«Я боялась, что буду людям выдавать зарплату Рихтером»

Завершается сезон, в котором издательскую деятельность фирмы с ностальгическим названием «Мелодия» уже совсем сложно было не заметить. Наперекор утверждениям о смерти индустрии грамзаписи она выдает один козырь за другим. Подряд появились три роскошные коробки, отмечающие 125-летие Прокофьева (9 дисков с балетной музыкой в исполнении Рождественского), 110-летие Шостаковича (10 дисков со всеми 15 симфониями и парадным набором главных советских дирижеров) и 100-летие Рихтера (сенсационные 50 дисков). Помимо умелого использования своих бездонных архивов «Мелодия» наконец занялась и выпуском новых записей. Вокруг нее уже складывается симпатичная команда из молодого поколения исполнителей, а из ныне живущих композиторов особо ею почитается Леонид Десятников. О том, что сейчас происходит с легендарным лейблом, Екатерина Бирюкова поговорила с одним из главных его моторов — первым заместителем генерального директора Кариной Абрамян.

— Ближайшее крупное событие у вас — релиз «Детей Розенталя». С премьеры оперы Леонида Десятникова в Большом театре прошло уже 11 лет. Почему только сейчас сделана запись?

— Это инициатива Большого театра. Видимо, нашли средства. Это ведь очень дорогостоящая история. Собирались выпустить в апреле, но не получилось из-за оформления многочисленных документов по правам. В лето выходить с такой грандиозной работой не имеет смысла. Так что, наверное, когда Большой будет открывать сезон, мы сделаем презентацию вместе с Десятниковым, Сорокиным, Ведерниковым. Но за это время мы успеем доставить диск во все точки земного шара — и в Европу, и в Америку. И собираемся на премии заявляться всякие.

Десятников сам очень трепетно относится к этой истории. Единственное, что нам Большой театр отдал полностью, — это дизайн. Он получился яркий, с юмором. Мы согласовывали его с маэстро, который, правда, сказал: «Вы знаете, это слишком хорошо для меня». Это будет такой дигибук с обложкой как у книги, с фотографиями из спектакля, который был в 2005 году. Фотографии самого Десятникова — ну такие, в стиле Pet Shop Boys: сигарета, закатанные джинсы, кедики. Это он настоял. Еще он говорил, что не надо никаких синопсисов, чуть ли что не надо либретто! А мы ему объясняли, что есть определенные правила выпуска дисков. Потом он в какой-то момент спросил, обязательна ли его фамилия на обложке диска. Мы сказали: «Да, обязательна». Мы даже добились, что у нас и имя «Леонид» написано!

— У вас свои дизайнеры?

— Да, штатная команда — три человека. И смотрим, кому что ближе. Конечно, когда мы делаем юбилейный винил Стаса Намина — это один дизайнер. А есть у нас такой Григорий Жуков. Я понимала, что «Дети Розенталя» — это его. Конечно, он не очень был в теме, но мы ему все рассказали, дали почитать и про скандалы, и про саму оперу, дали послушать музыку.

У нас бóльшая часть тиража уходит на Запад, так что нам нужны обложки на английском языке. К сожалению, российский рынок музыки — и классической, и неклассической — с точки зрения издания физических носителей находится не в лучшем состоянии.

— Да не то слово! Вообще-то мы уже давно сжились с мыслью, что он просто умер. Тему закрыли еще в нулевые. Тем более книжку Лебрехта прочитали. И тут вдруг такая ваша бурная деятельность!

— Нет, Катя, он не умер, честно! Да, он здесь себя не очень хорошо чувствует, но это не значит, что у нас нет людей, которые покупают физические носители. Просто соотношение такое: 70 процентов тиража — это сразу Европа, Америка, Канада, Азия. И оставшаяся часть — это Россия.

— Западные продажи — это только классика?

— Да, конечно. Когда вышли наши недавние Прокофьев и Шостакович, русские дистрибьюторы сказали, что зря мы так в коробку вложились и сделали ее такой дорогой. Русскому рынку лучше бы попроще. И вот здесь я не соглашусь. Ну что значит «попроще»? Если человеку не важна упаковка и хорошая полиграфия, если он не тактильный фетишист, то он может все в интернете купить. Да, коробка Прокофьева с девятью дисками стоит три с половиной тысячи рублей, но мы в день рождения композитора выложили все в iTunes. Там весь комплект стоит 899 рублей. И 19 рублей — один трек. Попозже мы сможем понять, что самое востребованное — «Ромео и Джульетта», «Золушка». Я больше чем уверена, что целиком весь комплект скачивают не все. Но у людей есть выбор.

