Ответ Бориса Иогансона Вере Отдельновой

На прошлой неделе Кольта опубликовала рецензию Веры Отдельновой на книгу Бориса Иогансона «Московский союз художников. Взгляд из XXI века» (вскоре к выходу планируется второй том). Через несколько дней в редакцию написал сам автор книги: он прислал свой ответ на критику и потребовал опубликовать его без цензуры. Хотя на Кольте, в том числе и в разделе «Искусство», нет практики публиковать ответы на рецензии, мы решили в этом случае сделать исключение. Ответ Бориса, несомненно, открывает более широкую дискуссию о работе с советским наследием: в перспективе можно попробовать и дальше публиковать такой обмен позициями в виде коротких, но артикулированных текстов. Для этого мы создали отдельную рубрику «Мнения расходятся».

Откликнувшись на редакционную просьбу дополнить и развернуть свой ответ, Борис Иогансон уточнил, что не станет детально пояснять свою позицию относительно МОСХа, так как не хочет повторять сказанное в книге, а на вопрос о том, как он видит сегодня общую парадигму осмысления советского наследия, ответил, что «в обществе нет полного согласия по некоторым вопросам истории страны советского периода, при том что наше общество в целом неоспоримо консолидировано». В качестве заглавной иллюстрации по просьбе Бориса публикуем репродукцию картины Бориса Иогансона (1893—1973) «Допрос коммунистов».

* * *

Вера Отдельнова — независимый искусствовед, специалист по истории МОСХа послевоенного времени. Борис Иогансон — кандидат искусствоведения, с 2010 года — директор Государственного музея-заповедника С.А. Есенина.

Вере Отдельновой, Надежде Плунгян
с любовью,
Б.И. Иогансон

Рецензия на книгу сосредоточена на тщательных поисках недостатков, и с этой точки зрения оценивается вся проделанная автором книги работа. Конкретное замечание относится к источниковедческому корпусу и представляет ценность, поскольку в ряде случаев досадные неточности связаны с неоднозначным воспроизведением первоначальных ссылок в использованных материалах и будут обязательно устранены в переиздании. Однако автор рецензии игнорирует то важное обстоятельство, что смысл цитированных источников от этого не меняется и служит прямой задаче работы.

Что же касается других и, очевидно, основных замечаний, то они имплицитно связаны с более серьезными, не всегда прямо обозначенными причинами. Так, автор рецензии считает принципиальным отделение истории МОСХа от художественной жизни, что представляется по меньшей мере странным и неверным методологически, поскольку сознательно сужает круг рассматриваемых вопросов, относящихся к решению поставленной проблемы. Именно комплексное рассмотрение всего имеющегося объема информации о функционировании МОСХа было положено в основу содержания книги.

Жаль, что в рецензии только упоминаются отсутствие «проблемной системы координат» (?) и еще более таинственные «фильтры» и не поясняется суть претензий. Неужели искусствоведу, пусть и юному, нужно разъяснять, что именно потому, что история МОСХа неразрывно связана с художественной жизнью не только Москвы (где художественная жизнь во многом им и определялась), но и страны в целом, в главе «Эволюция оценок изобразительного искусства советского периода» «фокус» никуда не переводится, а именно фокусируется различная оптика на оценку изобразительного искусства рассматриваемого периода как главного продукта жизнедеятельности Московского союза художников. «Готовыми шаблонами» (выражение, очевидно, рассчитано на публику, незнакомую с сутью проблемы, и крайне нетолерантно к огромному числу предшественников, коллег по цеху автора рецензии) назван драматический дискурс о советском искусстве, сопровождавший его возникновение и продолжающийся до сих пор. Авторское отношение в разноголосице мнений определяется степенью объективности оценок.

Очевидно, в любом отсутствии полного отрицания хоть какой-то конструктивности в общественной и, в частности, художественной жизни 1930-х — 1960-х годов видится прямая реабилитация советской идеологии.

«Что касается историографии Союза художников, то ей посвящено от силы полстраницы, а среди существующих работ названы лишь глубоко личные воспоминания художника Алексея Смирнова и монография Сесиль Пишон-Бонен» — удивительное и неверное заключение, скажем, пользуясь терминологией автора рецензии, ошибочно и произвольно «отфильтровавшее» произвольно выбранные, относящиеся к совершенно различным аспектам жизни МОСХа заявления упомянутых авторов и поместившее их под рубрикой «Историография». Автору рецензии должно быть известно, что специальных работ по истории МОСХа практически нет и как таковая его «историография» буквально вычитывается из множества других источников, чему, в частности, посвящена книга.

Интересны и показательны комментарии к использованию в качестве ценнейшего источника работ известного искусствоведа и историка науки В.С. Манина. Отсюда перебрасывается мостик практически не только к обвинению автора книги в излишней толерантности к советской власти, но и, судя по последним фразам, к превращению его в прямого ее защитника по образцу советских апологетов, видимо, тех самых 30-х — 40-х годов. «Центр конфликта он переносит внутрь художественного сообщества, подчеркивает разногласия между художниками и снимает ответственность с власти. Интересно, что экономические факторы он мыслит объективными и противопоставляет их идеологическому давлению, как будто последнее не могло осуществляться через первое. Характеризуя работы Манина 1999 и 2008 годов, Иогансон говорит, что позиция исследователя меняется, “смягчается резкость суждений”, и связывает это с постепенным отстранением, появлением дистанции. В своей собственной работе он идет еще дальше по пути смягчения и примирения, что, правда, в результате не приводит его в XXI век, а отбрасывает далеко в XX».

