Автор ответа не дает

Апрель стал месяцем нескольких крупных проектов, связанных с художественными школами. И напрямую — это выпускные выставки Открытой школы «Манеж/МедиаАртЛаб» и Московской школы фотографии и мультимедиа им. А. Родченко, и косвенно, как в случае проектов с более свободным набором участников вроде «Военного музея» в Московском музее современного искусства.

1.

Первой была выставка «Помехи в порядке вещей» в «Рабочем и колхознице». 13 марта, за полмесяца до ее открытия, стало известно, что Ольга Шишко, а с ней и Музей экранной культуры «МедиаАртЛаб», уходит из Манежа. Соответственно и судьба школы «Манеж/МедиаАртЛаб», которая просуществовала два года под ее руководством, оказалась под вопросом. Будет ли теперь у нее продолжение и если будет, то какое, — неизвестно, чему подтверждение интервью Ольги Шишко и Андрея Паршикова в The Art Newspaper Russia.

Если отвлечься от неизвестности, которая мутной тенью нависла над школой «МедиаАртЛаб», можно заметить, что, несмотря на растерявшихся по дороге к выпускной выставке студентов (до нее добралась только половина из них), она оказалась вполне успешным образовательным проектом. Чем дальше, тем более непонятно, что делать по окончании обучения выпускникам школ современного искусства в России — в этом смысле название выставки «Помехи в порядке вещей» довольно символично, — и поэтому поддержка, которая была у этих художников в течение двух лет, в общем-то история героическая. Теперь выпускники хоть и оказались практически в вакууме, у них есть помимо дипломов более-менее весомая выставочная история — например, участие в «Больших надеждах», совместном проекте Манежа и галереи «Триумф». Не так уж много, но, во всяком случае, можно предъявить, пытаясь что-то организовать в обозримом будущем. Плюс опыт: работа с кураторами, с большими институциями, экспозиционные решения, полезные контакты. К тому же спектакль «Смерть Тарелкина», родившийся из семинара Александры Дементьевой, попал в параллельную программу «Манифесты», а совсем недавно художники получили за него премию «Инновация» в номинации «Новая генерация».

Впрочем, с порядком вещей, в котором нет места молодому поколению художников, причастные к школе «МедиаАртЛаб» пытаются бороться. Сотрудник МВО «Манеж» куратор Андрей Паршиков, который в течение полутора лет прочитал два курса лекций и возглавлял отдельную мастерскую в школе, говорит, что для бывших студентов школы «разрабатывается возможность дистанционного обучения», поскольку «с этим курсом необходимо еще поработать». «Возможно, будем заниматься с выпускниками третий год, — рассказывает он, — чтобы как-то интегрировать их в художественную сцену, может быть, и международную, помочь им с резиденциями и т.д. Но будет ли новый набор, мы пока не понимаем». (Похожим образом Сергей Братков, у которого в прошлом году студенты мастерской в Школе Родченко показали хороший результат обучения, совместно с выпускниками, не только своими, организовал в НИИ ДАР на Преображенской площади выставочное пространство ISS+MAG, чтобы они не зачахли на безрыбье официальных площадок Москвы.)

По словам Паршикова, кураторская работа в данном случае, помимо того что была задана драматургия выставки, не была отделена от образовательного процесса: «Эта выставка не похожа на Rundgang (тип выставок в художественных академиях Германии и Австрии. — Ред.), где студенты сами как горизонтальное образование что-то делают, отчего все выглядит довольно самодельно. Здесь мы как раз оттачивали работы студентов до предела и хотели показать настоящую серьезную экспозицию с архитектором (Анастасия Потемкина. — Ред.), кураторами (Ольга Шишко, Ольга Лукьянова, Андрей Паршиков. — Ред.); хотели выпустить книгу». При этом опыт студенческой вольницы имеется: прошлогодняя выставка школы как раз была выстроена как Rundgang, тогда студенты разделились на четыре группы и сами курировали свои проекты.

Что касается самих работ, то на выставке можно было увидеть довольно разнородные проекты. От каталога медиаарта для дома в стиле «Икеи» (Вадим Карташев), напечатанных на 3D-принтере копий обломков малайзийского «Боинга», сбитого над Украиной (Евгения Долинина), и успешно перешедших в цифровую эпоху магических ритуалов (Александр Образумов) до фотографий колосков пшеницы и основанной на них графики с дополняющей их исторической легендой от Сергея Кищенко и поэзии: Андрей Черкасов фотографировал вывески (по слову на снимок) и предложил поэтам собрать из них стихотворения. Андрей Паршиков прокомментировал эту разнородность так: «Тема двухлетнего курса — “Визуальный эксперимент”, она была связана с new media. К примеру, в случае с объектами Долининой это работа с 3D-графикой. А работа Образумова — хтонический протест против “новых медиа”. В отличие от Школы Родченко, ИПСИ и “Открытых мастерских” наши студенты близки к концептуальному кругу, но по-новому. Концептуалисты рефлексировали, что есть искусство сейчас, и работали как раз с материалом». По мнению куратора, студенты школы эту линию продолжают — работают с медиа, со средством, отвечая на вопрос, «как возможно сегодня делать искусство».

