Мусор: «Пытаюсь вернуть себе состояние своих 17 лет»

Продолжение цикла интервью на COLTA.RU: журналистка и режиссерка Инна Денисова беседует с новыми героинями российской поп-музыки.

Беседа вторая: Мусор — сценический псевдоним 20-летней Саши Горбачевой, певицы и автора песен с юго-востока Москвы. Четыре года назад она начала выкладывать свои записи во «ВКонтакте», а сейчас их выпускает мировой мейджор-лейбл Sony Music, ставящий на нее как на будущую звезду. Новейший сингл — «Ломка» — выходит завтра.

Инна Денисова поговорила с Сашей Горбачевой о ее музыке, карьере, шоу-бизнесе, деньгах и характерных чертах ее поколения.

О себе

— Кто ты и откуда?

— Я Саша из ЮВАО. Татуировка ЮВАО — это ж не просто так. Родилась в Выхинском роддоме, училась и живу на Рязанском проспекте. Рязанка-Кузьминки мои любимые. Человек, приехавший в ЮВАО, вряд ли подумает: «Хочу здесь жить», — а у меня с каждым сантиметром что-то связано.

— Не думаешь: «Вот начну зарабатывать и перееду в центр»?

— Думаю: «Вот начну зарабатывать и уже знаю, в какой дом в ЮВАО перееду».

— А если захочется в Нью-Йорк, а не в ЮВАО?

— Я могу свалить в Нью-Йорк, но можно человека выгнать из ЮВАО, а ЮВАО из человека не выгонишь. Пока что я не хочу и не могу уезжать из своего района, какие там другие страны.

— Кто твоя семья?

— Мама, папа, брат. Батя работает в метро машинистом, мама дома. Отец немногословный, мне очень это в нем нравится. Качается, умеет стекло резать, рисовать, всему дому чашек наделал. В пятьдесят выглядит так, будто ему тридцать. Он крутой, и мать тоже.

О проекте

— Олег Мусор существует четыре года. Ты начала в шестнадцать, сейчас тебе двадцать. Как ощущения?

— Сегодняшнего уровня я собиралась достигнуть в 25. Становиться звездой в 18 лет я не хотела. В 20 тоже не хочу: ты еще не знаешь, как это удержать, как использовать себе во благо.

— Опиши этапы пути.

— Училась на скрипке и на гитаре. В тринадцать захотела учиться на барабанах. На трибьют-концерте Nirvana познакомилась с Антоном, сделали группу. К середине 11 класса, когда учебы уже почти не было, я присоединилась к паблику «Постбард» во «ВКонтакте».

— Почему именно этот паблик?

— Случайно. Записала акустику не потому, что я бард, просто возможности сделать по-другому не было. Смогла бы тогда сделать аранжировки и продакшен — сделала бы. В России не учат на рок-музыкантов, даже книжки не продаются. Можно записать демку и отправить саунд-продюсеру — чувак намутит так, что будет круто и красиво звучать, — но у меня денег на это не было. Поэтому я просто записала альбом «Твои грустные песни» на диктофон даже без склеек, разом, только сверху положила бэк-вокалы.

Сняла в панике обложку — мать сфоткала в подъезде. Придумала название — папа оставил дома мусорный пакет, мама крикнула ему вслед: «Олег, мусор!»

Закинула в паблик, опа — кинули в закреп. Я подумала: «Прикольно». В какую-то конфу добавили. Я подумала: «Прикольно».

В «Постбарде» была классная энергетика. Акустика была не «музыкой от безысходности», а жанром, в котором песни звучат круче. Приходили люди, которым нравилось. Там был чувак, Максим, он нас координировал. Собрал лучших — по лайкам было понятно, — и мы стали выступать. Потом сообщество стало лейблом «Холодные звуки».

— Там же ты выпустила второй альбом — «Мои любимые песни».

