Элиты. Городской голова

Это интервью, которое дал Анастасии Каримовой на условиях анонимности глава администрации (сити-менеджер) одного из русских городов, входит в проект COLTA.RU «Элиты-2016». В нем представители разных элит говорят о себе и стране сегодня.

Проект делался очень трудно, редакция не стесняется рассказать об этом и вот здесь объясняет, почему.

В той же серии читайте разговор c основательницей клуба «418», московской it-girl Надеждой Оболенцевой, политтехнологом, работавшим на администрацию президента, Андреем Колядиным, крупным бизнесменом (состояние больше 200 млн долларов) и экспертом аналитического центра при правительстве РФ.

— Что такое для тебя Россия сегодня?

— Это натянутая рогатка, которая может либо хорошо выстрелить, либо щелкнуть того, кто ее держит. Знаешь, рогатку натягиваешь, и если неправильно это сделать, она может тебе же по рукам стукнуть сильно.

— У руководителей из других регионов тоже такое настроение?

— Все ждут кардинальных изменений в системе управления экономикой, с опорой на муниципалитеты и регионы.

— А если эти изменения не произойдут, то что?

— Будет банкротство муниципалитетов. Все понимают это. У нас раньше как было: если что-то плохо в регионе, то найдем, за что посадить руководителя, поставим нового. Но был экономический рост. Благодаря росту кого-то убрал — на сумму роста что-то улучшилось, и можно было сказать: вот, видите, пришел хороший начальник. Сейчас эта схема не пройдет. Настолько все плохо в экономике, что, поставив другого, ничего кардинально изменить не получится без изменений на федеральном уровне.

— Нужна федерализация?

— Нужны прежде всего изменения в бюджетном законодательстве. Когда у муниципалитета забирают НДФЛ, налог на прибыль, НДС, которые создаются здесь, в регионе, вместо того чтобы вкладывать в него же — это ни в какие ворота не лезет! У нас городу остается 16,7% от налогов, которые мы собираем, две трети из них идут на зарплаты бюджетникам. На развитие не остается ничего. На содержание дорог нам нужно тратить условно 100 рублей. А у нас дорожный фонд — пять рублей по отношению к этим ста. Почувствуй разницу.

Будет банкротство муниципалитетов. Все понимают это.

— Хороших дорог не может быть в принципе при таком раскладе?

— Да. И это абсолютно по всем регионам так.

— А москвичи приезжают и думают, что дороги плохие, потому что разворовали все.

— Я всем москвичам и петербуржцам хочу сказать: учите экономику! Почему у вас столько денег? Потому что Москва и Санкт-Петербург — это и города, и субъекты федерации. Если бы у меня оставались все деньги, которые я передаю в субъект, на региональный уровень, — а это примерно половина налогов, — у меня был бы город-сад! Плюс крупные компании регистрируются в Москве и Санкт-Петербурге и платят налоги там. У нас промышленный город, есть несколько предприятий крупных, и все они платят налог на прибыль в Москву, они там зарегистрированы. Дайте мне эти деньги дополнительно на дороги!

— А несменяемость власти влияет на ситуацию в регионах?

— Конечно! Системе кажется, что она надежна, когда все друг друга знают, все могут опереться вниз. Это, может, и хорошо с политической точки зрения, но вредит экономике; отсюда и коррупция, и низкое качество управления. Сейчас коррупция — вообще основа всей экономики России. То есть экономика у нас вроде рыночная, но 70 процентов денег и контрактов — в коррупционных схемах, а это уже не рынок. Тут неважны ни конкурентные преимущества, ни цена — достаточно связей, и это убивает развитие страны.

Мы вот получили деньги федеральные на ремонт дорог, и нам нужно было наши сметы показывать в межрегиональном дорожном управлении. Мы их показываем, а они говорят: «Ой, а что это у вас за сметы? Мы их не повезем в Москву». — «Почему?» — «А они у вас в три раза дешевле». Потому что у нас нет коррупционной составляющей. Мы знаем, сколько стоит битум, мазут… Сейчас вот садик вводили, у нас на одного ребенка садик вышел в два-три раза дешевле, чем в других регионах. Потому что у нас нет откатов. Сразу по рукам всем!

Системе кажется, что она надежна, когда все друг друга знают, все могут опереться вниз; отсюда коррупция, низкое качество управления.

