технолаборатория» — коллектив современных танцовщиков и перформеров, в который входят Антон Вдовиченко, Маша Шешукова, Соня Колуканова, Камиль Мустафаев, Настя Ребкало, Инга Гурвич, Оля Дмитриевская, Оля Шестопал, Натали Поплевская, Настя Попова, Валя Луценко, Виталий Гомонюк, Люба Артюшкина, Наташа Рузаева, Глеб Неупокоев, Ксения Зайцева.

^[2] «Ночь» не копирует модель AUNTS; скорее, этой моделью вдохновлялись. Например, в питерском варианте за вход надо платить (по-другому никак), а работы все же как-то отбирают. В 2014 году был еще один прецедент использования похожего формата: Performance Series в Боярских палатах, организованные проектом Roomfor.ru (Катя Ганюшина, Аня Кравченко).

^[3] К этому полюсу можно отнести многих резидентов «Каннон Данс», современный «Балет Москва», Ксению Михееву, Лику Шевченко и других.

^[4] Как пример — работа Катерины Чадиной и Татьяны Щербань про танец текста в теле, показанная в КЦ ЗИЛ 15 мая 2018 года.

^[5] Термин «посттанец» восходит к одноименной конференции Postdance, прошедшей в стокгольмском театре MDT в 2015 году. У него нет четкого определения, скорее, это маркер происходивших с танцем перемен: по одной версии — после 2000-х, по другой — еще с 1960-х. Приведенная интерпретация принадлежит хореографу Мартину Спонбергу и изложена в статье «Postdance, an Advocacy» в книге по итогам конференции.

^[6] Постгуманистической художницы называют эту работу сами, понимая под этим помещение себя в один ряд с другими вещами и организмами, избавление от иерархии, в которой человек занимает доминирующее положение. «Мы обращаемся к витальным силам природы, мы заводим в себе мотор, вырабатываем энергию и подзаряжаем ей предметы, создавая новые организмы. На рейве диджей становится проводником нечеловеческого алгоритма, который заражает через него толпу. Возбудитель размножается, накапливается и вызывает выраженные реакции. В “саду”, как и на техно-вечеринке, мы монотонно трясем бедрами, инфицируем пространство, мутируем и даем возможность другим формам жизни проявить себя» (из презентации перформанса «Сад»; предоставлено Дашей Юрийчук).

^[7] Кстати, voluntary objectivation (добровольная объективация) — прием и тема, которые развивает в своих работах шведская художница (пост)танца Офелия Ярл Ортега. Но zh_v_u с ее работами знакомы не были.

Понравился материал? Помоги сайту!