Это насквозь неверное и тенденциозное толкование важнейшей части работы, показывающей всю неоднозначность анализируемого периода с точки зрения взаимоотношений художественного сообщества, а стало быть, и МОСХа с советской властью. При незашоренном, лишенном шаблонности мышления прочтении работы должно быть очевидно, что проблемы властного диктата не снимаются, но становятся не таким однозначными, как это принято в мифологизированном подходе к истории советского искусства. При этом вовсе не переносится «центр конфликта внутрь художественного сообщества», а формулируется мысль о том, что в условиях создаваемой властью атмосферы проявлялись не лучшие человеческие качества, приводящие к превращению профессиональных дискуссий в опасные идеологические баталии.

Особенно сильно в рецензии звучит фраза «снимает ответственность с власти» — вот уж роль, на которую автор книги не мог претендовать даже в своих самых смелых фантазиях. Да и все, что касается взаимоотношений советской власти и художников, изложено достаточно полно и без индульгенций, но и без умолчания о ее алогичности и непоследовательности, что, похоже, впервые четко изложено как парадоксы художественной жизни рассматриваемого периода и что, очевидно, так раздражает некоторых специалистов и неспециалистов. Очевидно, в любом отсутствии полного отрицания хоть какой-то конструктивности в общественной и, в частности, художественной жизни 1930-х — 1960-х годов видится прямая реабилитация советской идеологии.

«“Художники Московского союза стали основной движущей силой советского искусства”, — заявляет автор от первого лица», — пишет Отдельнова. Интересно, что бы могла противопоставить этому постулату автор рецензии?

Однако цель работы иная и связана с попыткой дать возможно полную картину художественного процесса в эту эпоху. И восстановленный по использованным материалам (часть из которых должна лежать на поверхности для специалистов) процесс оказывается не совпадающим с замифологизированным взглядом и открывающим полноценное участие так называемых формалистов во всех значимых выставках, в том числе зарубежных, наряду с представителями формирующегося соцреализма. Разумеется, это противостоит расхожим представлениям о разгуле тоталитарного искусства и гибели блистательного авангарда. Этот материал — реальный повод для размышлений, и в этом хотелось бы видеть разумную реакцию общественности как часть общего отношения к отечественной истории.

«“Художники Московского союза стали основной движущей силой советского искусства”, — заявляет автор от первого лица (с. 253)», — пишет Отдельнова. Интересно, что бы могла противопоставить этому постулату автор рецензии?

Пожалуй, скажу больше. Наше искусство середины XX века вовсе не исчерпывается несколькими десятками имен, относящихся к разным лагерям по своим художественным принципам, известных по музейным экспозициям и искусствоведческим работам. Тем более его невозможно ограничивать одним парадным соцреализмом. Из содержания многих изданий последних лет можно сделать вывод, что в последние годы проводятся настоящие раскопки былого полного корпуса советского изобразительного искусства. И даже если то, что имеется на поверхности, представляет яркое, уникальное, разнообразное явление, то возможная восстановленная полная картина покажет всю мощь художественного потенциала нашей страны в один из периодов ее развития.

Что касается фразы о «растерянности перед советским наследием и неспособности его критически осмыслить», скорее всего, это относится к позиции редактора раздела «Искусство» сайта COLTA.RU Н. Плунгян. Возможно, в этом заявлении есть даже некоторая потенциальная точка профессионального роста — в том смысле, что, вероятно, и редактору, и автору рецензии представляется все не так однозначно в советском искусстве, как это принимается в части научного сообщества, отрицающей ценность советского художественного наследия, что, возможно, отразится в их собственных работах в будущем. Искренне желаю удачи этим молодым ученым.

Другие замечания представляются не заслуживающими ответа из-за их очевидной неуместности (об И.Е. Репине, А.М. Герасимове, М.А. Чегодаевой), отвлеченности или отсутствия связи с темой работы. В частности, оставляю без комментариев осуждающие рассуждения о терминологии — недифференцированности понятий «реализм», «соцреализм», «модернизм» и тому подобные заявления, поскольку эти термины употреблял как общепринятые, не ставя перед собой целью вступать в терминологические дискуссии в будущем.

Отвечая на заданный мне в переписке вопрос: мне представляется, что наука от интерпретации рецензента нисколько не пострадает. Общеизвестно, что истинные положения в науке вырабатываются годами и десятилетиями. Тем более что в данном случае речь идет о таком многомерном вопросе, как советское художественное наследие. Другое дело, что рассуждения рецензента скроены по готовым меркам, установленным не ею. Поэтому опасность мыслить шаблонами грозит ей как непродуктивный метод научного анализа.

Таким образом, в рецензии проигнорированы важнейшие выводы работы по истории МОСХа и неразрывно связанной с союзом художественной жизни за ключевой 30-летний период развития советского изобразительного искусства. К сожалению, вместо объективного анализа представленного материала читателям сайта COLTA.RU предъявлены не совсем внятные соображения автора рецензии о том, что история МОСХа заключается вовсе не в его художественной жизни, а вся сложность анализируемого периода устраняется рецензентом за счет упрощенной и предвзятой трактовки позиции автора книги.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!