— А тебе как городскому голове доводилось чувствовать давление сверху?

— Ну, неприятные моменты были. Но я не держусь за это кресло. Если многим чиновникам можно сказать: «Я тебя уволю!» — и они пойдут выполнять, то мне так не скажешь. Потому что я отвечу: «Хорошо, я пошел».

— В партию пытались тебя вступить?

— Нет. Я на входе сказал: ребята, я не в политику пришел, я пришел заниматься экономикой.

— И в кабинете у тебя, кстати, нет обязательного портрета Путина. Не спрашивали тебя — как так?

— Пока не спрашивали.

— Ну вот ты пришел и сидишь в кресле главы администрации города, сити-менеджера, уже второй срок.

— Как-то это звучит — второй срок… (Смеется.) Шестой год, скажем так.

— Что входит в круг твоих обязанностей?

— У сити-менеджера должны быть экономические навыки, управленческие. У мэра больше политические функции, представительские, он работает больше с общественностью. У сити-менеджера экономические: жизнедеятельность муниципальных предприятий, развитие экономики региона и так далее.

Я недавно разговаривал с Шуваловым, и они говорят, что нужно выборы возвращать народу. Ну, так мне Шувалов сказал.

— И ты был на эту должность не выбран, а назначен гордумой. Насколько я помню, раньше ты считал, что должность главы города должна быть выборной.

— Нет. Я бы не пошел на эту должность, если бы считал, что она неправильная. Я недавно разговаривал с Шуваловым, и они говорят, что нужно выборы возвращать народу. Ну, так мне Шувалов сказал. Но я считаю, что именно сити-менеджеров в России оптимально назначать. Выборы — это борьба кошельков и маркетингов. Когда последний раз у нас были всенародные выборы, главой города стал человек, который до этого руководил городской свалкой, его два месяца пиарили, преподносили, а через полгода поняли, что он выполнял волю определенной промышленной группы. Теперь сити-менеджер в нашем городе — человек из числа депутатов. То есть люди выбрали депутатов, а депутаты из себя определили главу города. Кстати, при таком раскладе и политического риска никакого, потому что дума подконтрольна системе. Чтобы меня уволить, нужен час: дума собралась, проголосовала, меня уволили.

— Ты вначале идти на это место не хотел.

— У меня был небольшой бизнес, я участвовал кое в каких общественных проектах, и я вообще не хотел идти на госслужбу. Но найти на эту должность человека, который не принадлежал бы ни к одной финансово-промышленной группе, было тяжело, а я оказался, может быть, самой удобной кандидатурой. А у меня был внутренний вызов — слабо, не слабо…

— Ты говоришь, что политикой не занимаешься. И при этом как-то сказал, что гей-парад у себя в городе ты бы запретил. Почему?

— Это моя личная позиция. У нас в городе много людей нетрадиционной сексуальной ориентации. Они нормально живут, работают, никто не бегает за ними с факелами. Не хочу, чтобы к нам приезжали с гастролями заезжие гей-активисты и что-то тут такое проводили. Причем, по опыту других городов, они ведут себя так, как будто им все должны, пугают местных чиновников Страсбургским судом. Интересно, а город Страсбург не будет против, если 28 мая наш погранполк подаст заявку на проведение публичного массового мероприятия — Дня пограничника в Страсбурге? Ну они же толерантны! Я вот думаю, что откажут.

Геи требуют уже разрешить усыновление российских детей иностранными однополыми парами. Ну… зачем? Они же муж и жена, пусть сделают как-то себе ребенка сами!

— А если бы местные жители подали заявку на гей-парад?

— Смотря какая цель. Геев здесь кто-то ущемляет? У них нет свободы?

— Например, нет возможности вступать в брак.

— Ну где-то же однополые браки есть. Пусть женятся там. Они требуют уже разрешить усыновление российских детей иностранными однополыми парами. Ну… зачем? Зачем им приемные дети? Они же муж и жена, пусть сделают как-то себе ребенка сами!

— А ты на себе ощущаешь откат к традиционным ценностям, духовные скрепы?

— Ощущаю личный откат — к семейным ценностям. Для меня самое главное в жизни — семья.

— Кстати, а Крым — наш?

