Темные лучи
Ни Ленина, ни мамонтов
«Наш выбор — беседовать с планетами и нефтяными океанами»
Чувства людей, которые не были описаны искусством
«Флора» — золотая жила Эрмитажа
Полифонические и мультиспектральные искусства
Нестабильные формы искусства
Shortparis как живопись
Герайнт Рис рассказывает, как снял фильм о Виктории Ломаско
Синтез и синестезия
Последний марш как лимб
Лунный сценограф воображаемого балета
© Юлия АбзалтдиноваНадя Плунгян: Расскажите об эволюции проекта. Какие изменения в нем произошли с 2017 года?
Наум Медовой: В 2017 году работать было сложнее в смысле взаимодействия двух стихий этого проекта. Фильм тогда был проектом из двух частей, которые соединяла витрина с моими рисунками, — мы показали 36 работ. Связь между ними существовала и в фонограмме. В первой части угадывались страдания людей, потерявших своих близких. Чаще всего это был образ женщины, потому что на той войне в основном воевали мужчины, а женщины по большей части оставались в тылу. Вторая часть показывала современный образ женского начала, женской сущности.
Проект, сделанный для Cube, совершенно другой, хотя предмет разговора тот же — миллионы без вести пропавших людей. Мы показываем цветные кадры с современными людьми в Москве, Нью-Йорке и Берлине, которые хоть и не являются свидетелями, но призваны нами в свидетели, чтобы соединить прошлое и настоящее. Во время съемок мы коротко, буквально в нескольких словах, пытались им объяснить, что мы делаем. Очень часто они задумывались над этим, и у нас получался очень серьезный материал. Расчет был на то, что эти два потока изображений сольются и каким-то образом дополнят друг друга в чисто эмоциональном высказывании, которое поддержано постоянным звуковым присутствием.
© Предоставленно пресс-службой Cube.MoscowПлунгян: Симфонизм высказывания, где живопись, фотография и видеоарт содействуют друг с другом и объединены еще и музыкой: как это выстроилось? Эта идея была сразу в проекте или сложилась в этом году?
Медовой: Это было задумано, но в 2017 году еще не было так ясно сформулировано. Уже после первой выставки у меня возникла идея, связанная с обращением «Дорогие братья и сестры», которое звучит в публичных выступлениях, на ритуальных собраниях, используется священниками в обращении к пастве. Я подумал, что фонограмма может стать такой звукопоэмой, основанной на этих четырех словах, и был очень рад, когда мне эта мысль пришла в голову. Сначала я даже думал произносить эти слова на четырех языках — тех стран, которые участвовали в войне против Гитлера. Я думал, что это будет русский, английский, польский и сербский. Потом выяснилось, что на небольшом пространстве устроить такое будет сложно, и я ограничился русским и английским. Меня сейчас подмывает оставить только русский, но это еще, так сказать, вопрос, потому что если мы собираемся показывать это за границей, то английский звучит, скорее, как перевод русского текста. Можно сказать, что фонограмма, которую наш замечательный композитор Олег Макаров создал для этого проекта, сковывается и поддерживается постоянным повторением этой фразы и соединяет разные элементы выставки в одно.
Симфоничность создается не только за счет разнообразного материала — она возникает, поскольку мы связываем в одно несколько образных стихий. Это текст; затем — до некоторой степени формальная и абстрактная музыка; экспрессивные рисунки, которые я делал на распечатанных кадрах — совершенно документальных и реалистичных. Цветы, которые я рисую поверх, далеки от реальности, это общий образ русских цветов — васильков, ромашек, подсолнухов.
© Юлия АбзалтдиноваПлунгян: Тема войны сегодня оказывается историческим узлом, к которому во многом — политически и культурно — сводится память о XX веке. В вашем проекте — три поколения художников. Есть ли какой-то образ, который можно назвать метафорой вашего совместного взгляда?
Медовой: Война — это уникальное событие по своей трагичности, жертвам, масштабу и значению. Мы, в общем, живем с этим. Мне хотелось сказать даже не о трагедии — о тотальном несчастье этих людей, которые оказались без вины виноватыми, по большей части погибли, и до сих пор об этом не принято говорить. На выставке есть один скульптурный объект, мы его условно называем елкой. Но он выглядит не только как елка: может быть, это замотанный человек, человек, который вопрошает, в чем его вина.
В этом проекте мы совсем не выступаем как историки. Мы не информируем зрителя о войне — пришлось бы для этого читать двухчасовую лекцию. Мы приводим свидетельство и пытаемся поэтически, эмоционально обратиться к зрителю.
© Предоставленно пресс-службой Cube.Moscow