И «Мелодия» сейчас работает так: хотите хорошую вещь, коллекционную, подарочную — пожалуйста. Хотите цифровую историю — пожалуйста. Но выпускать диски в этом «стекле» (так пластик в нашей терминологии называется) — мы ушли от этого очень давно, когда только начали работать с Западом. Там «в стекле» делается только что-то не очень достойное. А качественный продукт должен выпускаться в хорошем картоне, с хорошим буклетом. Еще хороший английский должен быть. Многие вещи мы делаем с переводом и на английский, и на французский. А в случае с Рихтером, который уже вышел, и Гилельсом, который скоро будет, — вообще четыре языка.

Вот, допустим, композитор Хиндемит. Издать его на физическом носителе — это только для Запада, ну и здесь 100 человек. Но я его могу выложить в iTunes.

— Вы все выкладываете в iTunes?

— Да, там даже больше, чем на физических носителях. Потому что вот, допустим, композитор Хиндемит. Издать его на физическом носителе — это только для Запада, ну и здесь 100 человек. Но я его могу выложить в iTunes. Наша задача — максимально все оцифровать. При этом самое топовое в iTunes — это советские хиты классической музыки, записи с 1960 по 1988 год. Я не могу сказать, что от этого в восторге, но это нужно людям, и мы это делаем.

— Я так понимаю, что основной ваш продукт — это оцифрованные архивные записи; какой процент занимают новые?

— Выпускать новые записи мы начали недавно, года два назад. Это опять же вопрос финансирования. У «Мелодии» ведь нет своей студии, это не секрет. В 90-е годы Ельцин подарил англиканскую церковь в Вознесенском переулке, где в советское время проводились записи, английской королеве. Это исторический факт. Я очень рада за англиканскую церковь, но «Мелодии» ничего не было предоставлено взамен. В 90-е годы «Мелодия» вообще прекратила что-то делать, думали, что ее уже нет. Мы возобновили выпуск дисков в 2004 году. Но до 2011 года, до прихода нового генерального директора Андрея Кричевского, «Мелодия» новых записей не делала. И только с благословения Андрея, который находит на это средства, мы стали их делать.

Как это происходит? Для того чтобы осуществить запись, нам необходимо арендовать студию и звукоинженера этой студии — потому что никто не пустит за пульт стоимостью миллион долларов пришлого звукорежиссера. Потом оплатить монтажную, ремастеринг и аренду зала. И еще есть исполнитель, которому идут отчисления.

Но это нужно и интересно. И, мне кажется, у нас складывается неплохая история. Начали мы работать с Хиблой Герзмавой. Потом были диски Вадима Холоденко и Лукаса Генюшаса. Только что вышел второй диск Лукаса со скрипачом Айленом Притчиным — Чайковский, Стравинский, Десятников. Скоро — новые диски Алексея Гориболя. Но он сам сделал запись, принес нам мастер, сказал «издайте». Такой вариант тоже возможен — что-то артисты сами готовы записать, но им нужно издать на хорошем лейбле.

И мы можем сделать хорошую дистрибуцию по миру, где про нас пишут. Здесь ведь жанр обзора дисков вообще ушел, его нет, а на Западе он есть. Тот же Прокофьев, мы уже ждем, соберет определенное количество призов. Именно журналистских. Наш лейбл в Европе очень хорошо знают. Это знак качества. Десятников спросил, почему у нас на логотипе «Мелодия» написано по-русски. А мы поняли, что это нам никогда не мешало. «Мы как Coca-Cola», — ответил дизайнер Десятникову. Нас не надо переводить на другой язык.

Десятников спросил, почему у нас на логотипе «Мелодия» написано по-русски. А мы поняли, что это нам никогда не мешало. «Мы как Coca-Cola».

— Когда вы переиздаете старые записи, вы кому-то что-то платите?

— Все, что было записано на «Мелодии» до 1991 года, принадлежит «Мелодии». По части фонограммных и исполнительских прав. Но «Мелодия» не обладает авторскими правами, и там, где авторы охраняемы, — естественно, мы через авторское общество или напрямую через наследников или их представителей очищаем авторские права. Так было в случае с Шостаковичем, Прокофьевым.

— Была же страшная история, когда все архивы продали Sony BMG.

— Этот контракт давно расторгнут, еще в 2004 году. Его заключило старое руководство «Мелодии», весь архив отдали, все наше национальное достояние. И это все лежало — без ремастеринга, в очень плохом издании — по три доллара за диск в лотках на улицах европейских городов.

— А вот это сладкое выражение — «эксклюзивный контракт» — у вас существует?

