«Я же разговариваю с вами, а не с вашим мозгом»

Сегодня у нас на сайте особенный день. В течение нескольких месяцев COLTA.RU читала книги больших ученых — от Эрика Канделя до Лизы Рэндалл и Стивена Пинкера, встречалась и разговаривала с ними, выясняла, как устроен сегодня научный процесс и как сюжеты, волнующие нобелевских лауреатов, касаются нас с вами. Сегодня мы завершаем проект «Большая наука», осуществленный при поддержке «Книжных проектов Дмитрия Зимина», и выкладываем его материалы — все сразу. Благодарим коллег за эту удивительную возможность и желаем вам интересного чтения!

Интересно, заметил ли кто-нибудь, когда именно человечество перестало бояться возможностей естественного интеллекта и переключилось на искусственный? Илон Маск и Марк Цукерберг уже чуть не поссорились на тему того, будет ли ИИ «фундаментальным риском для цивилизации», а индустрия развлечений тем временем вовсю разыгрывает наши страхи на тему роботов разной степени беспощадности. Лучшим комиксом прошлого года у Marvel критики считают короткую серию The Vision, в которой знакомый по фильмам про «Мстителей» андроид решает, что тоже хочет стать настоящим мальчиком, изготавливает себе жену, двоих детей и собаку и селится с ними в пригороде.

«Даже ваш смартфон даст вам сто очков вперед с точки зрения вычислительных возможностей. Машинный интеллект уже вокруг нас, он помогает и будет помогать нам во всем, и из-за него вы, к примеру, скорее всего, чаще забываете то, что где-то сохранили. Но пока у меня нет теории сознания моего телефона, а у него — моей», — совершенно спокойно напоминает Майкл Газзанига, нейропсихолог и один из отцов-основателей когнитивной нейронауки. Кажется, он устал отвечать на такие вопросы.

Газзанига, с которым мы беседуем по тому самому смартфону, имеет в виду теорию сознания (theory of mind) — способность приматов, в том числе человека, понимать, что у другого есть желания, знания, намерения и так далее, и отделять их от собственных. Это крайне важная способность: что бы вам ни говорили на лекциях по математическому анализу или уроках правописания, 99% времени человек думает о том, что думают и чувствуют другие люди. Идею теории сознания предложили в статье 1978 года Дэвид Примак и Гай Вудрафф, и с тех пор то, как она развивается — нормально или аномально, как, например, при расстройствах аутистического спектра или шизофрении, — занимает множество ученых во всем мире.

Сам Газзанига известен, прежде всего, как специалист по «железу», а не «софту»: в 1960-х годах вместе с будущим лауреатом Нобелевской премии по физиологии или медицине Роджером Сперри он впервые показал, что у полушарий человеческого мозга есть специализация. В других интервью он признавался, что, еще будучи студентом, написал Сперри с просьбой о летней стажировке в Калтехе по двум причинам. Во-первых, его интересовали необычные работы тамошних ученых, как будто бы противоречившие общепринятым тогда представлениям о строении мозга. Во-вторых, его подружка нашла себе работу на лето неподалеку от института.

Тогда же Газзанигу страшно заинтриговали пациенты с расщепленным мозгом — люди, у которых хирургически рассекалось мозолистое тело, оживленный канал связи между полушариями мозга. Таким образом довольно успешно пытались лечить тяжелую эпилепсию, и поначалу считалось, что никаких других последствий, кроме прекращения приступов, такая операция не имеет.

Сперри, Газзанига и их коллеги быстро выяснили, что это, мягко говоря, не так. Они придумали способ показать велосипед только правому полушарию (для этого используется штука под названием тахистоскоп; человек смотрит в одну точку в центре поля зрения, а справа или слева от нее ему быстро показывают картинку).

Пациент с расщепленным мозгом видел велосипед правым полушарием, но, когда его спрашивали, что он видит, он отвечал, что ничего, — потому что у «одинокого» правого полушария нет языка, которым оно могло бы воспользоваться. Зато пациент после этого мог нарисовать увиденный велосипед левой рукой. Или выбрать, тоже левой кистью, из множества предметов ложку или зубную щетку, которую увидел только правым полушарием.

«Каждый раз, когда вы ставите эксперимент с пациентом с расщепленным мозгом, это удивительный опыт, потому что вы подглядываете в чье-то сознание, начинаете понимать, как оно работает у этого человека и у вас. Очень часто вы наблюдаете психиатрические, неврологические особенности, видите что-то на снимках, и когда вам удается верно предположить, что это, — это же поразительно», — говорит мне Газзанига.

