«“Пешеход” — это спиритический сеанс»

Дима Пантюшин — художник и дизайнер, известный своими яркими постироничными постерами, которые используют обновленный язык советского плаката. Саша Липский — участник электронного дуэта Simple Symmetry, который делает и играет танцевальную музыку. Дима Пантюшин и Саша Липский давно дружат, а последние несколько лет они работали над совместным музыкальным проектом. Их дебютный альбом «Пешеход» — коллекция красочных и странных метамодернистских поп-песен — только что вышел на уважаемом нью-йоркском лейбле Beats in Space. Поговорив с друзьями, Денис Бояринов выяснил, что «Пешеходу» предшествовали 40 лет репетиций, что альбом писался по «методу Линча — Бадаламенти», а также чем он похож на твидовый пиджак.

— Когда вы познакомились?

Дима Пантюшин: Наши версии могут различаться, потому что произошло это наверняка в «Солянке».

Саша Липский: Вот и нет, представляешь. Я сейчас вспомнил, что мы познакомились с тобой на попойке в подвале у Андрея Шенталя. Ты вставал на стул и произносил тост.

Пантюшин: А-а-а, там еще круглый такой стол был! Да, я вспомнил — это было мероприятие, на котором я сделал самый большой коктейль в своей жизни, смешав 12 видов алкоголя в одном стакане. После этого я как раз и залез на стул.

Липский: Но осознанно — в «Солянке».

Пантюшин: Да тоже не очень осознанно.

Липский: Так когда мы начали общаться?

Пантюшин: Мне кажется, где-то 10–12 лет назад. Познакомились мы гораздо раньше — в разгар ярких вечеринок в «Солянке», но дружбой я бы это не назвал. Это было просто классное веселое знакомство, каких было много.

— Надеюсь, что ответить на вопрос, когда вы вместе написали первую песню, проще?

Пантюшин: Гораздо. В 2016 году я выпустил книжку с плакатами. А потом у меня появилась странная идея: а что, если представить, что есть человек, которому интересно посмотреть на эти плакаты, но он слепой и для него надо сделать к ним звуковое сопровождение. Я подумал, что надо бы записать позитивно-веселую песню, которая могла бы отразить идею этой книги. И я сразу же, без всяких размышлений, обратился к Саше. Так в 2017-м появилась первая песня — «Книга».

— То есть песенный проект стал продолжением твоих художественных практик.

Пантюшин: Для меня это была очень давняя мечта. Я предпринял попытку сделать что-то музыкальное, но не входить в этот мир сразу с серьезными намерениями. А как бы слегка подурачиться.

— А ты выступал до этого на сцене?

Пантюшин: Выступал, но не как певец, скорее, как ведущий мероприятий. Все это было в «Солянке» — помню, под фонограмму Дэвида Боуи что-то изображал.

— И музыкального бэкграунда у тебя нет? Ты не играешь — скажем, вдруг на домбре?

Пантюшин: Нет. Может, сейчас Саша скажет: Дима, не обманывай, ты на казу играешь. Но я не уверен, что это считается. Нет, я ни на чем не умею играть. Я очень хочу начать заниматься музыкой в ближайшие 20 лет, но пока навыков никаких нет.

— Саша, объясни как профессиональный музыкант, в чем кайф работать с непрофессиональным певцом, таким, как Дима.

Липский: Меня очень пугает словосочетание «профессиональный музыкант». Я занимаюсь музыкой больше 15 лет, и мой опыт встречи с музыкантами, называющими себя профессиональными, был, как правило, тяжелым, мучительным и непозитивным. Потому что такие люди максимально зашорены, неподвижны и чаще всего у них отсутствует вкус. А всех моих любимых исполнителей, наверное, можно назвать непрофессиональными музыкантами, они — музыканты-самоучки. И Дима из таких, хотя он пока не умеет ни на чем играть, но он — музыкант от природы.

Ведь что такое музыкант? Музыкант — это человек, который чувствует музыку, который мыслит образами и может визуализировать ее, это человек со вкусом, человек с врожденным слухом. Вот это Дима и есть.

