Первый концерт цветомузыки, русский кафтан и пироги из вермишели

Архивная беседа с Марианной Лентуловой

 
Detailed_pictureФотография Марианны Лентуловой, сделанная у нее дома 4 февраля 1987 года© Фото М.В. Радзишевской

Проект «Устная история» при поддержке Фонда Михаила Прохорова продолжает оцифровывать и публиковать архивные и новые беседы с представителями науки и культуры XX века. 2 и 4 февраля 1987 года филолог, заведующая отделом фонодокументов Научной библиотеки МГУ (1991–2000) Валентина Федоровна Тейдер поговорила с Марианной Аристарховной Лентуловой. Материал печатается с сокращениями: полностью его можно прочесть на сайте «Устной истории».

Первый ребенок «Бубнового валета», Таиров и поэты

Марианна Аристарховна Лентулова: Отец снимал эту квартиру, когда в доме было только три этажа. Но он заказал себе вместо стен арки сделать в комнате — в этой и в той, которую вы видели.

Валентина Федоровна Тейдер: Это была столовая?

Лентулова: Это была почти квартира-мастерская.

Тейдер: А дом уже был построен раньше, да?

Лентулова: Да. А в 1913 году родилась я. Тогда уже существовал «Бубновый валет», который начал существовать с 1910 года, и я была первым ребенком, рожденным при «Бубновом валете» и во время его расцвета, поэтому меня сюда крестить приходили все бубнововалетцы. И крестили меня дома, в этой комнате, в теплой водичке, потому что боялись простудить в церкви (смеются). Петр Петрович Кончаловский был моим крестным отцом, а Ольга Васильевна, его жена и дочь Сурикова, была моей крестной матерью.

Я как-то не думала дальше о том, что слишком много с этой квартирой связано, потому что в ней бывали не только художники «Бубнового валета», но и Павел Кузнецов, с которым дружил Аристарх Васильевич, и когда ругали бубнововалетцы «Голубую розу». Это было тогда в моде — ругать друг друга <…> но Лентулов очень любил Павла Кузнецова и не позволял его ругать во время споров об искусстве — как раз в этой же комнате, где мы сейчас находимся.

А потом получилось так, что сдружился Аристарх Васильевич с Таировым, режиссером Камерного театра. Его еще вспомнят, его имя, потому что это огромной величины был человек и художник, кстати, привлекавший к себе для работы в театре самых передовых, молодых и талантливых художников. Павел Кузнецов работал у него, Экстер, братья Стенберг, позже Рындин. В общем, он как-то умел выбирать художников. Якулов ставил там очень много вещей. А Лентулов ставил в 1916 году вместе с Таировым «Виндзорских проказниц» Шекспира. Вот так они и сдружились. И они с Алисой Георгиевной Коонен часто у нас бывали.

Потом Лентулов познакомился с Маяковским, и тоже очень друг другу они импонировали. Лентулов всегда верил в огромный талант Маяковского и пасовал перед ним, что ему было не особенно свойственно: он был довольно смелый человек и решительный. Мама не любила Маяковского, потому что, когда он приходил в дом, он заполонял собой абсолютно все, квартира казалась гораздо меньше с его приходом, и съедалось очень много из, так сказать (смеется), пищи, которая была на столе… потом, он уводил очень часто Лентулова играть в бильярд. Это тоже Марии Петровне не очень нравилось. Но она рассказывала, что он был очень ласков со мной и любил меня укладывать спать, пел какие-то песенки и носил меня буквально на руках. Я не была тогда такая большая и толстая. Мне было тогда год, два, три… <…>

На этом диване, значит, спал Хлебников, очень часто ночевал у нас Асеев. <…> И еще бывал очень часто Василий Каменский. Лентулов оформлял книжки, где были стихи Каменского, Хлебникова… «Четыре птицы» есть книжка с лентуловской маленькой такой заставочкой. Таким образом, он очень дружил с поэтами.

Маяковский один раз привел сюда Игоря Северянина после его вечера, чтобы он здесь читал нам стихи. А когда он начал их читать, он его перебил и стал читать свои стихи, Маяковский (смеется). Это вполне было в его натуре. Но все-таки один вечер <Северянина> был у нас.