Ученый и его коллеги поставили множество экспериментов с немногочисленной когортой пациентов с расщепленным мозгом. В еще одной знаковой работе полушариям показывали разные картинки: левому — куриный коготь, правому — снег. Затем пациентам предлагали выбрать наиболее подходящие к увиденному картинки. Правое полушарие выбирало лопату, а левое — цыпленка.

— Даже ваш смартфон даст вам сто очков вперед с точки зрения вычислительных возможностей. Но у меня нет теории сознания моего телефона, а у него — моей.

Когда пациента просили рассказать, почему он выбрал именно эти картинки, он легко справлялся с когтем и цыпленком — у цыпленка есть коготь, в конце концов. Теоретически лопата должна была представлять для левого, «языкового», полушария невыполнимую задачу, потому что снега оно не видело. Но пациент уверенно отвечал: а лопата нужна, чтобы чистить курятник.

Так в левом полушарии обнаружился «интерпретатор» реальности, который берет имеющуюся у него информацию и непрерывно рассказывает сознанию связную историю о происходящем. (О том, на что похожа жизнь без интерпретатора, красочно рассказывает Джилл Тейлор в замечательной книге «Мой инсульт был мне наукой».) Так вы понимаете намеки и строите догадки. Так, в конце концов, профессор Газзанига рассказывает, почему поехал работать в Калтех.

Самая свежая из изданных книга ученого — «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии» — это в каком-то смысле замыкание круга, логическая кульминация его многолетних исследований структуры мозга. Здесь ставится главный вопрос уже не только для фундаментальной нейробиологии, но и для повседневной жизни: между сложной биологической машиной в черепной коробке и ежесекундно создаваемым ею «я» — кто главный? И есть ли главный вообще?

«В этой книге я пытаюсь поставить под сомнение само понятие свободы воли, как оно обычно используется, — в нем мало смысла», — объясняет Газзанига. По его словам, изучение работы мозга и сознания привело его к мысли о том, что ответственность за собственные действия, тот самый ответ на вопрос «кто главный?», находится на уровне социальных взаимодействий. «Вы не ищете волю в мозге — она в том, как вы ведете себя в своей социальной группе. В каком-то смысле это уводит нас от нейронауки в плоскость динамики между обществом и человеком», — говорит он.

Это отнюдь не праздные рассуждения. С 2007 по 2011 год Газзанига возглавлял созданный при поддержке Фонда Макартуров проект «Закон и нейронаука». Его задачей было состыковать современное понимание человеческого мозга (именно человеческого, а не, скажем, мышиного) с тем, что постоянно происходит в американских судах, где с помощью нейронаучных доводов то и дело пытаются обвинять и защищать живых людей.

«Когда-то лишь некоторые юридические школы занимались вопросами, к примеру, вины и нарушений работы мозга или других факторов — это были очень спорные вопросы. Сейчас все понимают, что по мере того, как нейронаука развивается, она все чаще будет попадать в зал для судебных заседаний», — говорит ученый. Подружить юристов с нейропсихологами удалось: теперь такие учебные курсы и исследовательские проекты есть во многих ведущих университетах.

В реальности дружба развивается медленнее, чем в популярных юридических драмах, — судебно-нейропсихологической революции пока не случилось. «И настоящий вопрос здесь вот в чем: теперь, когда мы знаем то, что мы знаем о мозге, должны ли мы так же наказывать виновных? Помогает ли наказание кому бы то ни было? Вот здесь, на мой взгляд, будет вестись дальнейшая работа», — добавляет Газзанига.

Помимо судебной системы достижения нейронауки крайне интересуют коммерцию и социальные сети, где из миллиона товаров или постов нужно привлечь внимание к тем, что нужны клиенту или рекламодателю. (Здесь сразу вспоминаются технологии привлечения внимания к нашему кандидату, то есть, извините, нашей вазе, из пелевинского «Шлема ужаса».) «Все, что мы делаем, — это функция наших когнитивных взаимодействий с окружающей средой, и нейронаука находится в центре всех наших начинаний. У нее всегда будут клиенты», — говорит Газзанига.

«Вообще спрашивать меня, что еще мне интересно в современной нейронауке, — все равно что спрашивать гитариста: а что вы еще любите делать кроме игры на гитаре? — смеется ученый. — Ты учишься чему-то, а потом постоянно ищешь новые проблемы, многие из которых, вообще говоря, выходят за рамки того, что ты умеешь. С конца сентября я участвую в исследовании о политической поляризации — даже не спрашивайте, как я туда попал, потому что я и сам не знаю. Это интересная проблема, и мы пытаемся понять, можно ли ее изучать с помощью нейронауки».