— У меня встречный вопрос: Крым был не наш? Туда все ездили, все отдыхали. Это разделение — Западная, Восточная Украина — не сейчас произошло. У меня отец — военный, служил в Закарпатье, когда мне было три года. И в детском садике проходило родительское собрание: несколько детей на территории садика рисовали свастику. В три года. Это были 1970-е, значит, родители их учили. А потом мы переехали на восток Украины. Помню, уже в 90-х я с бабушкой ходил в собес, и их заставляли что-то писать на украинском. И бабушка говорит: «Я не знаю украинского! Что вы меня заставляете?» — «А у нас из Киева такой приказ пришел». — «Ну и езжайте в свой Киев!»

Для простых россиян Крым — наш, скажем так. Дальше уже начинается большая политика. Завтра решат обменять там позицию по Крыму… на позицию по Курилам. А у нас есть деревни, и там как ели несанкционную картошку с самогонкой, так и едят. Для них, конечно, «крымнаш». У них ничего не поменялось на столе, но у них прибавилось патриотизма. А вот бизнесменам, политикам нужно отказываться от недвижимости. Вот, мне кажется, у них нужно спросить.

В Москве сидят «окопавшиеся менеджеры». Половина людей еще с советских времен не работала в регионах, и они думают, что все понимают про страну.

— А санкции на город повлияли?

— Конечно! Мы отлично понимаем, что у нас кредиты стали дороже. Но это вообще по всей стране. Благосостояние населения падает очень сильно, покупательная способность. Очень большой всплеск микрокредитных финансовых организаций, мелкого займа. Это отразилось на всем!

— А ты читаешь расследования Навального?

— Иногда читаю.

— Кстати, оппозиция вела активную избирательную кампанию в регионах в прошлом году. Следил за этим?

— Московские оппозиционеры делали все по классической выборной схеме: ищи минусы, и на критике ты куда-нибудь вылезешь. Мне сити-менеджер из другого города рассказывал, как к ним приехал один московский оппозиционный политик и выложил в соцсетях фотографию: «Посмотрите, какие ужасные дороги». На фото колодец открытый, выбоины, но если камеру на пять градусов правее подвинуть, то в кадр попадут катки — дорога ремонтируется. Люди писали: «О, как ужасно!» А все, кто там живет, смеялись: ребята, мы эту улицу узнали, она в ремонте!

А критика у них не сработала, потому что они в регионы шли с федеральной повесткой. Они молодцы, что устраивали встречи с избирателями во дворах. Но ты приходишь, а тебе бабушка говорит: «Сынок, мне бы лавочку поставить…» А ты отвечаешь: «Подожди, бабушка! Ты знаешь, что этот олигарх украл вот столько денег?» А она опять: «Сынок, мне бы лавочку». И когда она три раза ему про лавочку, а он ей про мировое зло… Если бы они хотя бы про коррупцию в нашем регионе говорили, а они говорили об общих вещах — а они бабушке неинтересны. Это был самый большой их провал — они вышли не с той повесткой.

Цель чиновников — как можно дольше просидеть у кормушки. В последние 20 лет система была разрушена на самовоспроизводство.

— Давай вернемся к отношениям регионов с Москвой. У федеральных чиновников есть вообще понимание, чем живут регионы?

— В Москве сидят «окопавшиеся менеджеры». Это такое выражение из бизнеса. Когда-то человек был на заводе станочником, вытачивал детали, потом его подняли до начальника цеха, потом до директора завода, потом он стал директором холдинга. Сидит в кабинете, 10 лет уже не ходил в цех и не знает, чем там живут люди. Он принимает какие-то решения, не понимая, что станки, люди и технологии поменялись. Он уверен, что раз он работал когда-то в цеху, то он знает, что там происходит. Во власти половина людей еще с советских времен не работала в регионах, и они думают, что все понимают про страну. Половина законов, принимающихся в Москве, далека от реалий. Нет консультационного совета, который бы подсказывал, на какие грабли можно наступить.

— И какие это могут быть грабли?

— Ну, вот пример. Есть федеральная программа по строительству школ — «Развитие школьного образования». Вроде бы благое дело. Но кто-то решил, что нужно выделять деньги на строительство школ от 1000 мест. Для очень больших городов это нормально. Но большинству регионов не нужны такие большие школы! Где-то нужна школа на 100 мест, где-то на 500… И если у тебя школа от 1000 мест, только тогда ты участвуешь. Хотя это просто: собрать мэров и спросить: «Вам какие школы нужны?»

— Ты вообще устал за эти шесть лет?