А. Лентулов. Портрет жены и дочериА. Лентулов. Портрет жены и дочери
О квартире и ее гостях

Лентулова: Потом так получилось, что эти вышеназванные лица часто у нас бывали, и бывал Алексей Толстой, особенно на мои рождения, когда мама пекла много пирогов, всегда приходили поздравлять меня, и Кончаловский неизменный был с Ольгой Васильевной, и Наташа, его дочка, Наталья Петровна, теперь поэт, прелестная женщина, умница и талантливый человек. <…>

«Бубновый валет» очень часто собирался именно здесь, в нашей квартире. Все они жили довольно близко друг от друга: Кончаловский на Садовой жил, он же, по-моему, помог отцу этот дом найти, потому что сначала он их устроил: они жили на Садовой с мамой первый год, 1910-й. Даже сначала в Замоскворечье жили, потом на Садовой и потом вот в эту квартиру перешли, и здесь же отец умер. Он жил здесь, в этой квартире, в общем, всю жизнь. И «Бубновый валет» собирался весь здесь.

Ларионов жил рядом с домом Цветаевой в Трехпрудном переулке с Гончаровой. Якулов жил в том же доме Пигита, где жил Кончаловский. <…> Так что все они собирались здесь, потому что мама была очень гостеприимным человеком, очень легким по характеру, и всегда были пироги, даже в самое тяжелое время: они делались не из муки, а из вермишели размоченной, но все-таки пироги были (смеются). И все охотно бывали именно здесь.

Тейдер: Она мастерица была?

Лентулова: Сначала у нее была работница, а потом, после революции, она сама стала готовить и готовила очень вкусно. Из ничего что-то придумывала всегда.

<…> Надо сказать, что остался этот стол, осталась эта мебель, позже купленная, но все-таки купленная Лентуловым. Это старинные вещи. И этот самый диван, на котором отец, в общем, прожил всю свою жизнь, потому что он на нем любил сидеть читать, расставлял свои картины и смотрел под музыку. Диван был провален, он туда запихивал подушки лишние, чтобы было мягче спать, в эти дыры напихивал, потом пытался его сам чинить своим произведением. Я даже знаю, что это, — «Из поэмы Ариосто»: у него была такая большая вещь, и он ее изрезал на ремонт, думая, что это не будет нужно. Мне давали играть этими большими полотнами. Я строила из них дома и делала с ними все что хотела. Но потом я все-таки все это реставрировала; слава богу, это все живо и даже теперь в Третьяковской галерее находится.

А. Лентулов. Портрет актрисы А.С. Хохловой (внучки П.М. Третьякова). 1919. Третьяковская галереяА. Лентулов. Портрет актрисы А.С. Хохловой (внучки П.М. Третьякова). 1919. Третьяковская галерея

Тейдер: А при жизни Аристарха Васильевича висели какие-нибудь вещи на стенах?

Лентулова: Да, висели. Помню, один пасхальный был хороший натюрморт, и я не знаю, куда он пошел, куда он делся. А потом, позже, у него был здесь заготовлен холст, он хотел писать (это уже конец 30-х годов) картину «В мастерской художника» и там изобразить всех художников московских, московской школы как бы. В общем, широкого понятия, потому что там и Татлин на эскизе изображен, и Удальцова, и Дейнека — понимаете, круг расширен, — и Юон, и Грабарь. И этот эскиз находится сейчас в музее Лентулова в Пензе. <…> Да, есть там рояль, есть палитра, краски, так что, в общем, настоящий музейчик, очень хороший.

Тейдер: А у вас остались личные какие-то вещи Аристарха Васильевича?

Лентулова: Еще немного есть… Только вот эта шапочка, в которой он здесь снят. Больше нет. Ну вот чашка, она с нами путешествовала в Ульяновск. Сейчас она тут стоит разбитая, но это реликвия. Она написана во многих его картинах. Кресло, на котором он писал портреты. У меня его хотели забрать, но я не отдала. Я как-то не могла с ним расстаться. И потом, оно очень уж большое, чтобы его тащить.

