Слава Цукерман: «Вращались, в общем, в кругу миллиардеров»

Слава Цукерман известен во всем мире, в первую очередь, как режиссер «Жидкого неба»: недавнему эмигранту из Израиля удалось не просто поймать изломанный, декадентский и в то же время наивный дух Нью-Йорка эпохи диско и постпанка, но и повлиять практически на все американское инди-кино конца 80-х — начала 90-х. Американская карьера Цукермана могла начаться еще более триумфально — «Жидкое небо» родилось на фундаменте неснятого сай-фая «Сладкие 16». О невероятной истории этого фильма — с Энди Уорхолом, Клаусом Кински и головой его дочери Настасьи — режиссер рассказывает Дмитрию Мишенину.

— О чем, если вкратце, должен был быть «Sweet 16»?

— Это история девочки, которая в день, когда ей исполняется шестнадцать, попадает в автомобильную катастрофу, практически гибнет, но ее отец, хирург и ученый, умудряется спасти голову и сделать ей механическое тело. И благодаря этой фантастической операции она, будучи в механическом теле, никогда не стареет, а остается вечно 16-летней. События в этой истории простирались с 1945 года, когда она попадала в катастрофу, — ее день рождения совпадал с Днем Победы — и где-то до 1980-го. Значит, получалось, что ей к этому моменту уже около сорока лет, а она внутри, в душе, остается 16-летней.

Мне эта история нравилась по многим причинам. Во-первых, у меня действительно в тот момент была подруга 16 лет. Я, наблюдая за ней, строил характер, а она мне помогала с английским языком. Во-вторых, все мы помним «Голову профессора Доуэля». Эта книга на меня в детстве произвела большое впечатление. И в-третьих — и это было очень важно для меня, — поскольку история начиналась в 45-м, а кончалась в 80-м, я построил все этапы жизни этой девочки как историю рок-н-ролла. Рок-н-ролл был одним из сильнейших моих впечатлений после переезда в Америку. У меня до сих пор хранится коллекция рок-н-ролльных пластинок: от раннего рок-н-ролла до панк-рока того времени. Многие из тех музыкантов давно позабыты, так что это совершенно уникальные пластинки. И вокруг этих рок-н-ролльных дат я построил сюжет.

— А как в этой истории появился Уорхол?

— Энди Уорхол тогда был моим эстетическим кумиром. Все, что было связано с ним, меня поражало, я на него просто молился. Поэтому, когда я писал сценарий, я встроил в него эпизод для Уорхола, который казался естественным. Искусственность героини, то, что у нее механическое тело, искусственное сознание... мне казалось, все это очень близко идеям и стилю Энди Уорхола. Эпизод происходил в цветочном магазине, торгующем только искусственными, из пластика, цветами. Уорхол должен был произносить монолог хозяина «Почему искусственные цветы лучше реальных», где он в том числе приводил в пример, что Сезанн никогда не писал реальные цветы, а писал искусственные, потому что они не меняются, они вечные, они не умирают, они не способны умереть. То есть у этих цветов как бы та же самая суть, что и у героини моего фильма.

— Ты помнишь, как встретился с ним впервые?

— Я сейчас не помню, кто нас представил. Мне тогда было около сорока, а Уорхолу, я думаю, было 52, слегка за 50. Опять же, поскольку я дату не помню, то трудно назвать точный возраст. Я отправил ему сценарий. У Уорхола был знаменитый менеджер, Фред его звали, по-моему, все разговоры до встречи с Энди велись с ним. Уорхол прочел мой сценарий, ему очень понравилось все, понравился этот эпизод, и он пригласил меня прийти. Я пришел на «Фабрику» вместе с женой, а он был с Фредом. «Фабрика» — это не множество разделенных комнат, а огромное-огромное пространство, лофт, в котором находилось много людей. Мы разговаривали с Энди довольно-таки долго. Суть разговора сводилась к тому, что роль ему понравилась и он будет ее играть. Ничего фантастического мы с ним не обсуждали. Вообще не было атмосферы труднодоступности. Все это было, в общем, достаточно открыто, дружественно, и попасть туда было нетрудно.

— Почему проект не состоялся?