Пантюшин: Хотел добавить, что я в любом деле ставлю и ценю превыше всего вкус. Как человеческое явление. Вкус к жизни, к деталям, к вещам, к музыке — ко всему, что бы ты ни делал. Это очень важная вещь.

Что касается выступлений. Я с самого детства хотел выступать на сцене. Может быть, для людей со стороны это выглядит так: жил-жил художник Пантюшин и вдруг запел. Но для меня это не так: я долго и плавно к этому готовился. Я как будто всю жизнь репетировал — я, когда один нахожусь, очень много пою, напеваю, нашептываю, что-то пробую.

Липский: 40 лет репетиций!

Пантюшин: На самом деле — да. И группу я всегда мечтал создать, но как-то не доходили руки. Видимо, какая-то незрелость была — не пришло еще тогда мое время. Оно пришло тогда, когда оно пришло. Я не чувствую никаких сожалений о том, что не запел в 20 лет.

— Как вы пишете песни вместе? Вмешиваешься ли ты, Дима, в музыку, а ты, Саша, — в текст?

Липский: Это все время происходит по-разному. Но в целом это можно описать так. У Димы наклевывается какой-то текст. Он потом может редактироваться, ритмически видоизменяться, но основная смысловая канва есть сразу. Есть понимание настроения будущей песни. Затем идет процесс «референс спама» — Дима закидывает меня всякими ассоциациями и референсами. Потом я живу с ними какое-то время — они во мне каким-то образом укладываются. Потом я выдаю музыкальный фрагмент — например, припев и последовательность аккордов в куплете. Дальше мы встречаемся и, отталкиваясь от этого музыкального фрагмента, начинаем собирать песню — мы сравнивали этот процесс с игрой в конструктор лего. Я что-то наигрываю, Диме что-то нравится или не нравится — мы устаканиваем форму песни — некую рыбу. И дальше начинается самое интересное: подбор фактуры. В основном мы общаемся визуальными образами и пытаемся найти им аналог в определенном тембре, звуке или инструменте. Я впервые участвую в подобной работе — и мне это очень нравится. Например, мы ищем звуковой аналог мерцания или придумываем партию, которая создаст ощущение осенней погоды.

Пантюшин: Действительно, все построено чаще всего на визуальных образах. Начиная с песни «Книга», когда я сказал Саше, что вот у нас есть книга, в основе эстетики которой лежат простые цвета и простая графика: как бы реализовать это в музыкальном виде. Я закидываю Сашу клипами и музыкальными штуками, составляю этакие «мудборды», но если я прислал клип какой-то группы, то это не значит, что я хочу скопировать ее звук. Иногда я сваливаю на Сашу такое количество странной информации, что на следующий день думаю: а сам бы я понял, что хочу сказать? Но я делаю это совершенно интуитивно. Эти мудборды — странная вещь. Но я не случайно обратился к Саше для записи первой песни. Наше с ним понимание друг друга и совпадение во вкусах — ключ к тому, что у нас получился этот альбом. Я всегда поражаюсь, на каком тонком языке образов и ассоциаций мы общаемся и из каких глубин вылавливаем неожиданные вещи.

Все эти песни — это размышления во время прогулки из пункта А в пункт Б.

Липский: Я называю это совпадением генетического кода. Очень часто происходили мистические вещи: мы одновременно приходили к какому-нибудь решению, при этом это были глубоко запрятанные в подсознании детское впечатление или ассоциация. Это дико вдохновляло и даже немножко пугало.

Я был очень счастлив, когда мы начали вместе работу. Потому что для меня это был новый потрясающий опыт. Я обожаю Дэвида Линча и его творческий тандем с Бадаламенти. Я сейчас не провожу никаких параллелей, просто рассказываю о похожем методе. Есть знаменитое видео, где Бадаламенти рассказывает о том, как родилась тема Лоры Палмер: над ним стоял Дэвид Линч и буквально фаршировал его образами и ассоциациями. Линч описывал ему сцены, которые происходят в «Твин Пикс», и ждал от него музыкальной адаптации того, что он описывает. Я увидел этот ролик до того, как мы стали записывать песни с Димой, и помню, что меня дико заинтересовал такой метод работы. Я бы назвал этот альбом визуально-музыкальным. Для меня это не только музыка, но и мультипликация, и киносюжеты.