Самовольный брак Аристарха Васильевича и Марии Петровны

Лентулова: В 1907 году, если я не ошибаюсь, Лентулов приехал в Петербург поступать в академию, но не поступил, потому что заспорил с педагогом и его провалили. А Кардовский, который присутствовал на этом экзамене, заметил талант Лентулова и взял его к себе бесплатно в мастерскую, ибо отец был гол как сокол. Но я сейчас рассказываю не о его творческом пути, а о знакомстве и женитьбе на Марии Петровне Лентуловой. <…> Мария Петровна была очень скромная молоденькая курсистка Бестужевских курсов, причем уже курила: такая была эмансипированная молодая девушка. Познакомились они на катке с Аристархом Васильевичем и очень сразу понравились друг другу. Потом Мария Петровна пригласила его к себе в комнатку, где жили тогда четыре девушки вместе. Стали встречаться. Мария Петровна была очень веселая, жизнелюбивая и вместе с тем очень скромный человек. И отец влюбился всерьез. <…>

Он сделал предложение Марии Петровне, на что она ответила, что она не верит в его чувства. «Ну хотите, я сейчас же разобьюсь на ваших глазах об этот вот телеграфный столб?» Там какой-то столб стоял. Ну, тут Мария Петровна, конечно, сразу поверила в глубину его чувств (смеются). Но сказала, что она не может принять его предложение без согласия родителей. Для этого необходимо поехать в Нижний Новгород, ибо они живут в Нижнем Новгороде. «Пожалуйста, приезжайте. Вот я на каникулах буду там и буду ждать вас».

Аристарх и Мария Лентуловы с дочерью. Фото из архива М.А. Лентуловой. Пересъемка М.В. РадзишевскойАристарх и Мария Лентуловы с дочерью. Фото из архива М.А. Лентуловой. Пересъемка М.В. Радзишевской

И вот, когда начались каникулы, отец отправился в Нижний Новгород. Приехал и пошел искать адрес, который ему указала Мария Петровна. Спросил улицу — нашел. Теперь дом. Номер дома не видит что-то. Спрашивает каких-то прохожих. Они спрашивают: «А вам кого нужно?» — «Мне? Рукиных. Они должны жить вот в этом доме, но я как-то не знаю где». — «Как жить в этом доме? Это их дом. Вы знаете, кто такие Рукины? Рукин — это же у нас директор акционерного общества “Волга”. Это крупнейший купец первой гильдии». А-а, боже мой! Отец ничего этого не знал. Его просто, как он рассказывал, чуть удар не хватил.

Он был в каком-то простом пиджачке, не очень приглядный вид у него был, скромного такого студента. Он просто был ошеломлен и не знал, что делать. Решил ехать обратно. Но любовь-то все-таки побеждает (смеется).

И тогда он придумал такую вещь. Это сам Лентулов любил рассказывать. Он пошел в театр, в мастерские. А так как он был человек очень общительный, хорошей наружности, то он сразу пленил там всех девушек, которые шили какие-то наряды, платья в костюмерной. И они обещали ему помочь. «Ничего не бойтесь, только обязательно верните нам все обратно, мы вам верим. Вот мы вам дадим фрак, манишку, перчатки — и идите делать предложение, — говорят. — Вы совершенно правильно пришли к нам». Одним словом, они его обрядили. На оставшиеся деньги, какие у него были на дорогу, он купил букет роз. И отправился по этому адресу. Дрожа весь, нажал звонок. Какая-то горничная, очевидно, открыла дверь, и вдруг высыпали все сестры и братья.

Тейдер: Их много было?

Лентулова: Восемь человек с Марией Петровной вместе. Все они высыпали ему навстречу. Ахи, вздохи, восторги. Он произвел на всех прекрасное впечатление, на молодежь.

Когда он вошел в дом, в залу, его вызвал хозяин дома, отец, к себе, посмотрел на него удивленно и спросил: «А вы кто такой, молодой человек?» — «Я — художник». — «Как художник? Просто так — художник? И больше ничего?» — «Больше ничего». — «Ну знаете что, молодой человек, чтобы ноги вашей больше здесь не было. Чтобы я вас больше здесь не видел, понятно?» «Понятно», — сказал бедный Аристарх Васильевич и ретировался. Когда ответ отца услышали все домочадцы, они начали плакать, с Марией Петровной обморок. И так ни с чем вернулся в театр Аристарх Васильевич, и фрак уже как-то так обмяк на нем, и все это уже не так выглядело, и сам он был очень печальный и несчастный. Так и уехал он ни с чем.

