«Каким жалом ужалена Грузия?»

COLTA.RU совместно с Российским научным фондом продолжает проект «Острова империи: люди и события».

Князь Илья Григорьевич Чавчавадзе всю жизнь постигал особенности грузинской души, за что признан самым народным поэтом Грузии и изображен на купюре в 20 лари. О первом бытописателе Грузии и его свободолюбивом творчестве — очерк журналиста и редактора Анастасии Верескун и Амирана Урушадзе, автора книги «Кавказская война. Семь историй», руководителя проекта РНФ «Национальные окраины в политике Российской империи и русской общественной мысли».

Бурерожденный

Вечером 27 октября 1837 года Мария Кристофоровна отправилась спать со смутным чувством тревоги. Муж уехал по тифлисским делам, вернуться был должен лишь через два дня.

Горцы нападали ночью или рано утром — чтобы застать врасплох. На этот раз они выбрали темный час перед рассветом, небольшим отрядом спустились из горного ущелья, где у них было укрытие, и направили лошадей в богатое село Кварели. Цветущая, плодородная Алазанская долина давно стала излюбленным разбойным «пастбищем». К горским набегам здесь привыкли, были готовы. В княжеских усадьбах строили боевые башни, в которых укрывались во время нападений. Такая трехэтажная башня была и в усадьбе князя Григория Паатовича Чавчавадзе, чьи предки уже более 500 лет владели кварельскими землями. Домочадцы, заслышав нарастающий гул борьбы, поспешили разбудить только что уснувшую Марию Кристофоровну и скорее перевели ее из усадебного дома в башню, где на втором этаже стояла узкая кровать и можно было переждать набег с относительным комфортом. На этой кровати бурной октябрьской ночью и появился на свет сын Марии и Григория Чавчавадзе — Илья.

Кварельские Чавчавадзе

Белоснежный музей Ильи Чавчавадзе в Кварели напоминает исписанные бумажные свитки. Через это затейливое здание в стиле модерн можно попасть в родовую усадьбу Чавчавадзе, побывать в доме, винном погребе (который больше, чем сам дом, но так, по представлению грузинских дворян, и должно быть) и увидеть ту самую оборонительную башню, в которой, по легенде, родился Илья.

Его отец, Григорий Чавчавадзе, принадлежал к известному княжескому роду, был офицером Нижегородского драгунского полка, принимал участие в русско-турецкой войне 1828—1829 годов. Мария (в девичестве Бебуришвили) была родом из интеллигентной дворянской семьи, прекрасно разбиралась в древней грузинской литературе, особенно поэзии, любовь к которой привила и своим детям.

Первый народный поэт Грузии не был родственником знаменитого Александра Чавчавадзе, отца Нино и тестя Александра Грибоедова. Это были две ветви старинного рода Чавчавадзе — цинандальская и кварельская. Однако их представители активно общались, дружили. Братья Ильи (у него было три брата и две сестры) даже сражались за семью Александра, когда на его фамильную усадьбу в Цинандали напали горцы. Старший брат Ильи Константин погиб в этой стычке. Как и Александр, Илья выбрал для себя литературную и общественную деятельность, в которой достиг успеха и признания, еще при жизни заслужив почет и уважение соотечественников. В современной Грузии Илью Чавчавадзе считают «отцом Отечества», называют в его честь театры и университеты, его портрет украшает купюру в 20 лари. А в 1987 году Грузинская православная церковь канонизировала Чавчавадзе под именем Илия Праведный.

