Музеи катастроф между библиотекой и блокбастером

Что добавляет современная экспозиция Музея истории ГУЛАГа

текст: Валерия Коклина, Юлия Корнеенко, Анна Силантьева
Detailed_picture 

10 декабря 2018 года, в день 70-летия Всеобщей декларации прав человека, для посетителей вновь открылся московский Музей истории ГУЛАГа, где на протяжении нескольких месяцев шла реконструкция. Обновленная экспозиция может показаться непривычной для тех, кто уже бывал в этом месте. Возможно ли сочетание серьезного разговора о терроре и завораживающего интерактива? Сравнить два варианта экспозиции и поразмышлять о трансформации современного музея травмы взялись Юлия Корнеенко, Валерия Коклина и Анна Силантьева.

Как трансформировалась экспозиция?

Любое заточение начинается с двери или решетки — границы, отделяющей пространство лагеря или тюрьмы от пространства свободы, внешний мир — от мира заключенного. Символично, что новая экспозиция музея, как и старая, открывается залом, в котором представлены реальные двери камер, тюрем, лагерных бараков. Впрочем, первый зал, как и интенция кураторов провести посетителей по пути узников репрессивной системы, показать им повседневность советского лагеря, — это все, что осталось от старой экспозиции музея. В остальном — сплошные различия.

Первоначально постоянная выставка представляла собой, по сути, последовательный рассказ о ГУЛАГе, который предлагал посетителю информацию. Именно информация становилась связующим звеном между прошлым и будущим: в залах выставлялись многочисленные предметы быта заключенного, официальные документы сталинского времени, карты и схемы расположения лагерей.

Новая выставка в большей степени апеллирует к эмоциям посетителя. Зритель попадает в темное и тесное, по-настоящему жуткое пространство с запутанными проходами, тусклым светом и редкими окнами с плотными деревянными ставнями. Это пространство дезориентирует, заставляет почувствовать потерянность, практически хайдеггеровскую «заброшенность», вызывает почти животное желание спрятаться, скрыться, убежать. Однако выставка не предлагает альтернативных маршрутов: зрителю остается лишь следовать вперед по длинным «тюремным» коридорам с расходящимися по разным сторонам залами-камерами.

Изображения сменяют друг друга по щелчку, в котором слышится звук взведенного курка.

Тревога нарастает по ходу движения от начала экспозиции к концу и поддерживается постепенным подключением все большего количества визуальных и звуковых эффектов. Осматривая зал показательных судебных процессов, посетитель может сам ощутить себя «в шкуре» подсудимого: гостя окружают и захватывают в свой плен решетки. Появляются решетки на потолке — они пропускают свет таким образом, что на полу образуются характерные тени. Из залов доносятся голоса политиков — на стены при помощи проекторов транслируются кадры исторической хроники. В других видео свидетели и пострадавшие — люди, чья судьба оказалась связана с ГУЛАГом, — эмоционально рассказывают о своем опыте. Сильное впечатление производят гигантские (и по размеру, и по значению) числа, нанесенные на черные стены и сообщающие о миллионах жертв.

По-настоящему шокирующая зрителя кульминация выставки — тускло освещенный зал, пол в котором усыпан старыми гильзами, а на одной из стен демонстрируют фотографии приговоренных к смертной казни. Изображения сменяют друг друга по щелчку, в котором слышится звук взведенного курка. Темп переключения снимков постепенно ускоряется, иллюстрируя ужасающую механистичность происходящего — расстрелы организовывались как поставленное на конвейер производство, ставшее «изнанкой» ускоренной советской индустриализации.

Разница между новой и старой выставками напоминает отношения между документальным романом и богатой спецэффектами киноэкранизацией. Версия до реконструкции предлагала гостю занять позицию дистанцированного наблюдателя, практически ученого, который готов изучать и скрупулезно сравнивать между собой документы и свидетельства. Новая экспозиция подразумевает «полное погружение» в атмосферу обреченности, абсолютного и всеобъемлющего страха, где существует лишь система — и человек рядом с ней ничтожно мал и беззащитен. Особенно отчетливо это ощущается в зале, на стенах которого нарисована разветвленная схема советских внесудебных органов. Интересно ее расположение: она помещена в пространство музея таким образом, что посетитель оказывается в самом низу по отношению ко всем организациям и подразделениям, нависающим над ним и давящим своей сложностью. Опоясывает стены зала плотный ряд советских аббревиатур — еще один объект, вызывающий у посетителя клаустрофобические переживания.

В сравнении со старой экспозицией в новой кураторы гораздо чаще используют технику, которую можно сравнить с театральным вербатимом: повествование о ГУЛАГе ведется со слов репрессированных или их родственников. Так, в музее представлен рассказ о лагерном опыте, основанный на дневнике Александры Толстой, дочери Льва Толстого. Повествование о страшном времени в заточении проникнуто духом исповедальности, трепетом перед сокровенным, практически интимным. Информация о репрессиях воспринимается очень личностно, в прочной связи с конкретной фигурой пострадавшего.

Физическое свидетельство — двухмерный объект — превратилось в многомерную звуковую инсталляцию, практически насильно вовлекающую зрителя в пространство бесконечного нарратива.