— Наши мозги разговаривают друг с другом, но мы общаемся как личности. Никто не сидит и не думает: так, сейчас я буду разговаривать с правым полушарием мозга, эти темы я поднимать не буду.

Здесь, конечно, есть некоторое лукавство. Газзанига восемь лет проработал в составе совета по биоэтике при президенте Джордже Буше, присоединившись к нему после катастрофы 11 сентября. До этого он, по собственным словам, биоэтикой мало интересовался, но совету был нужен нейропсихолог, и ученый «втянулся». Настолько, что в 2005 году написал книгу «Этический мозг» — о том, как именно мы приходим к мыслям об этичности использования стволовых клеток или клонирования человека.

Теперь исследователь уверен, что над вопросами биомедицинской этики в самом широком смысле — от трансплантации органов до использования допинга в спорте — должен постоянно думать каждый человек, а не только комиссия из профессоров, собирающаяся в душной комнате без окон десять раз в году. Экстремальные политические взгляды и то, откуда они берутся (особенно в эпоху Дональда Трампа), вполне вписываются в эти размышления.

Книга заканчивается несколько неожиданной для исследователя мозга мыслью: Газзанига пишет, что мы никогда не найдем в мозге «зону ответственности», потому что ответственность мы приписываем людям, а не мозгам. Такой же идеей — мы — люди, а не мозги — заканчивается и «Кто за главного?».

«Конечно, я — исследователь людей, а не мозгов. Я же разговариваю с вами, а не с вашим мозгом. То есть да, наши мозги разговаривают друг с другом, но мы общаемся как личности. Никто не сидит и не думает: так, сейчас я буду разговаривать с правым полушарием мозга, эти темы я поднимать не буду. Мы абстрагируемся от всего этого в плоскость сознания», — говорит Газзанига.

Откуда берется эта плоскость, в которую мы так легко абстрагируемся? Ученый только что закончил новую книгу под названием «Инстинкт сознания» (она выйдет на английском в апреле 2018 года). «В ней я пытаюсь понять, как мы должны думать о сознании с научной точки зрения. Мы знаем, что мозг легко разделить на два “сознания” и так далее, — и вопрос в том, как мозг решает эту изящную задачу построения сознания», — поясняет Газзанига, — «Сейчас меня интересует вот что: нейронаука, как и другие науки, пребывает в некотором шоке от того количества информации, которое мы можем собрать почти обо всем, в очень высокой детализации. Многие ученые пытаются решить сложные задачи анализа данных и упускают из виду сам вопрос: что вы хотите знать? Я пытаюсь запустить, можно сказать, программу “опережающего мышления”: имея все то, что мы имеем, все эти великолепные вещи — куда мы идем? Не делаем ли мы одно и то же? Может быть, нам нужно делать что-то другое? Все вокруг страшно заняты, мало кто, на самом деле, думает на несколько шагов вперед».

В последние годы помимо прочего случился взрыв «прецизионной нейронауки». С помощью современных методов визуализации активности мозга (например, функциональной МРТ) и оптогенетики, позволяющей «включать» и «выключать» отдельные нейроны, теперь можно тестировать самые разные гипотезы. Где-то в этом огромном количестве исследований «зарыта» следующая Нобелевская премия за нейронауку, считает Газзанига: осталось только разобраться, кому она достанется.

«Самое удивительное в человеческом мозге — то, как сильно в нем распределены функции, а он тем не менее работает как единое целое. Я заканчиваю свои лекции двумя видео: в одном оркестром управляет обычный дирижер, а в другом — Леонард Бернстайн. Его руки вообще не движутся, он как будто дает музыке самой играть себя», — говорит Газзанига. (Посмотрите, как Венский филармонический оркестр под управлением Бернстайна исполняет Гайдна.)

«Есть ли в мозге один дирижер или же есть какая-то координация, которую мы пока не видим, рождающая музыку? Мне лично кажется, что мозг работает как оркестр Бернстайна», — добавляет ученый.

Все материалы проекта:

Евгений Кунин: «Сложность — это болезнь»

Нобелевский лауреат Эрик Кандель: «Мозг — священная вещь, с ним нельзя играть»

Создатель Игнобелевской премии Марк Абрахамс — про рождение науки из внимания к мелочам

Лингвист Стивен Пинкер: «Я просто говорю, что биология важна»

Физик-теоретик Лиза Рэндалл: «Ручка с бумагой играют роль»

Антрополог Робин Данбар — о том, почему настоящих друзей у вас пятеро

Антрополог Пэт Шипман: «Вроде бы похожи на людей, но не люди»

Понравился материал? Помоги сайту!