— Да. Который мне не нравится. Я хотела сделать классные аранжировки, но у нас с музыкантами случилось разное видение. Барабанщик надавил, сказал: «Нужно сделать так». В итоге, когда вышел альбом, слушать его я уже не смогла. И сейчас не могу. Под давлением других я сделала то, что мне не нравится. После этого долго ничего не писала. Не хотела, думала, на х∗∗. В итоге вообще потухла и ушла работать сессионным музыкантом к Алене Швец — играть на барабанах. Года полтора мы турили. Летом вместе делали ее трек «Машины для убийства».

— Как тебе было на вторых ролях?

— Нормально. У меня нет комплексов. Я вообще не эгоцентрик, устраивать дроч на себя или орать «я-я-я» нет желания.

— И зависти нет?

— Нет. Просто я в какой-то момент поняла, что мне надоело делать одно и то же: ем, сплю, еду в автобусе, играю на барабанах. Нужно больше.

Не хочу кормить людей говном.

— Как ты попала к Sony?

— Менеджер Вова написал мне в Инстаграме. Оказывается, он раньше писал Максиму, как раз после выхода альбома «Мои любимые песни», который мне не понравился, а им очень. Максим мне не сказал, а им ответил: «Она сейчас в кризисе». В декабре они написали мне. И я подумала: ну, надо встретиться. Шанс нельзя упускать. Мы встретились, и они очень меня замотивировали. Видно было, что они в меня верят.

— Это круто — попасть на Sony?

— Ну да, все знают Sony. У меня даже родители такие: «О, Sony».

— Зауважали?

— Они в принципе меня никогда не чмырили.

— Ты уже сделала с ними три трека, последний — сингл «В бар» — вышел в конце лета.

— Да, готовим к релизу четвертый. Я весь карантин херачила с Мишей. Миша — битмейкер. Он стеснительный, из тех, кто боится брать деньги за свою работу. При этом он очень талантлив и незаменим. После опыта с «Моими любимыми песнями» я работаю либо одна, либо с ним. Идеи мои, я четко знаю, чего хочу, а он помогает технически.

— Все твои треки очень разные. И альбомы разные. «В бар» — клубная музыка. До нее в «Твоих грустных песнях» у тебя то акустика, то эмо, то русский рок. На втором альбоме в песне «Асексуал» есть читка.

Ты не думала о том, чтобы писать в одном стиле — чтобы быть узнаваемой?

— Думала. Мы с Мишей сели: ну что, надо стиль выдерживать. И тут же думаю: вот тут хочу клубняк. А тут рэп. А тут акустику. И стало понятно, что не получится. Я старалась. Но поняла, что будет просто неинтересно.

— «Интересно» для тебя главный критерий?

— С музыкой точно не стоит идти на уступки: это же мои песни. Я однажды пошла и пожалела. Больше никогда.

О шоу-бизнесе

— Ты теперь в шоу-бизнесе?

— На минималках да, в обществе маленького шоубиза. Знакома со всякими шишками.

— И как?

— Честно говоря, не очень. Появилось ощущение гонки. Все превращается в цифры, в тренды. Пытаюсь вернуть себе состояние своих 17 лет. Когда мне было все равно, что у кого-то больше лайков, меня радовали мои сто.

— Ты теперь гонишься за лайками?

— Нет. Мне тяжело, но я пока не прогнулась. По-моему, люди не умеют пользоваться соцсетями. Это как с пластиком: гений его создал, а люди переборщили. То же с соцсетями: «хочу стать блогером, но не знаю, что сказать». У меня есть аккаунт в Инстаграме, там я больше всего сижу. Есть TikTok, захожу раз в два месяца. Бывает прикольно — видяшки музыкантов, барабанщиков, гитаристов. Но специально для Инстаграма — нет, ничего не делаю.

— Не хочешь легких денег?

— Не хочу кормить людей говном. Конечно, говно — субъективное понятие, но есть пресная музыка, а есть живая.

О музыке

— Ты сказала, что пошла на трибьют Nirvana. Ужасно странно, что ваше поколение слушает «Нирвану» и Цоя.

