Время, назад!

18 апреля 2021 года Майку Науменко исполнилось бы 66 лет. По традиции, заведенной уже давно, COLTA.RU отмечает день рождения основателя и лидера «Зоопарка» специальной публикацией. На этот раз — главой из книги Александра Кушнира «Майк Науменко. Бегство из зоопарка». Она называется «Сказка сказок», и в ней рассказывается о счастливом 1982-м в жизни лидера «Зоопарка».

Сказка сказок

Будда в сердце — с утра свободен.

Борис Гребенщиков

Ранней осенью 1982 года Майк прогуливался по Невскому, держа в руках фирменный диск Йоко Оно. Настроение было приподнятым — он в шестой раз посмотрел в театральной студии у своего приятеля Паши Крусанова видеофильм «Полет над гнездом кукушки». Кроме того, на днях Науменко узнал, что его «Пригородный блюз» вошел в хит-парад «Волгоградского комсомольца». Лидер «Зоопарка» прекрасно понимал, что это, конечно, не Rolling Stone и даже не подпольный журнал «Рокси», но сам факт попадания в молодежный топ-10 официальной газеты согревал ему душу.

Внезапно на противоположной стороне Полицейского моста Науменко увидел знакомую фигуру Андрея «Вилли» Усова. Озираясь по сторонам, тот крался за кем-то, прижимая к груди фотоаппарат «Любитель», и был похож на шпиона из довоенного кинофильма. Несколькими секундами позже Майку удалось рассмотреть, кого же снимает его старинный товарищ. В разгар рабочего дня по мосту, словно парусник, дрейфовал идеолог группы «Аквариум». Одет он был вызывающе: белые туфли, черные брюки и огромный плащ, развевавшийся по ветру, как у эльфов или герцогов из старинных преданий. Испуганные граждане шарахались в стороны, а Гребенщиков шел им навстречу стелящимся шагом и мистическим голосом вещал: «Я — черная смерть, я — черная смерть…», напоминая пришельца из другой галактики.

Удивленный поначалу Майк быстро догадался, что присутствует на фотосессии альбома «Табу», катушка с которым крутилась у него дома уже несколько недель. Еще летом звукорежиссер Андрей Тропилло похвастался, что выцыганил у фирмы «Мелодия» два списанных магнитофона Studer. Особенной гордостью неугомонного Андрея Владимировича был бюджет этой акции, равный двум бутылкам армянского коньяка. Также до Науменко доползли слухи, что, пока музыканты «Аквариума» Дюша Романов и Михаил Файнштейн занимались продажей арбузов, Гребенщиков привел в студию профессионалов Ляпина и Курехина, а Тропилло сумел всю эту гремучую смесь мультиинструменталистов органично запечатлеть на пленке.

Майку, давно мечтавшему о записи в Доме юного техника, нравилось слушать «Табу». В этом альбоме его завораживало буквально все: качество звука, вкрадчивый вокал Гребенщикова, безумное фортепиано Курехина и тяжелая рок-гитара Ляпина — в таких композициях, как «Пепел», «Пустые места», «Кусок жизни» и «Сыновья молчаливых дней». Науменко подолгу и с удовольствием обсуждал эту эпохальную работу с Цоем, Рыбиным и Свиньей. Дальше — больше. Как-то раз Майку позвонили его друзья из московского машинописного журнала «Зеркало» и рассказали, что по коридорам МИФИ гуляет 525-метровая магнитофонная катушка, на одной из сторон которой записан его альбом «LV», а на другой — «Табу». Как было сказано в кельтском эпосе, «мухи и пикнуть не успели».

А вскоре в сторожке у Майка раздался телефонный звонок. До боли родной голос столичного продюсера Володи Литовки предложил ему сыграть несколько концертов в Москве, и это оказалось как нельзя кстати. Дело в том, что в Ленинградском рок-клубе вовсю кипели очередные перестановки, и выступать в городе было положительно негде.

А в столице тем временем резко взлетел спрос на питерский рок-андеграунд. Ларчик открывался просто: в последние месяцы в Москве начала активно функционировать сеть подпольных дистрибьюторов — так называемых магнитофонных писателей. Одним из них был Александр Агеев, ныне проживающий в США. Сегодня его воспоминания представляют, на мой взгляд, особую ценность.