— Мой партнер и продюсер Рони жил в квартире над гаражом, примыкающим к одному из самых богатых домов в окрестностях Нью-Йорка, в котором, возможно, жил великий Гэтсби. Дом этот был похож на большой дворец с колоннами, как дворцы XVIII века, принадлежал он в тот момент семейству, владевшему одним из крупнейших универсальных магазинов в Америке. Универмаг этот в настоящее время прекратил свое существование, и я не знаю, что случилось с этой семьей, но дом они продали. Пока они жили там, мы с ними очень дружили. Вращались, в общем, в кругу миллиардеров. Потом, когда они оттуда выехали, дом этот купил итальянец, происхождение капиталов которого тонет в тумане. В этом смысле он был очень похож на русских миллиардеров. И с ним тоже началась дружба. Он сразу сказал: «Давайте я буду финансировать ваш фильм, но у меня одно условие: этот чек не должен быть больше полумиллиона».

— Что тогда было полмиллиона?

— Сегодня ответить на этот вопрос практически невозможно, потому что все было иным. Короче говоря, этот итальянец дал определенную сумму на развитие проекта. И мы начали проект, искали актеров и делали прочие вещи. Между тем он нашел одного из самых опытных директоров картин в Нью-Йорке, попросил его посмотреть сценарий и оценить работу. Тот посмотрел и сказал, что этот фильм сделать за полмиллиона невозможно ни при каких обстоятельствах. Теоретически этот человек, конечно, был абсолютно прав, но я бы точно его сделал за полмиллиона. Только вот объяснить людям, что именно я сделаю, чтобы у меня картина получилась во много раз дешевле, я не могу. Объяснить трудно, потому что фильм — это как ведение войны. Принимаешь решения по ходу дела и всегда находишь самый дешевый вариант. В итоге после того, как мы уже подобрали актеров, наш капиталист, который хотел финансировать проект, решил, что потратил достаточно и больше рисковать не хочет. И проект прекратился. Но за это время мы приобрели очень много друзей.

— С которыми потом сделали «Жидкое небо»?

— Да. Прежде всего мы нашли кастинг-директора, Боба Брейди, который жил на той же Юнион-сквер, где была «Фабрика», в лофте. Боб был из очень богатой семьи, его дядя владел одной из крупнейших авиационных компаний. А сам он был настоящим хиппи, ходил в рваной одежде. В 15 лет, во время Второй мировой, поскольку все были призваны в армию и молодежь пошла на работу, он стал спортивным редактором «Лос-Анджелес таймс». А потом воевал в Корее, уехал в Англию, где обучился актерскому мастерству, вернулся в Америку и стал преподавать актерское мастерство. Дома у него тоже были классы и жило много народу. Каждый вечер на обед собиралось десятка два его друзей, последователей. Многие из этих людей, включая подруг, девушек и самого Боба, и его учеников, принадлежали к тому же уорхоловскому окружению. Это было естественно, потому что Боб не просто принадлежал к кругу нью-йоркских хиппи, он был одним из его основателей. Ходила даже такая легенда, что он был первым среди интеллигенции, кто начал курить марихуану. Я не думаю, что это правда, но легенда вполне правдоподобная, зная жизнь Боба. Недавно он умер от рака, к сожалению.

— Кто еще?

— Среди его друзей был, например, Том Бейкер — они жили вместе. Том Бейкер был единственным профессиональным актером, который играл в фильмах Уорхола (например, в «Я, мужчина» вместе с Валери Соланас). Он почти стал звездой в Голливуде, но его звездная карьера быстро закончилась из-за злоупотребления наркотиками и скандального поведения. Он был самым близким другом Джима Моррисона. То есть тут пересекается несколько величайших кругов 60—70-х годов (в фильме «Doors» Оливера Стоуна Бейкера играет Майкл Мэдсен. — Д.М.). С него был списан образ писателя-наркомана в фильме «Жидкое небо» — и Том предполагал, что будет играть эту роль. «Жидкое небо» в принципе строилось на том, что все играют самих себя. Потом Бейкер умер — от того, что запустил в себя «спидбол», смесь кокаина и героина. А через него осуществлялась прямая связь с Энди Уорхолом. Но в каком-то роде связь с Энди была все время. Например, один из второстепенных актеров в «Жидком небе», китаец, был любовником Уорхола, в этот момент самым близким ему человеком. То есть мы все время находились не только в географическом, но и в духовном и человеческом соседстве с Энди Уорхолом.