— Сейчас какая-то песня Цоя как раз завирусилась в TikTok очень сильно. Интересно — TikTok и Цой. Но да, он актуален до сих пор. А про сегодняшнюю музыку распространено мнение, что это фастфуд.

— Что от нее ничего не останется?

— Ну да. Есть песни, которые классные, звучат приятно — но о них никто не вспомнит через пять лет. А сейчас они в трендах висят. А есть что-то вечное. Сейчас трудно вспомнить, что было в трендах пять лет назад.

Из классных: Дорн — крутой музыкант. Пойдет как лицо поколения. Он первый принес клубнячок, хаус со смыслом. И я точно знаю, что ЛСП — это то, что вспомнят. Скриптонит — это то, что вспомнят через много лет. Корж — то, что вспомнят.

— У тебя есть задача остаться?

— Есть, наверное. Я хочу делать крутую музыку. И не заниматься больше ничем другим. И иметь возможность жить на это.

Про сегодняшнюю музыку распространено мнение, что это фастфуд.

Про поколение

— Ты звучишь как рациональный человек.

— Стараюсь. Мало рациональных.

— 20-летние кажутся очень рациональными.

— Ага, сверни с Китай-города на улочку, увидишь. Травой воняет за километр, идут все синие. Если судить по моим знакомым, не думаю, что рациональность — это черта поколения. Наоборот. Мне хотелось быть другой на их деструктивном фоне.

— А «новая этика» — что вы все такие хорошие и никого не шеймите — черта поколения?

— Немножко лицемерие. Люди пытаются казаться. Говорят — «все люди красивые», а думают — «жирное х∗∗ло». Неправда, что никто никого не шеймит: шеймят только так. Поменялась видимость. Круто быть толерантным, все делаем вид, что мы толерантные. Казалось бы, почему меня это волнует, если человек грамотно ведет себя в обществе? А волнует потому, что он непременно себя выдаст. Если долго притворяешься, все взрывается больше, чем если бы ты всю жизнь тихонько был мразью. Я — за честность.

— А еще твое поколение легитимизировало мат на сцене. И в жизни тоже. Еще недавно никто не пел матом.

— Ну да. Хотя тогда можно было материться на сцене, а сейчас-то штраф. Даже странно, что тогда они не матерились, когда могли. А сейчас мы материмся и платим штрафы. Не поставил 18+ — штраф пять тысяч.

Если судить по моим знакомым, не думаю, что рациональность — это черта поколения.

— Твое отношение к мату?

— Отличное. Где надо — он пригождается. Им тоже надо уметь пользоваться, есть люди, которые перебарщивают. Я иногда в порыве говорю «бл∗∗∗» через слово, но в основном стараюсь фильтровать. У мата есть ценность когда его мало: он едкий и дает нужную фичу. А если ты постоянно материшься, ценность теряется. Так со всеми вещами. Сначала ты хочешь денег и думаешь: тыща — я богат. Завтра уже косарь — я бедный. С отношениями то же.

— А какую черту своего поколения ты можешь выделить?

— Свободолюбие.

Об активизме

— Слушая твою песню «Вписка в храме», вспоминаешь Pussy Riot. Их акция с радужным флагом тебе понравилась?

— В день рождения Путина это реально смешно. Это прикольно. Но если бы они мне предложили поучаствовать — не знаю, подумала бы. Я к активизму не склонна. Я же не знаю Pussy Riot как людей. Если даже их конечная цель мне нравится, возможно, мы с ними не сходимся в каких-то других областях? И как я могу говорить, что я с этими людьми заодно, если я с ними не заодно? Получается, я буду врать. Скажу «я феминистка-активистка», а меня сгребут под одну гребенку с неадекватами. Пока что у меня много дел в той же музыке, нет цели что-то сильно менять. К тому же — меня сейчас забросают камнями — ЛГБТ, наверное, у нас в стране не самая большая проблема.

— А какая самая большая?

— Бедность.

— Ты видела реальную бедность?

— Я была в регионах России, это страшно. В Орле, в Тольятти, в Курске, в Самаре. С Москвой контрастирует сильно. Разбитый асфальт, нет дорог, неблагополучие, алкаши, улицы без фонарей.