Самым выделяющимся в этом разнообразии был проект Марии Крамар, которая перевоплотилась в куратора и создала внутри общего смотра свою выставку под названием «Почему нельзя делить на ноль?». Конкретно в этом проекте, как сказал Паршиков, кураторы не вмешивались ни в экспозицию, ни в текст. Крамар, как и прочие выпускники «МедиаАртЛаб», задавалась все тем же вопросом — что такое искусство сегодня, но уточняющим вопросом-дополнением к нему был следующий: как стать успешным художником? Крамар собрала самых разных художников — лауреатов премий, любимцев СМИ, enfants terribles художественного сообщества, путешественников по резиденциям, получателей грантов и т.д. (плюс вымышленная художница). Кто-то по запросу Крамар дал работы, кто-то — итоговые каталоги своих проектов или документацию. Некоторые были представлены фотографиями в глянцевых журналах внутри пародийных инсталляций (Арсений Жиляев), видео, взятыми из YouTube, а позже изъятыми с выставки (документация перформанса Школы вовлеченного искусства «Что делать»), или, как украинский художник Никита Кадан, письмами с отказом от участия из-за нежелания попадать в один список с Беляевым-Гинтовтом, на работе которого к тому же написано «Севастополь — русский город!». Также на отдельной доске в духе детективных сериалов была собрана картина расследования о механизмах успешности. Спор о том, этично или неэтично поступила художница-куратор, можно посмотреть здесь, важно другое — Крамар никого не оставила равнодушным и вызвала реакции довольно неожиданные. Например, на вернисаже зал, где располагался проект, был на некоторое время закрыт, и именно из-за работы Беляева-Гинтовта — а ведь сейчас обычно за противоположные вещи закрывают.

2.

Выпускная выставка Школы Родченко «Что говорить когда нечего говорить» открылась 20 апреля, как и в прошлый раз — в «Ударнике». В этот раз выпускников было больше, чем год назад, да и общее впечатление от двух выставок сильно различается. В 2014 году, судя по дипломным проектам, современное искусство в школе сильно потеснило фотографию, теперь фотография нанесла ответный удар. В этом смысле фаворитом нынешнего года, если судить по вниманию зрителей на вернисаже, стал студент мастерской Игоря Мухина Арнольд Вебер, задокументировавший угар с тоской в глазах: по мнению самого фотографа, пришло новое поколение, которое в связи с происходящим в стране не может реализоваться, а потому находит выход в бесконечных тусовках и веселье. Без особой радости, как будто это обязанность.

Кроме того, если в прошлый раз выпускники сделали в большей мере атмосферные работы, то в этот добавилась изрядная доля остросоциального в прямолинейном понимании. К примеру, проект Татьяны Эфрусси, посвященный находящемуся под постоянной угрозой архитектурному памятнику СТОА: это действительно путеводитель, как и заявлено в названии. Такой ход — назовем его документальным (по форме это видеопрезентация) — во многом в духе русского авангарда: отказ от художественного в пользу общественно полезного. Ульяна Быченкова в работе «Карьерные стратегии молодой художницы, часть 1: “Где ты берешь деньги и что ты делаешь целыми днями?”» расписала в духе самодельной школьной анкеты несколько инфографик (на огромном стенде-плакате и в брошюре), показывающих с разных сторон жизни главных героинь проекта. Тут за основу берется любительская социология. На выставке можно было найти и другие близкие проекты.

Впрочем, были и иные примеры. Проект «Кухонные рецепты счастья» Натальи Ереминой — это несколько стендов, где в духе (пост)советского дизайнерского беспредела указаны рецепты, ставшие залогом этого самого счастья для конкретных семей, и иллюстрации к ним. В каждый стенд встроены небольшие экраны, на которых в бесконечном повторении зацикленного видео нам показывается семейное счастье. Проект, с одной стороны, пародийный и критичный по отношению к сегодняшней мании «традиционных ценностей», пропагандируемых на государственном уровне, поскольку и сами представленные в проекте семьи довольно сомнительны с точки зрения спускаемых сверху «стандартов», но, с другой стороны, неожиданностью стала форма, найденная художницей. Эти стенды абсолютно невзрачны и обыденны, так как найти что-то подобное можно довольно часто. И указывают они одновременно на все более сгущающуюся серость окружающей реальности и на возможный выход из нее, подрывной, но довольно мягкий.

