«Гениальная простота и гениальная грубость»

Екатеринбургский театр оперы и балета открывает Год Петипа премьерой новой постановки «Пахиты» — названия, которым 170 лет назад Петипа дебютировал в России как танцовщик и хореограф. Авторы идеи спектакля, историк и критик балета Павел Гершензон и балетмейстер Сергей Вихарев, поместили возобновленную хореографию Петипа в принципиально новый театральный контекст. После трагической смерти Вихарева, безвременно ушедшего в июне минувшего года, работу над проектом продолжил худрук Екатеринбургского балета Вячеслав Самодуров. Сегодня COLTA.RU публикует два фрагмента из премьерного буклета «Пахиты», любезно предоставленные театром в распоряжение редакции, — беседу Дмитрия Ренанского с композитором Юрием Красавиным и диалог Богдана Королька с Вячеславом Самодуровым.

— Сергей Вихарев успел поставить несколько фрагментов «Пахиты». После его внезапной кончины постановка легла на ваши плечи. Перед вами стоял выбор — воплотить идеи Вихарева либо сделать что-то свое?

— Концепт будущего спектакля разрабатывался у меня на глазах, все подробно проговаривалось, так что я понимал суть проекта и не считал себя вправе что-то радикально менять. Все, что успел сделать Сергей, мы сохранили, следуя его пожеланиям. Моя задача в этом проекте — собрать все воедино, доставить недостающие эпизоды и донести сначала до артистов, а потом до зрителя.

— Для работы было необходимо с нуля освоить систему записи танца Степанова.

— Я очень благодарен моему ассистенту Кларе Довжик, которая взяла на себя «основной удар» расшифровки. Когда стало ясно, что «Пахита» упала на мои плечи и нужно в очень короткий срок освоить незнакомый шифр, поставить игровые сцены и свести весь спектакль, я загорелся этой мыслью: всякая новая работа — это прыжок в неизведанное, а для меня высокий уровень адреналина в крови есть приятное ощущение. Скоро адреналина стало меньше, и я понял, какая это адская работа.

— Будете ли вы продолжать работу с нотацией и старинной хореографией?

— Не знаю. Мне интереснее строить новые корабли, а не ремонтировать старые. Это благородное занятие, и я с огромным уважением отношусь к тем коллегам, которые посвящают этому многие годы работы. Нам необходимо держать связь с прошлым.

— В момент постановки вам была доступна запись мюнхенской «Пахиты», где ту же самую нотацию расшифровали хореограф Алексей Ратманский и музыковед Дуг Фаллингтон; перед глазами были свежий спектакль Мариинского театра, Grand Pas в версиях Большого театра и ленинградского Малого оперного. Вы сами хорошо знаете версию Grand Pas, которая исполнялась в Мариинском театре в советские годы, — до недавнего времени она шла и в Екатеринбурге. Вас не сбивало с толку такое обилие версий, во многих деталях противоречащих друг другу? Или вы на все закрыли глаза и действовали строго по записям?

— Невозможно закрыть глаза на то, что сделано до тебя, и сказать, что мы начинаем с нуля. Дошедшие до нас номера из «Пахиты» менялись с течением времени: это свершившийся факт, процесс, которому я затрудняюсь дать позитивную или негативную оценку.

В нотации Николая Сергеева строчки для записи положений головы, корпуса и рук по большей части оставлены пустыми. В основном записаны только движения ног — но предельно подробно. Так же четко прописана география. Координацию рук мы заимствовали из старых телевизионных записей, в частности, с пленки 1958 года. Я обратил внимание: чем старее пленка, тем ближе она к нотации по деталям текста и географии — стиль исполнения более строгий, менее вычурный, при этом не менее танцевальный. Можно говорить о том, как под влиянием [Агриппины] Вагановой менялись школа и манера исполнения, менялись детали хореографии, — но люди на этих записях все равно ближе к Петипа, чем кто-либо из нас.

Мы попытались восстановить структуру ключевых танцевальных ансамблей, в первую очередь — Grand Pas. Следующие после Петипа поколения внесли в него большую вариативность. В тексте Grand Pas мы вернулись к схеме Петипа, когда одна и та же комбинация настойчиво повторялась с одной ноги и с каждым разом становилась короче по длительности — все работало на увеличение динамики. Некоторые связки движений, записанные в нотации, сегодня исполнить практически невозможно. В основном все связки повторялись три раза, а не два или два с половиной, как привычно сегодня, — у артистов не остается времени перевести дух.