К тому же — меня сейчас забросают камнями — ЛГБТ, наверное, у нас в стране не самая большая проблема.

— На митингах была в прошлом году?

— Да. Было страшно. Правда, страх и стал катализатором: страшно — значит, надо идти.

— С компанией ходила?

— Первый раз одна: кто со мной пойдет, это я дура. Из друзей никто желания не изъявил, и я их не осуждаю: конечно, все думают о своей безопасности. Второй раз, на Сахарова, мы пошли с друзьями, с музыкантами. Всем троим было страшно. Мы идем, у нас сеть глушится. Нас шмонают на входе. Мы стоим, там куча мусоров, смотришь им в глаза и думаешь: ну они не хотят нас крутить. Естественно, потом в новостях врали, что пришло двадцать тысяч, а там весь проспект был забит.

Все говорят себе: «Мое появление на митинге ничего не изменит», — а я сказала себе: мне сегодня все равно нечего делать, может, не изменит, а может быть, изменит.

— В твоей семье политика обсуждается?

— Нет, не особо. Маме я даже не говорила, что пошла на Сахарова. Потом сказала, когда пришла.

— Думаешь, в ближайшие двадцать лет твоей жизни будет Путин?

— Я не знаю жизни без Путина, но я очень хочу узнать.

Страх и стал катализатором: страшно — значит, надо идти.

О любви

— Ты иногда поешь о себе в мужском роде — это потому, что Олег Мусор?

— Ну да. В жизни не соотношу себя с мужским полом.

Я, понятно, телка. Иногда похожа на мальчика, но это меня не смущает. А почему герой «он» — просто пишется песня, да и все. Наверное, я часто слушала музыкантов-мужиков. Причины нет, случайно.

— Я подумала — вдруг ты небинарный человек.

— Нет, это все вообще до свидания, херня полная. Меня всегда бесили такие люди, я их много встречала. Пойди разбери, кто из них вые∗∗вается, а кто реально чувствует себя другим полом. Здесь все мутненько. Видела воображал, которые думают, что сейчас мода такая. Недавно мне человека в TikTok показывали: «я пил таблетки, у меня проблемы с головой». Если человеку реально плохо, будет ли он снимать об этом тиктоки?

У меня, например, были панические атаки серьезные — о них знают мать и подружка. Когда понимаешь, что сейчас сдохнешь, тебе не до того, чтобы писать об этом постик.

Так же и проблемы с самоидентификацией — серьезная вещь. Уверена, что те, кто выставляет это напоказ, ничего подобного не испытывают.

Просто п∗∗∗∗ц, как у меня горит очко с этого. Сегодня нельзя сказать, что гендера два, — тебя убьют: нужно говорить, что их сто или сколько там.

— С другой стороны, это болезнь роста. Твое поколение — первое, кто вообще говорит об этом. Представь себе, что друзья твоей мамы сказали, что они небинарные.

— (Смеется.) Ну да. Так же с ЛГБТ. Конечно же, мне не нравится, когда кого-то притесняют. Но мне также не нравится, когда люди говорят: «я поцеловалась с подружкой, ах, я ЛГБТ». Да что ты знаешь о том, как принять себя в 12 лет? Ты поцеловалась с подружкой потому, что тебе по приколу, и ты потом пойдешь жить своей нормативной, признанной в этом государстве жизнью. И никогда не поймешь, что такое понять в свои 12 лет, что все девочки ходят и смотрят на мальчиков, а тебе телки нравятся. И тебя такую никто не примет. И родителям не скажешь. И друзьям не скажешь. И если кто-то понравился, как подойдешь? Допустим, нравится тебе одноклассница, подойдешь к ней и скажешь: «Ты мне нравишься», — так потом вся школа тебя зачмырит, будут в унитаз головой макать.

— Так, может, и лучше, что тема стала «модной»? Гораздо хуже, когда артисты молчат о своей гомосексуальности.