— А кто должен был играть в «Сладких шестнадцати»?

— Непрофессионалов в проекте было даже больше, чем актеров, поскольку бюджет наш был слишком маленьким, чтобы оплачивать звезд. Тем не менее нам очень повезло, и на главную роль отца девочки, которому в начале истории 40 лет, а в конце — 80, на роль «сумасшедшего ученого», которую очень трудно сыграть, нам удалось привлечь Клауса Кински! Ему очень понравился сценарий, он согласился играть, был подписан договор. Так что у нас был Клаус Кински, мы нашли актрису на главную роль, что было самым трудным, потому что найти девочку, которая могла бы играть пятидесятилетнюю женщину с душой шестнадцатилетнего ребенка, опять же среди неизвестных — дело непростое. Но мы и такую актрису нашли! И после того, как все это было сделано, наш инвестор отказался давать деньги, и я понял очень четко, что есть предел для инвесторов, желающих дать мне деньги, и этот предел — полмиллиона долларов. Больше мне никто давать не хочет, поэтому я срочно должен написать сценарий, который, без сомнения, можно снять за полмиллиона... это было «Жидкое небо».

— То есть здесь была чисто финансовая подоплека...

— Да. Я встретил кучу интересных людей, подбирая актеров на «Сладкие шестнадцать», и, имея их в виду, написал сценарий «Жидкого неба». Кстати, с Кински был совершенно потрясающий случай. Мы с Рони сидели у него в номере, и я задал вопрос: «Вот, Клаус, это была бы просто мечта, если бы главную героиню ваша дочь сыграла. Не могли бы вы замолвить за нас словечко?» Клаус мне говорит на это: «Я бы рад, для меня самого мечта — быть с ней в одной картине, но мы с ней не разговариваем уже лет 10». После этого разговора он выходит нас провожать в вестибюль гостиницы, и что ты думаешь? Кто идет нам навстречу?

— Настасья Кински?

— Настасья! Они бросаются друг другу в объятия, они действительно не виделись 10 лет, начинают говорить по-английски и видят, что не только мы, но и весь вестибюль стоит с разинутыми ртами и наблюдает такое потрясающее зрелище! Они перешли на немецкий. Но вот этим все и кончилось. Мы не вернулись больше к этой идее. Однако он сказал четко, что с Настасьей разговаривать на эту тему не может.

— Но, в принципе, такой вариант мог бы воплотиться, если бы...

— Такой вариант мог бы быть. У меня были и другие планы в отношении нее. К сожалению, эти планы не осуществились. Сейчас уже об этом говорить поздно. А план был очень серьезный. Кончаловский должен был начинать снимать свой фильм «Любовники Марии», где она играла, и у него была вечеринка, посвященная этому, в Нью-Йорке. И там они были оба. И он практически от нее не отходил ни на секунду. В этом смысле он совершенно потрясающий режиссер, он своих звезд обхаживает так, что... И его вдруг куда-то позвали, я тут же подошел и начал про свой замысел с ней говорить. Замысел ей страшно понравился. Знаешь ли ты, почему ее зовут Настасья?

— Наверное, в честь якобы бежавшей и спасшейся принцессы русского престола? Нет?

— Нет. Ее зовут так, поскольку у Клауса любимый писатель — Достоевский, что естественно...

— Настасья Филипповна!

— Ее зовут так в честь Настасьи Филипповны. Причем это я узнал от Клауса. У меня была всегда мечта снять «Идиота» с ней в роли Настасьи Филипповны! Вообще у меня был бы такой рок-н-ролльный «Идиот», где Мик Джаггер играл бы князя Мышкина, а Настасья, значит, играла бы Настасью. И самое интересное, что это чуть не произошло! Прокатчиком «Жидкого неба» в Англии была Virgin Films, у них был очень умный президент производства, кинокритик, они меня пригласили, я сидел с ними, обсуждал все мои идеи, и ни одна из них им не нравилась. Наконец я сказал: «Есть у меня одна идея, о которой я мечтаю всю жизнь, но вряд ли она вам понравится: хочу сделать современный вариант “Идиота”». Он подпрыгнул и воскликнул: «Вот это мы будем!». И у нас пошел серьезный разговор на эту тему, но дальше Virgin объявила банкротство, а через несколько месяцев владелец открыл свою авиалинию. Так что эти самолеты летают в каком-то смысле на мои деньги.