— На секретном концерте «Аквариума» ко мне подошел Саша Самойлов, который выступал с группами «Рубины» и «Последний шанс», — рассказывает Агеев. — И вот Самойлов говорит: «Вчера ходил в ДК “Москворечье”, там был обалденный парень, его зовут Майк. Играл с группой, как называется, не помню, но исполняют ритм-энд-блюз на русском…» А я, дурак, не поехал, хотя слышал про это мероприятие и даже знал, что аппарат давала «Машина времени». Я заинтересовался и запросил питерских друзей: «А найдите-ка мне Майка!» Но запись пришла с другой стороны: Троицкий дал мне пленку какого-то акустического концерта, а там — песня «Ты — дрянь!» Ну, я и погиб…

Магнитофонные писатели тут же принялись тиражировать альбомы Майка и концертные записи «Зоопарка». О том, насколько дерзко и нагло действовали популяризаторы ленинградского рока, можно было написать детективный роман. Под носом у государственных органов ушлые обладатели стационарных магнитофонов «Маяк-001» давали платные объявления в рекламное приложение к газете «Вечерняя Москва». Крохотный текст был прост и заманчив. Мол, увлекаюсь современной музыкой, обмениваюсь катушками с рок-записями, а в самом конце объявления шел номер домашнего телефона. Посвященные читатели прекрасно понимали, о каком именно «обмене» идет речь: если вы хотели купить редкие или новые записи — то, как говорится в Одессе, «их есть у меня».

Рыбалка понеслась вовсю. Вскоре у таких уважаемых людей, как Александр Агеев, Владимир Иванов и Валерий Петрович Ушаков, образовалась целая армия платежеспособных «подписчиков», которые с дрожью в руках выкупали свежие копии «Треугольника» и «Табу» «Аквариума», «Blues de Moscou» «Зоопарка», а также «Сладкой N…» и «LV» Майка. Часть клиентов продолжала тиражировать их дальше, часть просто слушала за закрытыми шторами. В зависимости от характера и темперамента.

К примеру, тот же Агеев, работая инженером в какой-то унылой конторе, перезаписывал часть пленок прямо на службе, а часть — дома. Тиражирование шло двадцать четыре часа в сутки, причем в квартире ему помогали жена и взрослая дочь, а сам Александр при каждом удобном случае вырвался в Ленинград — за новыми записями. Поездки эти часто маскировались под служебные командировки, порою по совершенно невероятным причинам.

— Однажды до моего начальства дошли слухи, что наши коллеги планируют вырыть огромный котлован рядом с Московским вокзалом, — смеется Агеев спустя тридцать пять лет. — И меня направили в Питер — разобраться, не провалится ли вокзал в эту яму. Яму я смотреть, разумеется, не стал, а сразу же начал звонить Панкеру. К тому моменту я знал про Майка две вещи — что ему нравится фильм «Великолепная семерка» и что он любит клеить модели самолетиков. В «Детском мире» самолетиков не оказалось, поэтому я заехал к знакомым и записал ему «Великолепную семерку» на видеокассету. Затем встретился с Панкером, передал кассету, взял ленту «Майк LV» и в тот же вечер уехал в Москву. На работе я отчитался, что Московский вокзал цел, а яму зарыли. Потом поехал домой и стал слушать альбом. Вскоре я понял, что это тройной шедевр. Шедевр исполнения и текстов, шедевр записи и концепции и шедевр оформления. И мы начали его тиражировать, причем после крика «Ставь по новой!» я стал дописывать цикл Юрия Морозова «Харе Кришна». Шел 1982 год, и до царствования Андропова оставалась еще пара месяцев.

С помощью таких энтузиастов, как Агеев, альбомы с похмельной лирикой Майка начали активно размножаться, причем не только в Москве и Питере, но и в отдаленных регионах. Любопытно, что такой мощной партизанской субкультуры не наблюдалось не только в эпоху авантюрной записи «Все братья — сестры», но еще и буквально за пару лет до этого. Тогда флагманы питерской контркультуры пытались через организаторов московских концертов реализовывать свои первые магнитоальбомы, но их ждало жестокое разочарование.