— Мы не можем предложить никакой эксклюзивный контракт, потому что это определенные финансовые обязательства. А мы — государственное предприятие без финансирования. Так что мы не вводим никого в заблуждение. Я в «Мелодии» 12 лет. Ни одной копейки за это время «Мелодия» от государства не получила. Мы должны сами заработать на производство продукта. Естественно, мы не должны быть убыточными. Иначе мы будем банкротами и перестанем существовать. Росимущество как-то уже пыталось передать весь наш музыкальный архив в Росархив, а нас ликвидировать. Тогда подняли сильную бучу в СМИ, и как-то пришло понимание, что если наши неоцифрованные записи просто отдать в архив, то они там умрут. Потому что там нет реставраторов. Какие-то записи прекрасно сохранились — все-таки была великая советская школа звукорежиссеров. Но какие-то просто рассыпаются. И, бывает, для того чтобы оцифровать четыре метра пленки, реставратор работает месяц.

— Я заглянула на ваш сайт — там уже продается «белая серия» Рихтера, которую вы запустили после «черной». Разбирают?

— Осталось 60 боксов из первой тысячи. Такая вот история: к столетию Рихтера в 2015 году родилась идея сделать собрание из 50 дисков. Если я не путаю, это был октябрь 2014 года, когда я пришла с ней к нашему генеральному. Уже кризис, курс евро ушел, никто не понимает, что будет, как мы с Европой будем работать. Кать, мы практически раз в месяц грузим тонну дисков за границу, оплачиваем перевозку, таможню, и это очень большие суммы. Склад — фирма Naxos под Мюнхеном, и там все счета выставляются в евро. Но юбилей у Рихтера в следующем году, и я не могу ждать, когда кризис пройдет…

Андрей Борисович на меня посмотрел и взял минутную паузу. Сказал: «Делай, но чтобы это была такая коробка, которой нет равных». Я бы, конечно, сделала поскромнее, попыталась бы сэкономить на производстве. Но раз сказали сделать «вау», то сделали «вау». Коробка ручной склейки. Цикл производства — полтора месяца. Мы нашли частную типографию, маленькую, в Туле. Хороший тульский мужик делает нам эти коробки. Когда мы печатали первую тысячу, я очень боялась, что буду людям выдавать зарплату Рихтером. Я их к этому даже готовила.

У меня есть мистическая история. Когда мы запускали коробки в производство, я была недалеко, у меня дача по Варшавке, и я знала, что у Рихтера есть дача под Тарусой. То ли на пароходике, то ли пешком туда надо идти. Я все никак туда не попадала. А тут я понимаю, что мне надо поехать на дачу Рихтера. Я беру маму. Машина у меня не очень предназначена для сельских русских дорог. Но еду. В какой-то момент вижу указатель — «дача Рихтера 2,5 км». И указатель в поле. Дальше какая-то проселочная дорога вывела меня на пляж к реке Оке, там были отдыхающие люди. Мама говорит: «Может, пойти спросить?» Я отвечаю: «Боюсь, им фамилия Рихтер ничего не скажет». Я читала, что на даче у него не было света, что он брал воду из ручья. Так что для начала надо найти ручей. Нашла. И нашла эту дачу в лесу. Там написано только, что она охраняется государством. Ни часов работы, ни как туда попасть. Я ее обошла, села на крылечко и сказала: «Святослав Теофилович, мы выходим в производство, мы сделали 50 дисков». И мне стало легко. Я поняла, что мы все делаем правильно. Пусть сочтут меня сумасшедшей, это было такое благословение. Я прислала своим в офис фотографию этой дачи. Позвонила, сказала — запускаемся.

Я обошла дачу, села на крылечко и сказала: «Святослав Теофилович, мы выходим в производство, мы сделали 50 дисков».

И пошло легко. Скоро поняли, что успех. За Рихтера дрались английские, немецкие дистрибьюторы — вживую, на складе в Мюнхене! Когда мы только анонсировали Рихтера, западные говорили: «Ну, молодцы». Но не было искры в глазах. Когда мы озвучили цену — тоже скепсис был. А цена там значительно выше, чем в России. Здесь можно было купить 50 дисков за 10 000 рублей, там оптовая цена — 159 евро, это значит, что в магазинах Франции, Германии, Италии бокс стоит 400 евро. В Лондоне — 400—500 фунтов. Но когда прилетела первая партия и они открыли эти коробки, то начался такой ажиотаж, к которому, честно, мы были не готовы. Дальше нам звонил главный босс этого «Наксоса», предлагал денег, чтобы мы срочно ему выслали такое-то количество Рихтера. А мы говорим: «Полтора месяца производства в Туле». Наш тульский мужик выше головы не прыгнет. И мы поэтому решили допечатать второй тираж. Но поскольку мы заявляли, что это ограниченная серия, limited edition, то подумали, что было бы правильно для новой партии изменить цвет. Так что сделали еще одну тысячу, белую. Все, больше допечаток не будет.

