Радиотелескоп для работы с Непредставимым
Художники против Екатеринбургского цирка
Танцхудожники за справедливую оплату труда. Открытое письмо
Как сделать лесную выставку в поле
Минус-прием Игоря Чацкина
Русская как иностранная
В Томске потребовали закрыть «арс котельную»
Позвольте, что это за «яба» такая?
Вторая триеннале музея «Гараж». Послесловие
Музей Stedelijk против генпрокурора
«В советское время сюда попадали люди, которым не нашлось места в системе»
Открытое письмо международного арт-сообщества против ареста Надежды Саяпиной
Об истории Трушевского я узнала, когда он уже был в заключении. Мне привели реакцию арт-среды на его преступление как показательную, характеризующую ее как закрытую систему с плавающими этическими нормами, склонную оправдывать насилие художника только потому, что он — художник. Я изучила этот кейс по тому, что нашла в интернете, и соотнесла его с тем, что сама успела увидеть и услышать.
В арт-среде я оказалась, когда мне было уже за 30. До того я больше общалась с журналистами, писателями, учеными, режиссерами, драматургами, театроведами, сценаристами, актерами, продюсерами. Я работала на радио, телевидении, в газете, посвященной культуре, журналах, литературной премии, писала научную работу про театр. Что меня неприятно поразило в арт-сообществе по сравнению с теми кругами, где я вращалась раньше, — так это то, что мой знакомый психотерапевт назвал «шизофренизацией», а я лично не знаю, как назвать. Это когда, например, куратор не идет на фуршет после вручения премии, но денежный приз, который ему присудили, берет и объявляет, что он таким образом выразил протест. Аналогично и в отношении к первому случаю Трушевского. Изнасилование — это плохо, но художник, совершивший изнасилование, заслуживает большего снисхождения, чем насильник-нехудожник. И так мы выражаем солидарность со всеми художниками.
Что изменилось сейчас? Если говорить про «шизофренизацию», то ничего. В случае Трушевского изменились, пожалуй, два момента.
1) Открыто высказывать поддержку теперь боятся, потому что в целом люди стали очень чувствительны к напечатанному слову. Больше, чем к делам. Иногда достаточно было одного троллингового поста, чтобы появился целый кружок хейтеров. Если и есть сейчас защитники Трушевского, то они сразу летят в бан. Тема насилия проходит красной нитью по многим выставкам, создаются флешмобы, она стала именно темой, популяризировалась — и это мировой процесс. И если про случай Майкла Джексона был ряд интересных дискуссий на тему, возможно ли сейчас слушать его песни, то про случай Трушевского таких обсуждений я не встретила. Но, боюсь, только потому, что масштаб не тот.
2) У пострадавших теперь гораздо больше поддержки. Это также связано с тем, что они не боятся публично заявить о случившемся. И это важный момент. Появился язык, на котором стало возможно говорить о насилии. Следующий этап — усовершенствование законодательства. После этого можно начать разговор о том, как помочь самим насильникам. А им, безусловно, надо помогать, но не той поддержкой, которую оказало арт-сообщество Трушевскому, помогая ему реализовываться как художнику, а как помогают насильникам, чтобы не было рецидивов, — долгой психологической работой.
Это вообще загадка для меня. Почему человек, склонный к насилию или попавший в ситуацию, где он — насильник, не обратится за такой помощью сам, пока не совершит непоправимое? Это происходит, видимо, потому, что в определенных кругах это все еще не считается ненормальным поведением.