К примеру, когда Гребенщиков отдал дистрибьюторам десяток новеньких катушек «Треугольника» (1981 год), их вскоре вернули обратно. Одну пленку оставили «на память», а остальные копии, как выяснилось, так никто и не купил. Это была та жестокая реальность, которую Борис и Майк часто забывали принимать во внимание.

— Все это было чудовищным ударом, — грустно улыбался впоследствии лидер «Аквариума». — Во-первых, мне не на что было возвращаться в Ленинград. Во-вторых, я планировал рассчитаться с частью долгов, но ничего из этого не вышло.

Кто-то из студентов не выдержал и крикнул: «Да сними ты их на фиг!» На что Майк раздраженно ответил: «У меня глаза болят, парень!»

Теперь же многие меломаны, читавшие статьи о Майке в потрепанных копиях «Рокси», «Зеркала» и вышедшего ему на смену журнала «Ухо», рьяно пожелали перейти от теории к практике. Возможно, они не знали ничего об авторе «Пригородного блюза», зато слышали рассказы о скандальном фестивале в Северном Чертанове и нашумевших выступлениях в ДК «Москворечье» и Театре на Юго-Западе. После целого облака мифов и легенд публика грезила желанием увидеть нечто подобное «вживую». И в тот волшебный момент, когда спрос начал опережать предложение, Михаил Васильевич Науменко расчехлил гитару в одном из корпусов общежития инженерно-физического института на Каширке. Напротив него сидели выступавшие в тот вечер музыканты подпольного коллектива «Кэндзабуро Оэ», редколлегия журнала «Ухо» и прочая разношерстная публика. Давайте предоставим микрофон очевидцу.

— Осенью 1982 года я впервые увидел Майка, альбомов которого до этого не слышал, — вспоминает рок-критик Сергей Гурьев. — Дело было в покрашенном темно-зеленой краской полувоенном подвальчике, в который набилось человек тридцать. Сам музыкант был одет в черный костюм и большие черные очки, которые постоянно сползали у него с носа. Иногда Науменко успевал поправлять их пальцем, иногда они падали ему на колени… Кто-то из студентов не выдержал и крикнул: «Да сними ты их на фиг!» На что Майк раздраженно ответил: «У меня глаза болят, парень!» Мне показалось, что между залом и артистом возникло напряжение и его вообще здесь не сильно любят. И тут еще кто-то заорал у меня над ухом: «Ты — дрянь!» — и я подумал: «Господи, что же за люди такие злобные?» А Майк облегченно вздохнул и начал играть песню «Ты — дрянь!», которую я услышал первый раз в жизни.

* * *

Постепенно Науменко начал появляться в Москве все чаще — в среднем по разу в месяц. Здесь он неделю напролет праздновал свой день рождения, крепко подружившись с Сергеем Рыженко из «Последнего шанса». Ночевал Майк, как правило, у поэта Алексея Дидурова, который под влиянием бесед со «звездой рок-н-ролла» вскоре основал собственную группу «Искусственные дети».

Дома у Саши Липницкого лидер «Зоопарка» добрался до вожделенного видеомагнитофона, на одном дыхании отсмотрев с Гребенщиковым рок-оперу «Tommy» и документальный фильм «Rock'n'Roll Heroes». Затем, обалдев от увиденного, музыканты потребовали у хозяина салона показать им Вудстокский рок-фестиваль. Вдохновленные просмотром, ленинградские гости обнаружили себя утром в саду «Эрмитаж», в состоянии полной прострации просочившимися сквозь запертую дверь квартиры в Большом Каретном. Комментировать тут было нечего, да и слова оказались не нужны.

Через несколько дней друзья презентовали Науменко дебютный номер журнала «Ухо», где помимо написанной Майком статьи про «Зоопарк» красовался программный материал Троицкого «Песни городских вольеров», в котором, в частности, говорилось:

«Никто не снискал за последнее время столько комплиментов и одновременно столько ругани в свой адрес, как Майк… Он стоит голый в своей ванной комнате, куда неожиданно набежало несколько сотен народу. Он демонстративно незащищен. Он позволяет себе выглядеть в песнях жалким и нелепым. Он нарочито антипатичен, даже в самых драматических ситуациях. И в результате пожинает урожай глупых смешков и свиста нормальных ребят и девушек, у которых свои представления об искусстве. Они не хотят видеть себя; это зеркало плюет им в глаза».