Сейчас готовится комплект к столетию Гилельса. Тоже 50 дисков. Уже написаны тексты. Если вступление к Рихтеру у нас писали Ашкенази и Башкиров, то здесь это Афанасьев, как ученик, и Кисин, как поклонник. Ну то есть продолжается эта история: лагерь Рихтера — лагерь Гилельса. Мне, конечно, любопытно с точки зрения продаж. Лично я больше делаю ставку на американский рынок. Я думаю, за счет него тоже две тысячи продастся.

— А в России сколько оставляете?

— 500—600. В принципе, сколько нужно. Если у нас тысячу коробок люди здесь купят, значит, за границу уедет меньше. Наши для нас ближе и важнее. Кто-то покупает для себя, кто-то в подарок, а для кто-то это вложение денег. Потому что уже сейчас коробка Рихтера на «Амазоне» стоит полторы тысячи долларов. Через пять лет будет стоить 5000 долларов. Ну потому что — что такое 2000 штук на мир? Естественно, у каждой коробки есть свой номер, это коллекционная вещь. Мне кажется, правильно таким образом отмечать юбилеи таких титанов. Тем более у нас есть материал.

— Вы кладете в эти огромные коробки все, что есть, или по какому-то принципу отбираете музыкальный материал?

— Основная история — что в коробке Рихтера было 30 процентов неизданного, что в коробке Гилельса тоже так будет. Просто взять и собрать в красивую коробку все, что мы уже издавали, — нет. Мы же все-таки не коробки продаем.

— Коробка Рихтера прекрасна еще всякими документальными артефактами, которые прилагаются к дискам: набор фотографий, аккуратнейшим рихтеровским почерком выведенные названия исполняемых произведений и даты концертов, на которых они были записаны, — он же все дотошно фиксировал. А у Гилельса что-то такое есть?

— Ничего не было, но мы знали, что у него в коридоре есть два шкафа. Отправили к его внуку Кириллу гонца. Нашли пять пар концертной обуви Гилельса! Но ее не используешь. Зато нашли фрагменты программок, открытки, еще что-то. Все это мы у Кирилла изъяли, обещали вернуть, отсканировали, будем делать какую-то коллажную историю. Кирилл помогал, он заинтересован. Не все наследники заинтересованы, но Кирилл тоже с трепетом ждет коробку. Мы согласовывали с ним программы, были у нас споры, что ставить, что не ставить, и обоснования у него иногда были немузыкальные — например, что в конце жизни Эмиль Григорьевич с таким-то человеком был не в очень хороших отношениях. На это мы говорили: «Кирилл, мы вне межличностных отношений, нам важно максимально грамотно представить Эмиля Григорьевича». Ну, Кирилл — вменяемый человек, он нас слушал.

— А с какими наследниками проблемы? С прокофьевскими?

— Да, с прокофьевскими бывает сложно. Они же все время то в одном авторском обществе, то в другом, у них меняются адвокаты. Года три назад у нас с ними были проблемы, но сейчас все было хорошо. С Шостаковичем у нас нет проблем, хотя Ирина Антоновна (третья жена композитора. — Ред.) и дети (от первого брака. — Ред.) — в разных авторских обществах. Ну что делать. Конечно, Чайковского издавать значительно легче.

— А что с DVD? В вашем каталоге они есть, но не очень много. В частности, две из постановок Дмитрия Чернякова в Большом — «Евгений Онегин» и «Воццек». Остальные пропали?

— Мы очень горды, что Большой избрал нас партнером. У него контракт с французской компанией Bel Air, которая великолепно снимает, транслирует и издает оперные и балетные постановки. Но французы никак не могли пробиться на русский рынок. Потому что когда узнали, сколько им будет стоить завезти сюда продукт, то поняли, что, во-первых, они погибнут все, столкнувшись с нашим документооборотом, во-вторых, цена у этого диска будет очень высокая. Но и Большому театру, и компании Bel Air хотелось, естественно, чтобы этот продукт был в России, и по доступной цене. Нас познакомили, мы нашли общий язык с французами и подписали контракт. То есть мы в данном случае — издатели и дистрибьюторы. Чернякова издаем то, что было снято. Следующим будет «Руслан». Диски есть в магазине Большого театра.