— У меня сейчас усталость накапливается. Потому что все, что можно было оптимизировать, у меня реализовано, механизм работает. На теперь мне нужно выстроить систему, которая воспроизводит кадры. Причем это проблема абсолютно любого уровня, от регионального до федерального. Все, кого я встречаю, говорят: проблема с кадрами! Некого брать!

Терроризм — это сейчас одна из самых цементирующих функций государства. Представь, нет этого; что тогда делать?

— А в чем ее корень?

— Есть такое понятие: выжженная земля. Если в коммерческом предприятии все заинтересованы в долгосрочной перспективе, то цель чиновников — как можно дольше просидеть у кормушки, и соответственно они должны быть незаменимы. А чтобы они были незаменимы, вокруг них не должно быть людей, которые их заменят. Годами боялись: а, значит, меня подсидеть кто-то хочет! И убирали тех, кто умнее, продвинутее. Хорошо было в советские времена, когда с самого низа можно было попасть наверх, если ты профессионально что-то делаешь. Но в последние 20 лет выжгли все, система была разрушена на самовоспроизводство. Это большая беда, и ее признают на всех уровнях. Тот же Шувалов говорит: «А как мы одноразово можем поменять всех, на кого?» То есть, с одной стороны, им нужна лояльность, а с другой — профессионализм. А профессионалов всех в свое время по голове, по шапке — идите и не умничайте. Сейчас нужно умничать, а кому?

— А как ты думаешь, наше общество вообще можно трансформировать?

— Я вот сейчас смотрю на молодежь — у меня сын-подросток — и думаю: экономика идет другим путем везде, мы отстаем. Но вместо того, чтобы перепрыгнуть сразу в точку, где все это находится, мы продолжаем выстраивать политическую систему, коммуникации внутри общества, которые в какой-то момент будут не нужны. Люди будут пользоваться виртуальными деньгами, жить в мире, где границы размыты. И жесткое военное государство, где все закрыто, в худшем виде полицейское государство… В один прекрасный момент все это может рухнуть, и будут не нужны ни эти функции, ни эти задачи, надо будет жить по-другому. Поэтому сейчас и придумываются эти вещи, например, терроризм. Терроризм — это сейчас одна из самых цементирующих функций государства. Представь, нет этого; что тогда делать?

Вот как идешь за грибами, говоришь «я знаю место клевое», идешь и понимаешь, что там точно грибов нет. А все за тобой идут…

— У тебя вообще есть ощущение относительно страны какой-то тревоги, непредсказуемости ситуации?

— Больше — что время уходит впустую, проваливается, как песок сквозь пальцы. Я четко осознаю круг моих полномочий, круг моих возможностей, но иногда у меня возникает иллюзия, что я могу изменить что-то, что выходит за рамки этого круга, и я пытаюсь донести это до людей, от которых это зависит. Но ничего не меняется.

— Такое чувство беспомощности?

— Нет, не чувство беспомощности, а… как это чувство назвать, не знаю… Разочарование! Разочарование оттого, что некоторые вещи очевидны, но есть боязнь… Сейчас такое время, что для того, чтобы что-то изменить, нужно признать кучу ошибок, прежде всего, с точки зрения экономики даже, с точки зрения управления, я не говорю про политику. Большая проблема, кстати, — открытости нет: боязнь признаваться в любви, боязнь извиняться. Кстати, я надеюсь, что в администрации нашего города я научил подчиненных иногда извиняться перед уважаемыми жителями. Ничего страшного нет, и я сам очень часто говорю: «Простите, виноват…»

— А в контексте федеральной политики?

— В контексте федеральной политики нужно извиниться и вообще пойти в другую сторону. Просто вообще в другую! Вот как в лес идешь за грибами с компанией, говоришь «я знаю место клевое», идешь и понимаешь, что там точно грибов нет. Но ты идешь, потому что тебе стыдно сказать, что ты заблудился и грибы-то не там. А все за тобой идут… (Смеется.) Да, наверное, первые 15 минут все будут говорить: «Дурак! Куда ты нас вел?» Но потом, с грибами уже, забудут. А мы все идем не на ту поляну.

«Элиты-2016» — весь проект:

Элиты. Крупный бизнес
Элиты. Надежда Оболенцева
Элиты. Правительство
Элиты. Андрей Колядин

Понравился материал? Помоги сайту!