Пантюшин: Это не буквально саундтреки к фильмам, но ассоциация с киномузыкой присутствовала в голове. Каждую песню я представляю себе как маленькое театральное представление с музыкой.

Липский: Если говорить о саундтреках, то надо отметить, что мы использовали много приемов из musique concrète. У нас там и гудят машины, и электрички уходят вдаль, и раздается дьявольский смех посредине пьяной вечеринки. Довольно киношная история.

— Есть ли цельный сюжет у этого фильма или это набор киноновелл?

Пантюшин: У меня лично ощущение, что это набор новелл. Но если говорить о том, что объединяет эти сюжеты, то это образ пешехода. Я действительно очень люблю ходить пешком и очень много хожу. А все эти песни — это размышления во время прогулки из пункта А в пункт Б. За два-три года, пока мы записывали этот альбом, у меня много в жизни произошло. Это настроения и состояния человека, живущего в мегаполисе и думающего — о добре, детях, справедливости, любви и развлечениях. Тут все очень приземленно — не про звезды, Луну и Марс: мы никуда не улетали. В этих песнях затронуты простые человеческие вещи, которые сидят в голове у очень многих людей. Я не знаю, как у других голова устроена, а у меня мысли очень сильно скачут. Когда я возвращаюсь с ребенком из детского сада и иду полчаса до дома, меня посещает огромное количество разных мыслей — от политики до отношений и цен в магазинах. Со стороны может показаться, что у меня в голове какой-то бардак. Но я с этим живу, и, как ни странно, получилось это собрать на одном альбоме.

— Откуда происходит ностальгический флер у саунда этого альбома? Это сознательный эстетический выбор или так как-то само получилось?

Липский: Это к вопросу о генетическом коде. Мне кажется, это подсознательные музыкальные впечатления, полученные в детстве. Нет, это не специально, это естественный ход событий.

Пантюшин: Просто в нас это сидит. Для меня это как с твидовым пиджаком. Если ты выходишь на улицу в твидовом пиджаке, то, скорее всего, про тебя подумают, что ты ретроград или старомодно выглядишь. Но лично для меня это понятная, удобная и красивая вещь, в хорошем смысле консервативная. Так же и «Пешеход» — это просто хорошая музыка, просто с таким настроением. Не было задачи стилизовать какую-то эстетику. Но в голове сидит очень много разной музыки — у меня и Саши. То, что близко, то, что комфортно, то, что нравится, то, что мы собирали на протяжении всей жизни, мы интерпретируем и выдаем вот в такие звуки.

Липский: Инструменты, с которыми мы работали: старая драм-машина, синтезаторы Juno-106 и Korg M1 — классические синтезаторы из 1980-х — наверное, их звучание настолько связано с этой эпохой, что у любого человека, разбирающегося в музыке, сразу идет ассоциативная отсылка к той поре.

Там есть и меллотрон — я обожаю этот инструмент, поэтому он не мог туда не затесаться.

Для меня это не только музыка, но и мультипликация, и киносюжеты.

— Первые две музыкальные ассоциации, которые возникли у меня при прослушивании «Пешехода», — это Юрий Чернавский и Ариэль Пинк.

Пантюшин: Имя Чернавского сразу же возникло, когда мы только выложили в сеть первый трек — «Телефон».

Липский: Приехала Галя Чикис из Берлина со словами: «Я — фанатка песни “Телефон”, но это же прямо Чернавский».

Пантюшин: Не буду скрывать, что «Банановые острова» Чернавского — один из моих любимых альбомов. Но я его услышал полностью, наверное, всего лет пять назад — и осознал, что эти песни слышал когда-то в детстве. Наверняка есть какие-то точки соприкосновения, но не было задачи сделать музыку как у Чернавского.