Винил — это то, что приятно брать в руки, вот эти 180 грамм, вещь, это другой способ восприятия музыки. Наверное, он ближе к концертному. С винилом ты должен хотя бы найти для музыки время — открыть коробочку, поставить пластинку, сесть, настроиться.

— Хорошо, перейдем к винилу…

— Винил — сложная история. Когда-то, еще на OpenSpace, Денис Бояринов нам помог, провел опрос — «что бы вы хотели видеть на виниле». Не ограничивали — классика, эстрада. К нашему большому удивлению, номером один стала группа «Ария» с альбомом «Герой асфальта». За три дня у нас улетел весь тираж в 500 копий. К нам приезжали такие, знаете, мужчины на мотоциклах! Мы таких у себя на академическом лейбле никогда еще не видали! Безусловно, мы делали и классику: Гилельс, Рихтер, Баршай, Коган, Соколов. С классикой нам легче было с точки зрения продаж, потому что ее мы сразу частично оставляли на Западе. В отличие от «Юноны и Авось» и «Бременских музыкантов» — это все целиком привозили сюда.

— Что значит «привозили»?

— Мы печатаем винил в Германии. Здесь у нас не осталось производства. Для классики — точно. При этом мы очень хороши для винила. Его же можно произвести только с аналоговой ленты, ни с какой цифры ты нормальное качество звука не сделаешь. А кто сейчас пишет на аналоговый звук? Все же перешли на цифру. А «Мелодия» сидит гордая, у нас 238 тысяч коробочек с лентами — можно выбирать. Так что мы винил издавали, продавали. Сначала не очень понимали, как нам не разбить пластинки, когда отправляли их в российские регионы по почте. Коробки из-под пиццы нам в помощь! Их можно, оказывается, отдельно купить, внутрь — пленочку с пупырышками, и все доезжает, ничего не бьется! В регионах много винил слушают: Екатеринбург, Новосибирск, Пермь.

Но сейчас из-за курса евро мы чуть-чуть приостановили выпуск. Для российского потребителя этот продукт очень сейчас дорогой. Если раньше пластинка стоила 1500—1700 рублей, то теперь она будет стоить 4000. Но, я думаю, чуть позже все равно к этому вернемся. Винил — это то, что приятно брать в руки, вот эти 180 грамм, вещь, это другой способ восприятия музыки. Наверное, он ближе к концертному. У нас же какая сейчас музыка? Фоновая. А винил не дает музыку нивелировать. И дело даже не в звуке. С винилом ты должен хотя бы найти для музыки время — открыть коробочку, поставить пластинку, сесть, настроиться.

— Курентзис — тоже гурман по части винила. Вы не хотели бы с ним поработать? Или это уже территория Sony?

— Мы бы и рады. Но Sony, я думаю, предложила ему хорошие финансовые условия. Мы не в состоянии никого перекупить, у нас нет такой задачи. Но люди сами к нам приходят. Тот же Большой. Я больше чем уверена, что если бы он отдал «Детей Розенталя» на Deutsche Grammophon или Sony, те бы, конечно, забрали. Но, наверное, у него есть какая-то внутренняя такая история — остаться на «Мелодии». Ну, я так себе это вижу.

Сейчас мы замахнулись на сложный проект — решили записать 24 прелюдии и фуги Всеволода Задерацкого. Шесть молодых пианистов их играют: Лукас Генюшас, Андрей Гугнин, Юрий Фаворин, Никита Мндоянц, Андрей Ярошинский и Ксения Башмет. Должны летом записать в консерватории и к осени издадим.

И еще замахнулись на нового Шостаковича с Александром Сладковским и его оркестром Республики Татарстан. Поскольку у нас есть только архивный. А мы хотим по новой записать все симфонии и концерты Шостаковича, где будут солировать лауреаты последнего конкурса Чайковского. Логистически все очень интересно. Оркестр и дирижер в Казани, солисты московские, со звукорежиссером мы договорились с гергиевским, он свой отпуск с нами проводит в Казани, привозит свое оборудование из Санкт-Петербурга. Хотя очень непросто работать со звукорежиссером Гергиева. Маэстро — он же не спит, не ест. И думает, что остальные так же. Он может в любой момент позвонить своему звукорежиссеру и сказать — «пишем». И будут писать, пока Гергиев не скажет «стоп». Но нам очень интересен этот проект с Шостаковичем. Нравится с молодыми солистами работать, нравится, как они к этому относятся. Выходит диск — получаешь удовольствие.

Понравился материал? Помоги сайту!