Как и до обновления, одна из важнейших идей в нарративе экспозиции — не допустить забвения, сохранить память об огромном множестве жертв террора и о каждой из них в отдельности. «Хотелось бы всех поименно назвать…» — вторят с черной таблички строки ахматовского «Реквиема», полного скорби о судьбе убитых и их близких. Ахматова не могла прочесть все имена («…да отняли список, и негде узнать»). Музей ГУЛАГа дает посетителям такую возможность, словно закрывая коллективный гештальт: в одном зале звучит непрерывная аудиозапись — голос зачитывает имена заключенных, сообщает сведения об их возрасте, роде занятий, приговоре и дальнейшей судьбе, продолжая традицию «Возвращения имен» — ежегодной акции у Соловецкого камня. Пространство, в котором звучит эта запись, оформлено минималистично: только черные стены, тусклый свет и сиденья по обеим сторонам от прохода. Комната предстает как место бесконечной скорби, обступающей посетителя со всех сторон.

Прообраз этого зала можно увидеть в экспонате старой выставки — списке с именами заключенных, который был вывешен в завершающей части экспозиции. В процессе реконструкции физическое свидетельство — двухмерный объект — превратилось в многомерную звуковую инсталляцию, практически насильно вовлекающую зрителя в пространство бесконечного нарратива. Инсталляцию сложно миновать, не приостановившись, и совершенно невозможно не заметить. Этот яркий пример демонстрирует не только отдельные приемы и кураторские решения, но и масштаб трансформации, которую пережил Музей истории ГУЛАГа в целом.

Кажется, где-то мы это уже видели

Хотя трансформация в Музее истории ГУЛАГа может, на первый взгляд, показаться удивительной, в этом стремлении к образу аттракциона его создатели вовсе не одиноки. В последние годы все больше музеев стремится изменить формат, в котором информация преподносится посетителю. Эти новшества идут вразрез с привычным, традиционным представлением о музее: нам предлагают забыть грозное правило «Экспонаты руками не трогать». Трогать, щупать, самостоятельно изучать объекты в музее теперь не только можно, но и нужно.

Интерактивная выставка в московском Политехническом музее уже не вызывает удивления. Красочная, запоминающаяся экспозиция, где гости могут прикоснуться ко всему своими руками, делает научный материал интереснее и доступнее — на этот счет как будто бы уже есть консенсус. Посетитель познает эмпирически, как устроены окружающие его объекты, а вместо «сухих фактов» получает информацию в живом, «нескучном» формате. Установка на развлечение и одновременно на взаимодействие со зрителем постепенно становится стандартом современного музея.

Эта трансформация не обошла стороной и так называемые музеи травм, музеи катастроф. Тачскрины, звуковое сопровождение, стенды с переворачивающимися табличками, голографические инсталляции, интерактивные крутящиеся круги с небольшими экранами заполняют выставки московского Еврейского музея, ливерпульского Международного музея рабства, будапештского Дома террора, ереванского Музея геноцида. Современный музей катастрофы все больше напоминает захватывающий аттракцион, задача которого — удержать внимание посетителя, подарить ему не только пищу для размышлений, но и новый чувственный опыт, сделать знакомство с темными страницами прошлого ярким и насыщенным.

В новом музее травмы зритель словно сидит в зале кинотеатра в 3D-очках, наблюдая за увлекательными сюжетными поворотами и не прикладывая для этого практически никаких усилий. Его цель — это переживание, а не рациональное осмысление происходящего. В таком пространстве происходит трансформация и самого гостя: от него больше не требуют экспертности — необходимы только интерес к истории и готовность получать впечатления.

Все это позволяет открыть музеи катастроф для более широкой аудитории — снять ограничения по возрасту, уровню образования и профессии. Новый идеальный посетитель музея, рассказывающего о травматическом опыте, — это ребенок из работ философа Одо Маркварда или писателя Нейла Постмана. Он готов учиться и узнавать новое о мире, в котором живет, — именно для этого он приходит в современный музей. Однако ему недостаточно традиционных «сухих цифр и фактов», чтобы преодолеть барьер понимания, — он требует визуальных, звуковых, тактильных ощущений, он рассеян и подвижен, как образцовый массовый зритель в текстах Вальтера Беньямина. Новый посетитель музея отказывается читать неиллюстрированную монографию о Большом терроре — он предпочитает просмотр снятого по ее мотивам яркого и запоминающегося блокбастера, в который неизбежно превращается Музей истории ГУЛАГа.

Оценивать такие изменения негативно или позитивно — не столь простой вопрос, как может сперва показаться. Сам Беньямин видел в новом типе восприятия, «клиповом мышлении», как мы назвали бы его сегодня, потенциал для появления новых идей и представлений, для движения прогресса, которое неизменно связывал с политизацией масс, развитием их самосознания — не уточняя при этом, как именно первое превращается во второе.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Дни локальной жизниМолодая Россия
Дни локальной жизни 

«Говорят, что трех девушек из бара, забравшихся по старой памяти на стойку, наказали принудительными курсами Школы материнства». Рассказ Артема Сошникова

31 января 20221573
На кораблеМолодая Россия
На корабле 

«Ходят слухи, что в Центре генетики и биоинженерии грибов выращивают грибы размером с трехэтажные дома». Текст Дианы Турмасовой

27 января 20221607