Необходимо напомнить, что в глазах рок-журналистов Науменко стал рок-звездой далеко не сразу. До появления альбомов «Зоопарка» большинство из них слушали песни Галича и Высоцкого, «Машины времени» и «Воскресения», в которых все было понятно и просто. Их можно было подбирать на гитаре и исполнять перед восторженными барышнями на студенческих вечеринках. Немногочисленные «эстеты столичных салонов» предпочитали фолк-стеб «Последнего шанса» и авангардные записи «Мухоморов», а диссиденты и будущие «прорабы перестройки» тащились на сыромятном панк-роке «Автоматических удовлетворителей». Иными словами, серьезный конкурент у Майка в 1982 году был только один — группа «Аквариум». Причем в любом составе.

Спустя несколько недель после бардачного концерта Майка с группой «Кэндзабуро Оэ» редакция журнала «Ухо» пригласила выступить в Москве дуэт Гребенщиков — Курехин. Остановившись передохнуть в одной из комнат МИФИ, клавишник «Аквариума» очаровал студенток своей музыкальной эрудицией, когда в ответ на вопрос о Лори Андерсон напел вокальную партию с ее альбома «Big Science», вышедшего всего несколько месяцев назад. Такие эффектные фокусы запоминались надолго.

Энергично сыгранный в две гитары «Пригородный блюз», усиленный гармошкой Гребенщикова, воспринимался аудиторией чуть ли не как призыв к вооруженному восстанию.

В свою очередь, БГ усилил концертный репертуар боевиком «Немое кино», который упорно не включал в номерные альбомы. В первую очередь — из-за стремного текста: «Я видел чудеса обеих столиц, святых без рук и женщин без лиц. / Все ангелы в запое, я не помню, кто где, / Все рокеры — в жопе, а джазмены — в п∗∗де». Студенты встречали знакомые слова громом аплодисментов, и Майку с его трепетной «Одой ванной комнате» тягаться с подобной поэзией было сложно.

Тем не менее редактор журнала «Ухо» Илья Смирнов рискнул объединить выступления Науменко и Гребенщикова в единый концерт. Дело происходило в его квартире недалеко от станции «Динамо», причем звук снимался с нескольких микрофонов, привезенных опытным менеджером группы «Смещение» Артуром Гильдебрандтом.

Сейшен оказался крайне удачным, причем по нескольким причинам. Во-первых, оба музыканта были «в ударе» и в течение трех часов исполнили большую часть своего боевого репертуара. Для архивариусов заметим, что Майк отметился концертной премьерой «Растафары», а БГ спел несколько раритетов: «Новую жизнь на новом посту», «Роскошь» и «Не надо мне мешать». Во-вторых, шумный концерт удивительным образом не свинтили, и зрители расходились по домам, явно впечатленные услышанным. Энергично сыгранный в две гитары «Пригородный блюз», усиленный гармошкой Гребенщикова, воспринимался аудиторией чуть ли не как призыв к вооруженному восстанию. И небезосновательно.

В-третьих, магнитофонная запись, сделанная «с воздуха», получилась на редкость качественной, напоминая по драматургии альбом «Все братья — сестры». Как и пять лет назад, музыканты исполняли песни по очереди, вдохновенно подыгрывая друг другу на акустических гитарах. В интернете бродит фрагмент этого квартирника, где некий поклонник, очарованный высоким искусством, заворожено произносит: «Это полный п∗∗дец!» — не замечая стоящих рядом микрофонов.

Эйфория от мероприятия оказалась настолько сильной, что Смирнов решил провести аналогичный концерт в октябре 1982 года, отметив таким образом собственный день рождения. К сожалению, в тот вечер «недолго музыка играла». Вызванный соседями наряд милиции в ультимативной форме потребовал «прекратить безобразие».