— Я их понимаю, что молчат: зачем людям проблемы? Мне, как и всем, интересны сплетни всякие. Но раз они скрывают, значит, зачем-то им это надо. Я тоже свою жизнь не афиширую, но все догадываются, что я — не гетеросексуальная женщина.

Круто быть толерантным, все делаем вид, что мы толерантные.

— Но ты не будешь говорить открыто о своей сексуальности и защищать права?

— Мне сложно представить, потому что перебор мне тоже не нравится. А я его вижу повсюду — с феминизмом, с активизмом. Пример — чмырение Тодоренко за одну фразу и позиция «если я ее зачмырю, все увидят, какой я прогрессивный».

— Любовь для тебя важна? Все твои песни о любви.

— Да, правда. К любви я отношусь… она не самоцель. В песнях — развожу соплю, насколько это возможно. Фильмы редко смотрю, но тоже обязательно с соплей, чтобы думать: твою мать, как грустно. А в жизни — нет, предпочитаю спокойствие. Никогда не концентрировалась на поиске отношений.

— Без отношений ты не несчастна?

— Скажу громкие слова: я довольно полноценный, сбалансированный человек. Мне в одиночестве прекрасно. Если даже есть объект, к которому есть интерес, я еще сто раз подумаю, надо или нет, может, это просто интерес и ничего больше. Но поразмазывать соплю и потом написать песню — святое.

Чувство делает людей живыми. А отношения — это ответственность. Это сложно. Мне нужен объект, и с ним мы можем вообще не иметь никаких отношений. Даже не дружить. Но мне будет кайфово за ним наблюдать. Я буду испытывать чувство — мне будет достаточно.

Про деньги

— А если про деньги (вздыхает) — пока у меня есть то, о чем я даже не мечтала. Я не думала, что у меня в двадцать лет будет айфон. Что родителям смогу подарить хорошие телефоны.

Я стараюсь ценить свой труд. Раньше всегда всем помогала просто так. Сейчас думаю: все, достаточно, все в шоколаде, а я в жопе — так тоже неправильно. У меня проблема, что я готова отдавать много.

Мой кореш делает аранжировки за 10–15 тысяч рублей. На одну, если делать хорошо, уйдет неделя. То есть максимум можно заработать сорок тысяч в месяц. Есть люди, которые биты за триста рублей продают.

Нужно, чтобы талантливые музыканты-аранжировщики могли жить на деньги, которые зарабатывают. Артист часто думает: я крутой, без меня ничего бы не было. А на самом деле, если бы не саунд-продюсер, который умножил эмоцию его песни, ничего бы не было. На Западе берут процент, и не только аранжировщики, но еще и те, кто сводит трек, то есть делает техническую работу.

— Лет через десять ты видишь себя рок-звездой или аранжировщиком и крепким профессионалом?

— Мечусь, не могу понять. Пару месяцев назад я поймала себя на мысли, что мне интереснее заниматься кем-то другим. Для меня это проще.

Свое мне нравится, хочется сделать хорошо — но так, как я усираюсь над чужим, я над своим не усираюсь. Странно. Я подумывала, что, может быть, через какое-то время я уйду в продакшен — но там система, а в систему своей я не хочу. Нужно сделать выбор, определиться, взвесить все за и против.

Или же, как учит мой любимый Моргенштерн, действовать по импульсам. Хочу сегодня сделать кому-то аранжировку — делаю. Хочу помочь кому-то в туре — поеду.

Правда, всегда по импульсам жить не будешь. Поэтому я не планирую, кем буду через пятнадцать лет. Просто хочу, чтобы у меня было все хорошо в голове, чтобы я была на своем месте и каждый день не просыпалась с мыслью «твою мать, что за х∗∗ня происходит». Сейчас, к сожалению, со мной так бывает — просыпаюсь и думаю, почему я вообще живу. Потом пытаюсь это перебороть, заставить себя что-то делать, найти в этом смысл. Очень надеюсь, что через пятнадцать лет этого не будет. Или меня не будет. Но главное, чтобы этого не было.

Понравился материал? Помоги сайту!