Тергдалеулеби

С грузинского переводится как «испившие воды Терека». Так называли людей, получивших образование в России, граница с которой проходит по Тереку. Илья Чавчавадзе как раз был одним из таких «тергдалеулеби»: он учился в Санкт-Петербургском университете на камеральном отделении юридического факультета. Стремление сплотить грузинскую нацию он проявил уже тогда, став первым председателем грузинского землячества в Петербурге, главой грузинского студенческого движения «Тергдалеулеби», в которое вошли Акакий Церетели, Нико Николадзе, Николай Кипиани. Вдохновившись работами Виссариона Белинского, Николая Чернышевского и Николая Добролюбова, участники «Тергдалеулеби» выступали за расширение политических прав грузинского народа в рамках Российской империи, обновление духовной жизни страны. Нельзя сказать, что это встречало горячую поддержку в самой Грузии. «Так распростился я с Владикавказом и двинулся навстречу моей родине, — пишет Чавчавадзе в «Записках проезжего» о возвращении из Петербурга после четырехлетней учебы. — Мост через Терек я миновал, не только не испив воды Терека, но даже не взглянув на него. Я боялся, как бы не заподозрили меня в том, что я — тергдалеули, один из тех, кто пил воду Терека. Люди, хлебнувшие этой воды, как-то не нравятся нашим грузинам, не по вкусу им. И для сего имеются у них вполне достаточные основания; во-первых, они не нравятся потому, что тергдалеули в самом деле хлебнули воды Терека; во-вторых, потому, потому что они — тергдалеули; в-третьих, потому... потому... потому, что они и в-третьих — люди, хлебнувшие воды Терека. Поди и опровергни столь разумные доводы нашего охваченного сомнениями грузинского общества!»

Язык, Отечество, вера

Этой триадой, подобно уваровским «православию, самодержавию, народности», Чавчавадзе коротко и точно обозначил свои взгляды. Язык, заметим, стоит на первом месте. Современники часто сравнивали Чавчавадзе с Александром Пушкиным: поэт родился в год смерти Пушкина и внес столь же ценный вклад в формирование новой грузинской литературы, как и «наше все» — в формирование русской. Чавчавадзе первым отошел от романтической школы, в которой блистали поэты Александр Чавчавадзе и Григол Орбелиани, и обратился к народному языку и народным темам. Они были близки Чавчавадзе: ведь с восьми лет он обучался у приходского дьякона вместе с крестьянскими детьми. Первое стихотворение Илья Чавчавадзе опубликовал в 1858 году в журнале «Цискари» («Заря»). Называлось оно «Чити» («Птичка») и написано было простым, непритязательным языком, без искусственного пафоса и пышной риторики. Чавчавадзе начинает активно популяризировать новый литературный язык, близкий к народной речи. В том числе в издаваемом им журнале «Сакартвелос моамбе» («Вестник Грузии»).

Конечно, защитники традиционных стиля и орфографии ополчились на него. Княгиня Варвара Джорджадзе, первая грузинская феминистка, упрекала преобразователя литературного языка не только в недостатке строя, но и в неблаговоспитанности. Григол Орбелиани — страж и законодатель грузинского литературного олимпа — высказывался с неодобрением.

Однако Чавчавадзе не останавливается в стремлении сблизить литературный язык с народным. В 1873 году совместно с князем Рафаилом Эристовым он собрал и издал «Первую книжку крестьянских песен и поговорок». Народные поговорки, заговоры, песенные тропы и фигуры Чавчавадзе умело использует в поэмах, прозе, историко-археологических работах. Одну из лучших своих поэм — «Отшельник» — он написал на сюжет легенды, популярной среди мохевцев, живших в районе Военно-Грузинской дороги. Для грузинской литературы такой народный элемент был откровенным новаторством. «Я только о том и стараюсь, чтобы придать его [народа] мыслям его же оттенок и его словам — его тон. Если мне это удалось, мое намерение исполнено». Его стихотворения стали песнями — это ли не народная любовь?

Что касается второго элемента триады — Отечества, то в течение сорока лет, до самой смерти в 1907 году, Илья Чавчавадзе считался духовным вождем грузинского народа, лидером грузинской интеллигенции. «Родина, как бы мала она ни была, всегда занимает большое и почетное место в сердце благородного человека», — пишет Чавчавадзе. В своих произведениях он выступал против социальной архаики и призывал к «общенациональному единению». Этим он отличался от лидера грузинских социал-демократов и в будущем главы независимой Грузии (1918—1921) Ноя Жордании, который верил в преобразовательную силу исключительно рабоче-крестьянского союза.