«Пахита» — новый спектакль, основанный на старом материале.

В таком подходе есть гениальная простота и гениальная грубость. Может быть, ХХ век не всегда был способен оценить эти качества, принимая их за бедность языка, — пытался сохранить наследие, совершенствуя его согласно актуальным представлениям. Если сравнивать нотацию Grand Pas и Pas de trois c их современными версиями, можно увидеть, как хореографический текст выровнялся: сложные фрагменты стали заметно легче, простые комбинации — виртуознее.

При этом можно понять желание постановщиков внедриться в хореографию Петипа. Например, текст Adagio в Grand Pas, в отличие от остальных номеров, почти не записан, и сложно понять, кто является в нем якорем — кордебалет или солисты. Нотация оставляет ощущение, что женский ансамбль ходил по сцене пешком, а солисты скорее позировали, чем танцевали в сегодняшнем понимании этого слова. Конечно, Adagio, которое вы увидите в нашем спектакле, содержит слой текста, оставленный следующими поколениями.

Кроме того, в Grand Pas мы изменили диагональные построения кордебалета вдоль кулис на прямые — это связано с параметрами екатеринбургской сцены и новой сценографией.

— После ваших слов возникает вопрос: разве реконструкция не предполагает стопроцентного восстановления текста там, где это возможно?

— Реконструкция — предполагает. Не хочу рассуждать, возможна ли сегодня честная реконструкция и нужна ли она.

Наша постановка — не реконструкция. Екатеринбургская «Пахита» — новый спектакль, основанный на старом материале. Для него была заказана транскрипция старой музыки Дельдевеза и Минкуса, сделана новая сценография — и готовая продукция несет совершенно другие идеи, нежели спектакль 1881 года. Для чего мне, сегодняшнему зрителю, смотреть «Пахиту», какой она была 130 лет назад, если она лишена художественной актуальности? Посредственная музыка, глупый сюжет, непропорционально малое количество танцев (пусть и хороших) по отношению к мелодраме.

— К слову, о мелодраме: как сегодня поступать с игровыми сценами? Можно ли целиком восстановить их — или язык старинной пантомимы утерян?

— У Сергеева пантомима записана как разговорные диалоги, а стрелочками и крестиками показаны перемещения артистов и положение предметов на сцене. Диалоги, записанные Сергеевым, передать сегодняшним пантомимным языком невозможно, большинство жестов не сохранилось. Можно придумать новые жесты — но кто их поймет?

Сюжет «Пахиты» — водевильный и для сегодняшнего дня нелепый. В первом акте, с точки зрения психологического театра, который для российского зрителя до сих пор остается главной формой бытования театра, много несуразных вещей. Цыган Иниго пристает к Пахите — она танцует, пытается обнять — она танцует, говорит ей о любви — она танцует, заставляет собирать деньги — она танцует. День открытых дверей в психиатрической клинике.

— В старом издании либретто на этот счет есть ремарка: Пахита начинает танцевать, как бы желая забыться от гнетущих ее мыслей.

— Может быть, огромные словесные описания в либретто требовались, чтобы как-то оправдать глупости на сцене. Во времена «Пахиты» такие условности уже смотрелись странно — именно за них балеты Петипа и его предшественников сильно били в прессе.

Изначально Сергей [Вихарев] и Павел [Гершензон] ставили задачу: три акта — три художественных направления. Первый акт решен в традиционном ключе. Во втором все мизансцены я поставил заново, потому что в нашем спектакле по сравнению с оригиналом радикально поменялся сценический контекст. То же относится к третьему акту.

— До сих пор мы говорили о вашем участии в «Пахите» в качестве балетмейстера. Что этот проект означает для вас как для руководителя труппы и для театра?

— Замысел «Пахиты» мощный, аналитически выверенный, он увлечет и тех зрителей, кто привык работать головой, и тех, кто приходит в театр отдохнуть.

По-моему, екатеринбургский зритель как раз хочет быть удивленным необычной идеей, люди приходят в наш театр за чем-то особенным. Эта «Пахита» предназначена для очень широкой публики — и для молодежи, и для любителей традиционного искусства. Конечно, есть крайние консерваторы, но ведь суть искусства — в его развитии.

Прежде чем приступить к работе, Сергей и Павел много раз спрашивали меня: «Вам точно это надо? Вы не боитесь?» Но я горжусь тем, что с этим проектом они пришли именно в наш театр, потому что считают его способным на творческие безумства.

Понравился материал? Помоги сайту!