А. Лентулов. Автопортрет с женой. Париж. 1911–1912. Третьяковская галереяА. Лентулов. Автопортрет с женой. Париж. 1911–1912. Третьяковская галерея

Но Мария Петровна была не из тех. Несмотря на свой серьезный характер, она была… может, просто сильно влюбленной женщиной: как всякая женщина, она начала что-то предпринимать. Она написала отцу записку, что ее срочно отправляют на юг с теткой, по-моему, в Ялту, чтобы она пришла в себя, и туда же посылается за ней следом ее жених. А был у них, оказывается, уже какой-то намечен жених. Звали его Аполлинарий. Вот это я запомнила (смеется). Из богатого какого-то рода. И вот, пока Аполлинарий шил себе южные костюмы, покупал ракетки и прочее, Лентулов сел в третий класс и был в Ялте. После этого <…> домой не вернулась уже Мария Петровна, а приехали они в Москву и здесь обвенчались без согласия родителей. И после этого Мария Петровна была лишена наследства.

Но надо еще сказать, что управляющий их делами любил Марию Петровну <…> и сказал, что она может снять квартирку недорого, купить дешевую мебель, чтобы счета были небольшие, и он сможет тогда их провести по счету незаметно. Что они и сделали. Когда он взял эту квартиру в Большом Козихинском переулке, то действительно купили они с мамой железные две кровати, дешевую очень мебель, над которой потом посмеивался сам Аристарх Васильевич. На кухне был деревянный стол, сколоченный кем-то очень просто, и ковер купили (смеется). Вот и все. И эти счета провел управляющий.

<…> Маме действительно ничего не досталось. Но ей не нужно было этого ничего, совершенно не нужно. Вот это человек был, который действительно ни в чем никогда не нуждался, ничего не хотел из таких бытовых богатств: ей нужны были только Аристарх Васильевич и его искусство.

И надо сказать, что он нежно любил мать всю жизнь. И писал ее вначале, и она разрешала делать с собой что угодно. Ведь для того времени вдруг получить такой портрет — это же надо что-то уже понимать. И она от природы понимала живопись. Когда-то даже говорил (и она гордилась этим) Петр Петрович Кончаловский: «Надо позвать Марию Петровну. Я верю тому, что она мне скажет». И мама очень этим гордилась, всегда говорила: «Петр Петрович всегда со мной советовался». И действительно: она разрешала с собой делать что хочешь. Это очень важно было для художника.

Скрябин, церковный хор, цветомузыка и проверка картин звуком

Тейдер: Когда вы писали о скрябинских вечерах, о том, как Скрябин пытался выяснить у художников аналогии цветомузыки, папа не рассказывал вам подробно какие-то…

Лентулова: Нет. Понимаете, я тоже еще была маленькой сравнительно, но помню только, что отец был полон впечатлениями от этого, и занимала его эта история с цветомузыкой, и он играл нам на инструментах: на рояле по слуху играл — он и на гитаре играл, но это, видно, на рояле — и на нас тоже старался проверить эти законы. Ну и так же: то получалось, то не получалось. Он пришел к мысли, что это существует, но еще не разгадано, как и что. Очевидно, это очень субъективно каждый воспринимает. Но, конечно, можно понять, что мажорные, минорные вещи, темные, светлые… Но чтобы цвет точно соответствовал каждой ноте — такого, видно, закона нет.

Но тем не менее ему предложили ставить «Прометея» — именно ставить, потому что он одевал оркестр также в костюмы. Он им блузы какие-то шил на манер средневековых и береты. Одел оркестр, и, кроме того, он освещал этот занавес по ходу действия прожекторами, заранее написав партитуру. Я даже не знаю, использовал ли он какие-то заметки Скрябина по этому поводу или это уже просто лентуловская была партитура, но это был первый концерт цветомузыки. И Куприн об этом пишет — что на него произвело очень сильное впечатление, что это было необычайно эффектное зрелище и что Лентулов понимает Скрябина, как записал Куприн, сам музыкант.

А. Лентулов. Автопортрет со скрипкой. 1919А. Лентулов. Автопортрет со скрипкой. 1919

Тейдер: А Куприн музыкант был, да?

Лентулова: Да. <…> У <Лентулова> специального образования не было, он был сыном сельского священника, очень бедного. Он родился в деревне Ворона (так она называлась), и сейчас в Пензе открыли музей Лентулова и обещали мне эту деревню показать, но сказали, что там ничего не осталось, кроме церквушки, где есть запись, что у Василия Лентулова родился сын Аристарх. <…> У матери было четверо детей, отец — четвертый; два года ему было, когда умер отец, и они переехали в Пензу с матерью, видно, к каким-то родственникам тоже духовного звания, потому что отец прислуживал в церкви и пел в хоре. И отсюда у него эта любовь к иконам, к русским фрескам церковным и к русской архитектуре, особенно церковной.

