Кадр из фильма «Тони Эрдман»Специальная программа Андрея Плахова, укладывающая латиноамериканский магический реализм рядом с румынским натурализмом и «берлинской школой», конечно, имеет свое замысловатое теоретическое обоснование (впрочем, единственное, что действительно объединяет эти фильмы, так это то, что они являются репрезентацией реальности — как и практически все кино вообще). Но нам, простым зрителям, она интересна в первую очередь тем, что все здесь — сливки фестивального кино.
«Тони Эрдман» Марен Аде — это очень странный и очаровательный, неотразимо неправильный трехчасовой фильм, который можно отнести к «берлинской школе» — в первую очередь, благодаря тому удивительному чувству паузы и микрожеста, которое развила в себе Марен Аде со времен своей чеховской мелодрамы «Страсть не знает преград». А кроме того, это еще действительно смешная комедия с переодеваниями, перевоплощениями, социальной карикатурой и одной из дичайших и комичнейших секс-сцен в кино.
Кадр из фильма «Сьераневада»Еще более гомерическое зрелище — это «Сьераневада» Кристи Пую, потрясающе точный портрет постсоветского общества, которое совершенно одинаково везде — что в России, что в Румынии. Православие и ностальгия по «совку», диванная конспирология и социальная дезинтеграция — и, конечно, комические старики и старушки. А если конкретнее — большая семья собирается на поминки в тесной «трешке» и в ожидании приезда батюшки, который должен освятить пищу, ссорится вусмерть. Благо поводов для гражданской войны у нас всегда масса — от разницы политических взглядов между коммунистами и монархистами до банальной ревности и расхождений по поводу того, кто взорвал башни-близнецы. Такое кино должно было вырасти у нас на месте фильмов Крыжовникова!
Кадр из фильма «Она»Совсем другого рода — «Она» Пола Верховена. Один из лучших его фильмов назывался «Плоть и кровь»; с плоти и крови начинается и новое кино 77-летнего голландца. То есть буквально — кровоподтек на упругой ляжке, багровая струйка на сдержанном лице Изабель Юппер. Мишель, ее героиню, только что изнасиловали. Как — Верховен тут же покажет во флэшбеке, чтобы затем эту мощную сцену с разными вариациями повторить еще несколько раз. Но поражает «Она» другим: изнасилование служит для этого бравурного, ернического фильма не центральным эпизодом, который бы сотрясал очень, невозможно герметичный мир Мишель, но точкой входа в этот мир как для автора, так и для зрителя. «Она» — не столько триллер (личность насильника раскроется уже минут через сорок), сколько роман воспитания. Методично выстроенный, непроницаемый — и не очень счастливый, судя по всему, — мир Мишель трансформируется не из-за самого акта вторжения другого (о насилии и о Другом Мишель может рассказать миру, пожалуй, больше, чем он ей самой), а из-за опыта отстранения, который она обретает в процессе. С отстранением приходит и ирония — и воспитательную, облагораживающую функцию несет здесь именно Она. Вот и открывающее фильм изнасилование, если присмотреться, показано глазами котика.
Кадр из фильма «Бесконечная поэзия»Несколько особняком среди фильмов программы (а в ней еще плакатный соцреализм «Я, Дэниел Блейк» Кена Лоуча, «Персональный покупатель» Ассаяса, «Раненый ангел» Эмира Байгазина, «Выпускной» Кристиана Мунджиу и «Танна» Мартина Бутлера) стоит «Бесконечная поэзия» Ходоровски, вторая часть его автобиографической трилогии. Здесь юный Алехандро переезжает в Сантьяго, вырастает в кудрявого юношу, уходит из дома в арт-коммуну, с радостью убеждается в собственной гетеросексуальности, влюбляется в корпулентную валькирию-поэтессу и, наконец, покупает билет до Парижа.