— Почему ты не вернулся к «Сладким шестнадцати» после «Жидкого неба» — тем более что Кински был согласен играть?

— У меня было много предложений взяться за них после «Жидкого неба». Но некоторые голливудские друзья и голливудские продюсеры, с которыми я работал, активно не советовали это делать, чтобы не создать впечатление, что я делаю только странные фильмы, отличающиеся от стандарта. Это создает плохую репутацию.

— Ты смотрел фильмы самого Уорхола? Какие из них тебе понравились?

— Мне все очень нравилось, я понимал высочайшую изысканность его фильмов, но они не были фильмами, годящимися для проката. Сам Энди этого почему-то не понимал. То, что делал Пол Моррисси под маркой Уорхола, гораздо ближе к нормальному кино, но это было просто малобюджетное независимое кино, которое, несомненно, несло на себе какую-то печать влияния Уорхола, однако это не его фильмы. Это совершенно очевидно.

— Ты имеешь в виду «Плоть для Франкенштейна» и «Кровь для Дракулы» — те фильмы, которые Энди Уорхол продюсировал? Которые снимались со звездами «Фабрики»?

— Насколько я помню, первый из них вообще был снят, когда Энди Уорхол был в больнице и не знал, что этот фильм снимается, это была личная инициатива Пола Моррисси. Просто оборудование было, люди были. Почему не снимать? Он снимал. Потом Энди, поскольку это на его «Фабрике» делалось, присоединил свое имя. Но, очевидно, творческий вклад его там почти нулевой.

— Ты думал над саундтреком «Sweet 16»? Что там должно было быть?

— Да, конечно, думал. В основном я хотел построить оригинальную музыку на истории рок-н-ролла, от раннего до позднего, так, чтобы каждый период шел под песни того времени. И даже действие эпизодов было связано с этими песнями, и девочка эта, героиня, большую часть своей жизни — голова, она не может двигаться, она сидит в одной комнате и слушает все эти песни. Но, кроме того, конечно, у меня были задуманы еще кое-какие песни, и некоторые — то же самое, что я сделал в «Жидком небе», — должны были быть положены на малоизвестную классическую музыку. Некоторые из этих песен я до сих пор собираюсь использовать. Я написал слова, и там моя обработка. Это материал в моем запаснике.

— Как Энди должен был выглядеть в этом фильме?

— Абсолютно так же, как он выглядел в жизни. Гримировать Энди Уорхола было бы бессмысленно. Он уже маска, созданная им самим. На маску надевать маску? Энди очень напоминает в этом смысле Мэрилин Монро, некоторые думают, что она просто такая сама была дурочка. Мэрилин Монро — так же, как Чарли Чаплин, — это маска, созданная большим трудом, большим художником. И она в жизни была совсем не такой, как на экране (смеется).

— Почему ты не снял Уорхола в «Жидком небе»?

— Честно говоря, мне это никогда не приходило в голову. Если бы мне был необходим эпизод с Уорхолом, наверное, я бы нашел какой-нибудь способ его впихнуть. Знаешь, я не рвусь использовать звезд. Очень известная история по этому поводу случилась на съемках «Жидкого неба»: мы снимали эпизод с туалетом в ночном клубе, снимали в лофте, где я жил, в этом помещении в то время была гигантская пустая стена, обтянутая холстом. И вот — туалет, на стене должно быть граффити. И мои сотрудники, моя жена Нина встретились с Китом Харингом. Тогда он был начинающим художником, про которого тем не менее было понятно, что это имя зазвучит. Харинг сказал: «Я это с удовольствием сделаю! Бесплатно. Но при одном условии — в этом туалете не будет ничьих граффити, кроме моих. Я распишу всю стену». Они пришли с этим ко мне. Я говорю: «Вы что, с ума сошли? Где вы видели туалет, где есть только один художник? Нет». А они: «Ты с ума сошел! Лучший художник хочет расписывать — ты отказываешься!» А я отказался. Результат был следующий: во-первых, Кит Харинг остаток жизни со мной не здоровался, во-вторых, если бы эта стена была им расписана, я, продав ее сегодня, мог бы жить остаток своих дней припеваючи.

Полную версию беседы Дмитрия Мишенина со Славой Цукерманом можно прочитать здесь.

Понравился материал? Помоги сайту!