Но все это было лишь преддверием грядущих катаклизмов. Весь следующий месяц Майка преследовала полоса неудач. В одном из писем он жаловался друзьям: «У нас сорвался очередной концерт в Москве. “Зоопарк” должен был играть 3 ноября с какой-то местной синтезаторной группой. Но по независящим от нас причинам концерт отложен на неопределенное время».

Однако Науменко все же дал один акустический концерт в красном уголке, расположенном неподалеку от станции «Лермонтовская». На этом выступлении, состоявшемся 7 ноября, присутствовал журналист Константин Преображенский, вспоминавший, как организатор, вручая деньги Майку, не без удивления заметил: «Очень странно, что в этот всенародный праздник нас не свинтили». И в каком-то смысле он сглазил.

Следующее выступление «Зоопарка» должно было состояться 10 ноября в Доме культуры имени Свердлова на «Фрунзенской». Но в этот день в стране случился траур — умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев. Концерт, на который методом «сарафанного радио» было продано несколько сотен билетов, отменили. А устроители, по воспоминаниям Олега Ковриги, «попали» на достаточно крупную сумму.

Вернувшись в Ленинград, Майк узнал, что в город прибыл его старинный приятель Саша Донских, с которым он в свое время играл акустику в общежитиях. Поскольку жить тому было негде, сердобольный Науменко приютил его у себя дома. И в тот же вечер Майк и Александр Петрович Донских устроили алкогольный джем, помянув почившего генсека и сочинив массу скабрезных куплетов о вождях мирового пролетариата.

— Майк тогда был в замечательной творческой форме, — рассказывал Донских. — На мой взгляд, жизнь его в тот момент была сильно сконцентрирована, как будто за один год он проживал несколько лет.

Через неделю после смерти Брежнева у Науменко состоялся не очень удачный акустический концерт в подмосковном Долгопрудном — с участием Донских и Рыженко. Донских играл на фортепиано, а Сергей Рыженко — на скрипке. Затем 24 ноября «Зоопарк» планировал выступить в столице, но музыканты были вынуждены вернуться домой несолоно хлебавши. Организаторы честно объяснили Майку, что мероприятие не состоится «из-за скандальной репутации группы». При этом причина этой скандальности была совершенно непонятна.

Зато к концу 1982 года стало очевидным, что под руководством нового генсека Андропова политика партии становится все более жесткой. В том числе — и в области молодежной культуры. К примеру, в феврале 1983 года силами госбезопасности было сорвано сразу два концерта «Аквариума» — в институте электронного машиностроения и в физико-химическом институте имени Карпова.

— Как-то раз я решился посетить концерт «Зоопарка», — вспоминал Александр Агеев. — Сейшен должен был проходить в клубе чулочной или носочной фабрики. И вот сидим мы с приятелем в зале, и тут сцене появляется чувак и объявляет: «Майка не будет!» И весь зал начинает скандировать: «Майка! Майка! Майка!» И я тоже громко ору…. Но на сцене так никто и не появился. Мне сказали, что Науменко стоял за углом здания и от обиды, что его запретили, тоскливо глушил портвейн.

Итак, брежневская идиллия закончилась. На страну надвигалась душная андроповская мгла. В этот период в Москве начали практиковаться уличные облавы, в кинотеатрах проверяли документы, а студентов выгоняли из институтов за четыре часа пропусков в семестр. Похожие явления происходили и в области культуры. Майк с друзьями попали под жесткий прессинг. Морально лидер «Зоопарка» был к этому готов, но подобные идеологические перемены произошли в его жизни слишком стремительно.

— Мы все были мальчиками из обеспеченных семей, и наши занятия всегда имели надежный тыл, — замечал впоследствии приятель Майка, звукорежиссер Марат Айрапетян. — Все происходящее было лишь игрой, иногда опасной, почти всегда забавной, но — игрой. А потом началась «взрослая» жизнь — работа, у кого-то семья и дети, денежные проблемы. Волшебным образом все перебрались из благоустроенных родительских квартир в какие-то сомнительные коммуналки. Общая атмосфера в стране нам не помогала, и новые реалии не избавили нас от проблем, а только резко сменили их набор.

Понравился материал? Помоги сайту!