Тейдер: Он был верующим, как вы думаете?

Лентулова: Нет. Вот самое интересное, что я не знаю, что там творилось в самой глубине души, может быть, под конец жизни... Но он никогда не соблюдал никаких церковных обычаев, не бывал в церкви, кроме духовных концертов уже после революции. Тогда он меня водил на духовные концерты специальные. У Василия Кесарийского они были, это я помню. А так церковных обрядов — нет. И после революции и пасху мы, и куличи… мама пекла к Первому мая, на Первое мая это было (усмехается).

Тейдер: А мама тоже не соблюдала?

Лентулова: А мама старообрядка сама-то, ну и тоже никогда ничего такого у нас не было. <…> Иконы у нас остались от Марии Петровны, от их, видно, молельни, потому что они-то старообрядцы были. Лучшие иконы после войны мама вынуждена была продать.

А потом, когда отец стал работать в театре… С Таировым они поставили «Демона» Рубинштейна, потом он поставил «Сказки Гофмана» с братом Комиссаржевской. Об этом спектакле очень хорошо Ильинский написал, что это один из лучших спектаклей в числе десяти, которые он за свою жизнь видел, и что декорации Лентулова были абсолютно гофмановские; в общем, очень хвалит этот спектакль. Потом «Сильву» ставил. Ада Ребонэ некая пела, тогда известная какая-то примадонна.

И все эти вещи он пел наизусть, любое место мог петь, все знал наизусть. И, кроме того, пел Чайковского — «Евгения Онегина», из «Пиковой дамы»; пел из «Кармен». Вообще репертуар, как я на вечере рассказывала тоже, у него был очень обширный, позавидовали бы любой бас, любой баритон и тенор, потому что он пел на все голоса, включая женские. Он мог партию Лизы петь, партию Кармен. Он пел Ленского и Онегина, в «Пиковой даме» Германа пел и женские партии. Потом, он пел очень много романсов русских, очень любил, особенно «Не искушай…». И, как мне сказала Екатерина Михайловна Бабочкина недавно, когда он жил в Ленинграде и ставил с Бабочкиным одну вещь — «Кубанцы» называлась вещь эта, после войны уже они ставили с Борисом Андреевичем, — то после обеда они обязательно на два голоса пели «Не искушай…», обязательно (смеются). <…> Очень любил арию Надира, и самое интересное, что он пел во время работы. Если работа хорошо шла, он начинал петь и выбирал соответственно своему настроению репертуар. А когда поработает-поработает, попоет, потом кричит: «Мари, чай!» (смеются). И Мари ему чай дает.

А. Лентулов. Портрет Лентуловой с концертиноА. Лентулов. Портрет Лентуловой с концертино

Тейдер: А мама тоже была музыкальной?

Лентулова: Нет, мама не очень. <…> Она любила, она даже играла по нотам, но такого слуха не было. Отец все играл на слух, а потом, в конце жизни, ему вдруг захотелось выучить по нотам что-то, и он выучил по нотам, пальцы так как-то коряво переставлял, а потом наизусть это все играл уже — то, что он выучил. Это доставляло ему большое удовольствие: «Баркарола» Чайковского, потом он вальс Шопена выучил и потом «Не засмеяться ль нам, пока не обагрилася рука…» — вот это место из «Евгения Онегина» он наизусть играл и пел, очень любил это место <…>

А потом, если кто-нибудь приходил, кто играет, особенно у меня подруга хорошо играла на рояле, он всегда ее заставлял садиться играть. Выставлял все свои картины и проверял их музыкой. Я говорю: как лакмусовой бумажкой проверяют состав, так он проверял картины на музыку. Потом делал какие-то исправления. Он смотрел их, и как-то под музыку он что-то открывал для себя, видел. Это очень интересно. <…> Он очень любил колокольный звон, и они всегда звонили во все колокола, что называется, с Кончаловским и, по-моему, с Куприным.

Тейдер: Как звонили?