Светлана Сергеева в своей истории «Смерть архитектора» делает нечто, похожее на проект «Остров» украинских художников Александра Бурлаки и Ивана Мельничука, который был, в частности, показан на Бергенской триеннале два года назад. И там, и тут — история архитектора. У Бурлаки и Мельничука это превращение советского модерниста в строителя дворцов для новых хозяев жизни и прочей элитной недвижимости, у Сергеевой — печальное несовпадение устремлений и реальности, диктуемой заказчиками. К этому добавляется и сюжет в духе то ли Борхеса, то ли Павича: московский архитектор N, по словам художницы, «растворяется в здании, которое он сам же спроектировал». Проект разбит на две части: первая — фотографии и видео элементов его построек, вторая — за прозрачной пленкой, на которую нанесены надписи (рукой по слою налипшей грязи), располагается личный алтарь героя. Венчает это святилище образ его творчества: напротив эскизов идеальных зданий — модель строительной бытовки.

3.

Открывшийся через три дня после выпускной выставки Школы Родченко «Военный музей» в ММСИ не привязан к школе «Свободные мастерские», которая существует при музее, хотя ее студенты тут есть. Организаторы — возглавляющая «Свободные мастерские» Дарья Камышникова и кураторы выставки Татьяна Родина и Евгения Грушевская — пригласили участвовать всех желающих из числа студентов других школ современного искусства, и они откликнулись — из Pro Arte, ИПСИ и Школы Родченко, например. Работы были не только этого года, но в целом сделанные не раньше трех лет назад. Тема тут заявлена очень общая — «милитаристская символика», «образы войны», «ощущение потенциальной угрозы». В преддверии массированной демонстрации национальной мощи, а проще говоря — бряцания оружием, в которое превратилось 9 Мая, это, с одной стороны, крайне актуальная, а с другой — навязшая в зубах история. И, конечно, понятно, что история конфликта России с Украиной тут тоже всплывает, хотя напрямую к ней не обращаются.

Первое, на что нужно тут обратить внимание, — это то, что, судя по некоторым работам, 2000-е годы воспринимаются новым поколением художников не просто как «уже история», но как достаточно давняя, сильно удаленная от настоящего времени эпоха. Окружающее нас общество действительно резко изменилось за прошедшие три-четыре года, а потому «нулевые» видятся чуть ли не десятилетиями отделенными от нас. То же и с искусством того периода: к нему, оказывается, можно обращаться уже как к набору сюжетов из учебника (если бы был таковой написан). Проекты Давида Тер-Оганьяна или Елены Ковылиной не просто цитируются, но скорее используются как своего рода паттерны, уже вошедшие в общий сборник художественных приемов и ходов наряду с эстетикой московского концептуализма, например.

Выпускница школы при фонде Pro Arte Жанна Нагорянская предлагает зрителям представить, что будет во время реальной войны. Это ведь даже не санкции и антисанкции, которые тоже вызвали панику; это будет настоящий крах экономики. Создавать стратегический запас продуктов — вот скрытый план «клеятелей танчиков», которые сегодня призывают к походу на Киев и Вашингтон. У Нагорянской это стенд с надписью «Использовать при конце света» и скудными запасами вещей первой необходимости. Перед стендом — стол с открытой банкой консервов на тарелке, висящий на стуле противогаз и телевизор, в котором показывается, в какой последовательности все это надо применять.

У Дениса Макарова история другая, более далекая от «ощущения потенциальной угрозы», но в сегодняшней атмосфере вполне понятная. Таблица Сивцева, используемая для определения остроты зрения, преобразуется в таблицу стран — черных силуэтов на белом фоне пропорционального масштаба. Сверху — Россия, ниже — Белоруссия и Украина, дальше — остальные европейские и азиатские страны, другие бывшие республики СССР. Сам Макаров пишет, что «чем лучше я узнавал европейскую культуру, чем чаще ездил в Европу, учил язык, тем более далекой и чужой казалась мне Европа». Забавно, что вообще на выставке в ММСИ почти каждую работу сопровождает текст, написанный автором, и по большей части излишнее разъяснение задач и намерений в них вредит восприятию собственно художественных проектов — как в известном высказывании Владимира Высоцкого, что, если бы он хотел сказать, что «надо делать то-то и то-то», он бы так и написал и сказал, а не сочинял бы песни. В случае Макарова объяснение как раз необходимо и недоговорено, а работа, абсолютно двусмысленная, эту недоговоренность только усиливает: то ли «ну ее, Европу, — посмотрите, какие мы большие!», то ли это такой критический подход к имперскому зрению. Автор ответа не дает, а хотелось бы узнать.

Понравился материал? Помоги сайту!