Я давно рисую плакаты. Большинство непосвященных людей, когда видят их в первый раз, говорят: «О, как в советское время плакаты!» Те, кто больше насмотрен, понимают, что в них, безусловно, есть отсылка к советскому плакату, но все гораздо тоньше. Вот еще пример. Я танцую, как говорят, похоже на то, как танцует Дэвид Бирн. Меня не раз с ним сравнивали. При этом — многие удивятся — Дэвида Бирна я начал идентифицировать лет шесть назад, когда в «Энтузиасте» мы начали его концерты показывать. А танцевать я начал гораздо раньше. Возможно, дело в том, что есть похожие психотипы людей, которые могут похоже двигаться и петь, но это не значит, что кто-то кого-то копирует.

Весь интерес нашего творческого процесса не в том, чтобы сделать как у кого-то, кто нам нравится. Тот же Пинк — мой любимый музыкант из современников: по количеству прослушанной за последние 12 лет его музыки никто с ним не сравнится. Что-то от него в нашу музыку попадало: конечно, были и разговоры о нем, и ассоциации — это неизбежно. Впрочем, как и обо многих других музыкантах — от Дэвида Боуи до саундтреков к русским фильмам.

Я долго размышлял о том, в каком стиле я хотел бы записать альбом. Потому что мне сегодня утром нравится одно, завтра — другое. С утра я могу послушать модную рок-группу, а вечером — Эмиля Горовица с песней про макароны. И вот из этого разношерстного набора получилось то, что получилось. Мне кажется, мы наплели что-то безумное — альбом получился очень интересным, при том что он может быть много на что похож, сходство это неуловимое.

Липский: Могу я тут вклиниться с историей про Цоя? Тим с лейбла Beats in Space сделал очередной микс, в который включил две наши песни подряд — «Шахматы» и «Дом с чердаком». Если посмотреть комментарии под этим миксом, то там человек шесть русских людей совершенно искренне пишут, что им эта песня напоминает «Кино». При том что если послушать эту песню, то у нее самое современное звучание — немного в стиле хаус. Она очень отличается от других на нашем альбоме. А то, что люди приняли за подражание Цою, — длинные пропевания окончаний фраз Димой. Хотя нашей изначальной задачей было изобразить тибетского ламу. Мы представляли себе, что это тибетский монах поет таким низким звуком в медитативном состоянии. А с Цоем у нас не было ни малейшей ассоциации. Это какие-то игры подсознания.

— Мне кажется, звук этого альбома отсылает людей, рожденных в 1980-х, в их детство и юность — и тут уже у кого какая ассоциация возникает. Тех, у кого возникает Цой, можно понять, тем более что группа «Кино» использовала драм-машину и фактически делала электропоп. У меня возникла ассоциация с Чернавским, но даже не с «Банановыми островами», а с его синтезаторной музыкой для мультфильмов. А Ариэль Пинк — один из первых и самых ярких американских артистов, которые стали заниматься хонтологической поп-музыкой. Он, как и вы на «Пешеходе», не стилизует свой звук под конкретных артистов, но его альбомы, сама атмосфера его музыки как будто материализуют в пространстве призраки прошлого.

Пантюшин: Да, действительно, у нашей музыки похожая атмосфера.

Липский: «Пешеход» — это не историческая реконструкция. Скорее, это спиритический сеанс.

Пантюшин: Для меня на этом альбоме много из прошлого — там переживания и впечатления, которые накоплены мною с детства. Наверное, музыкой будущего это назвать нельзя. Но я, если честно, не понимаю, что такое музыка будущего.

— Кстати, о будущем — думаете ли вы о втором альбоме?

Пантюшин: Мне сегодняшнему хочется вступить в мир музыки поглубже и заниматься ею до глубокой старости. А что со мной будет дальше — после выхода этого альбома, — я не знаю. Меня всегда привлекала сцена. При этом я не люблю театр и не хотел бы быть актером. Но я хотел бы быть актером в своих проектах. Помимо музыки мне интересна ее театрально-сценическая составляющая. Значит, я буду пытаться этим заниматься, а буду ли я петь, стихи читать или устраивать какие-то перформансы — пока неизвестно.

Липский: У нас явно уже что-то происходит в этом направлении. Даже есть одна новая песня, которая не вошла в альбом; возможно, она станет отправной точкой для следующего.

Понравился материал? Помоги сайту!