Художественная литература и театр, по убеждению Чавчавадзе, должны будить национальное сознание. «Найду ли я тогда в себе силы сказать родное, близкое ей [родине] слово и этим словом озарить ее, павшую духом, надеждой на воскресение, безутешную — утешить, плачущей — утереть слезы, труженице — облегчить труд и соединить те искорки, что тлеют и не могут не тлеть в каждом человеке. Станет ли у меня сил? Станет ли сил произнести внятное ей слово?» Поэт стремился узнать действительные нужды народа, понять, «каким жалом была ужалена его родина».

Возможность действительно помочь угнетенному крестьянскому сословию представилась в 1860-е годы — эпоху Великих реформ. При освобождении крестьян в Грузии Чавчавадзе служил в Душетском уезде мировым посредником, подобно Льву Толстому, Николаю Пирогову и Николаю Ге. Отмену крепостного права поэт приветствовал словами «Слышу, слышу желанный звук падших с народа цепей».

В 1884 году за Чавчавадзе был установлен полицейский надзор, многие его произведения были запрещены цензурой. Это, однако, не помешало ему в 1906 году стать членом Государственного совета от дворянских обществ. В совете Чавчавадзе активно защищает интересы Грузии и ее народа. «Одет я в русское платье, а сердцем, поверь, грузин!» Свой взгляд на место маленькой Грузии в большой Российской империи он описывает в 1898 году в письме епископу Острожскому Серафиму, с которым Чавчавадзе был знаком еще со службы того в Тифлисе: «У грузин есть почва, на которой возникают и растут эти добрые чувства, ибо они твердо верят, что Россия явилась их спасительницею и защитницею. То спокойствие, та возможность мирного совершенствования, которые мы обрели под покровительством России, слишком большое приобретение, чтобы нам не дорожить им всеми силами нашей души и нашего сердца. Эта вера в великодушие и бескорыстное заступничество России крепко коренится в грузине, и возникающее из этого чувство глубокой благодарности и представляет собою неиссякаемый родник, способный превратить ростки добрых чувств к России в роскошное древо жизни, осеняющее все и вся своими раскинутыми ветвями».

Понимая, что будущее грузин неразрывно связано с Российской империей, Чавчавадзе требовал отмены смертной казни в России, проведения аграрных и социальных реформ в государстве Романовых.

«Я Илья, не стреляйте!»

1907 год, 30 августа. Илья с супругой Ольгой путешествуют из Тбилиси в Сагурамо, где у них имение. Возле села Цицамури их открытую коляску останавливают. Бандитов пятеро. Семидесятилетний Илья с некоторым трудом поднимается и обращается к банде: «Я Илья, не стреляйте!» На что главарь Гигла Бербичашвили отвечает: «Именно потому, что ты Илья, мы и должны стрелять». Выстрел убивает Чавчавадзе, Ольга остается жива. Позже она просила суд сохранить жизнь разбойникам и почтить тем самым память супруга. Но всю банду казнили. Хотя сами бандиты вину свою не признавали и заявляли на суде, что неисправное оружие «выстрелило само». Отрицали они и то, что выполняли чей-то заказ.

Убийство Ильи Чавчавадзе не раскрыто до сих пор. Есть версия, что смертельный выстрел был сделан не спереди, а со спины. Возможно, была вторая засада, о которой не знали и сами бандиты. Распространенная версия — Чавчавадзе убили большевики во главе с Филиппом Махарадзе. Некоторые исследователи полагают, что среди убийц был Серго Орджоникидзе. Чавчавадзе открыто критиковал социал-демократические программы, а его популярность в народе подрывала их политические позиции. Чавчавадзе в то время возглавлял национал-демократов и, что называется, отнимал у большевиков электорат. Когда фейковые обличения про Илью, публиковавшиеся на страницах большевистской газеты «Могзаури» («Путешественник»), не дали результата, левые радикалы решились на убийство. Сами социал-демократы считали «заказчиком» царскую охранку, которую смущали национальная позиция поэта и его борьба за отмену смертной казни.

Понравился материал? Помоги сайту!