Лентулова: Они ходили в церкви, особенно в подмосковные (в Москве-то они, наверное, не решались), и там просили за какую-то мзду пустить их на колокольню и разрешить им позвонить. Это доставляло им великое наслаждение. Это было, наверное, не совсем впопад, но очень интересно: с маленькими колоколами и с большими устраивали такие симфонии. <…> И вот результат вам — «Звон» в 1915 году. Понимаете? Когда он звук хочет передать живописью. Причем знаете, что интересно? Когда вечер был устроен, на экран проецировалось изображение «Звона». И пианист сел за рояль и стал играть Мусоргского — «Колокола». <…> И, вы знаете, получилось полное ощущение, что качается и звонит эта самая колокольня.

Художник солнца

(Марианна Аристарховна показывает картины Лентулова и комментирует.)

Тейдер: Давайте я вам помогу.

Лентулова: Я говорю, что после того, как Лентулов вернулся из Парижа с желанием работать, работать и работать, он, познакомившись с новейшими течениями того времени в Париже, побывав в Италии и воочию увидев все шедевры итальянской живописи, написал о том, что мы — пигмеи в сравнении с ними, но все-таки желание работать у него не иссякло. И, приехав в Москву, он написал целый ряд очень русских замечательных вещей — таких, как «Москва в 1913 году», «Василий Блаженный», «Звон», ряд монастырей и церквей, Нижний Новгород, Кремль, «У Иверской». И в 1915 году — одна из таких тоже очень русских вещей… Это «Автопортрет», который один искусствовед как-то не так понял, поэтому мне хочется немножко сказать о нем.

А. Лентулов. У Иверской. 1916А. Лентулов. У Иверской. 1916

Во-первых, это «Бубновый валет», ибо я считаю, что Лентулов не врет, когда говорит, что название это в первый раз выпалил он случайно, потом сразу от него отказался, но Ларионов это подхватил и так это утвердилось. С одной стороны, это абсолютно русское произведение, он здесь как бы русский богатырь. А с другой стороны, здесь есть какие-то элементы усвоенных им приемов того времени: вот эта тень сбоку, видите? Вот эта окружность со звездами.

Тейдер: Какая-то вселенская…

Лентулова: Здесь что-то вселенское еще, кроме того, есть. Очень многослойный такой. Себе он устроил такой нимб в виде солнца на голове…

Тейдер: Вот тогда уже солнце появилось.

Лентулова: Да, он как-то тогда уже знал, что он — художник солнца, и потом так его и стали называть, даже фильм о нем назван «Художник солнца Аристарх Лентулов». Потом, на нем какой-то кафтан русский надет. Он плоскостной. Это уже идет от икон, которые он очень любил; он знал эту иконную живопись и фрески русские очень хорошо, да? А рука лиловая с зелеными, эпатирующими, так сказать, ногтями — это признак того времени. Здесь очень много всего сочетается. И вот это веселое лицо русского богатыря очень впечатляет. Причем оно не плоскостное. Вся вещь плоскостная, а лицо выпуклое. В общем, вот эта вещь — я ее очень люблю.

А. Лентулов. Автопортрет. La Grand Peintre. 1915А. Лентулов. Автопортрет. La Grand Peintre. 1915

Тейдер: И вот этот орнамент — он очень хороший.

Лентулова: Орнамент, звезды, понимаете, звезды на небе. Какое-то сознание своей роли в искусстве. И знаете, что Лентулов сказал в своих воспоминаниях? «Недолго существовал “Бубновый валет”, но написал яркую страницу в истории русской живописи». Значит, он уже понимал значение «Бубнового валета». И здесь он его как-то и подчеркнул. Тут и наклейки золотом есть, и золотые звезды.

Тейдер: Да, и такие молодость и мощь.

Лентулова: И мощь, и молодость. Вот эта молодая кровь… Откуда, в общем, и название-то пошло: молодая кровь — бубновый валет. Гадали по-русски на бубнового валета, это был молодой человек, на него гадали. Я люблю, когда «бубновые валеты», а не «бубнововалетцы» (смеются).

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Дни локальной жизниМолодая Россия
Дни локальной жизни 

«Говорят, что трех девушек из бара, забравшихся по старой памяти на стойку, наказали принудительными курсами Школы материнства». Рассказ Артема Сошникова

31 января 20221858
На кораблеМолодая Россия
На корабле 

«Ходят слухи, что в Центре генетики и биоинженерии грибов выращивают грибы размером с трехэтажные дома». Текст Дианы Турмасовой

27 января 20221976