Кирилл Благолепов, или Портрет художника как цифровое ничто

В конце 2019 года в рамках выставки Владимира Потапова «Кирилл Благолепов, 32 года, Москва» в пространстве галереи pop/off/art прошел круглый стол «От цифровой анонимности до социальных революций». Участниками дискуссии стали автор выставки Владимир Потапов, художники Ильмира Болотян и Миша Мост, галерист Сергей Попов и социолог Кирилл Мартынов. COLTA.RU публикует краткую стенограмму разговора, продолжая небольшой цикл публикаций о том, как искусство отвечает на сближение виртуального и реального пространств, как взаимодействует с цифровыми сущностями и разрабатывает собственные пустые множества.

Кирилл Мартынов: Давайте с самого начала вкратце расскажем, о чем выставка и почему она возникла. Владимир, напомните?

Владимир Потапов: Моя выставка началась с того, что я проявляю любопытство к социальным сетям — в частности, к Фейсбуку и Инстаграму. Я узнал, что есть специальные биржи, где можно покупать лайки, репосты и комменты, чтобы публикация выглядела привлекательнее. А вот осуществляют всю эту активность фейковые аккаунты, которые для этого создаются.

Я наблюдал за 17 такими фейковыми аккаунтами в Фейсбуке, которые в течение полутора лет были все удалены службой безопасности Фейсбука за подозрительную активность. Последний, 17-й, был самым наполненным: там были фотография, взятая со стока, возраст, имя — Кирилл Благолепов, город, и самое интересное, что были реальные друзья. Вся его лента — это репосты чужих публикаций. Получается, кто-то заказывает репост или лайк своей фотографии — и этот аккаунт это осуществляет. То есть это такое цифровое ничто, цифровая пустота, которая создается, чтобы имитировать человеческую деятельность. Основной задачей было зафиксировать эту сущность, придав ей человеческие качества, персонализировать и сделать это совместно со зрителями. Посетители придумывали возможные факты его биографии: таким коллективным способом мы сформировали память. О выставке образовалось много отзывов в сети, эдакий цифровой отпечаток в новой реальности, где Кирилл Благолепов прочно зафиксирован и откуда его теперь уже не достать, никак не выковырнуть: мы одушевили его.

Мартынов: Кажется, что это достаточно впечатляющий финальный тезис. Я услышал его несколько минут назад, глядя на инсталляцию «Сад памяти». Я бы хотел предложить сейчас слово Ильмире, чтобы она как куратор расставила акценты в отношении этого высказывания. Что здесь вам кажется важным и что здесь может быть интересным?

Ильмира Болотян: У меня, наверное, больше вопросов, чем каких-то ответов или комментариев. Когда меня пригласили на круглый стол, я начала думать о том, что такое «виртуальное цифровое» и чем оно отличается от другого. Самое простое определение, конечно, — это то, что создано человеком, но при этом нематериально. Когда мы приходим на выставку к Владимиру, то мы видим и материальные вещи, и нематериальную историю, какое-то нематериальное взаимодействие между зрителями и объектами, возможно, между зрителями и социальными сетями. Сейчас я попыталась найти этот фейковый аккаунт и не нашла — вот на что меня спровоцировала выставка. Мне сначала хотелось бы задать Владимиру вопрос, если позволите: для чего понадобилась материальная сторона в проекте — в частности, живопись? То есть живопись как медиум, который постоянно требует каких-то оправданий. Почему она появилась на выставке?

Потапов: Я задаю себе этот вопрос каждый день. В данном случае живопись представлена моей новой серией, которую я начал буквально полтора года назад. Серия «Реальности», где в качестве основы я использую голографическую пленку как дешевый, бросовый материал, излучающий сияние. Это сияние отсылает к Фаворскому свету, который излучают фоны православных икон. Но если этот религиозный свет имеет сакральную природу, то сияние голографической пленки имеет технократическую природу, потому что она нерукотворная, как иконы, например. Она создается машиной, и машиной создаются повторяющиеся на ней паттерны. Эта нерукотворность для меня — свидетельство технократического устройства общества. Сочетание голографической пленки и плоской классической живописи создает напряжение: ведь эта живопись всегда находится под сомнением, в ее основе находится материал с собственным свечением, с собственной фейковой глубиной. Она для меня является символом цифрового, символом виртуальности. Те сюжеты, которые я изобразил, — фотографии, опубликованные в этом фейковом аккаунте, — тоже находятся под сомнением. Все это отражает цифровую виртуальность, новую природу, куда мы все больше и больше погружаемся.

Болотян: Правильно я понимаю, что ты изучил этот аккаунт, который я пока не нашла, нашел там фотографии…

Потапов: Этот аккаунт удален.

Болотян: Тобой?

Потапов: Нет.

Болотян: А он существовал?

Мартынов: Единственное, что осталось от Кирилла Благолепова, — эта выставка. И собственно цифровой след. В этом как раз отчасти и пафос.

Болотян: То есть основой для живописи послужили фотографии из этого аккаунта? Ты подобрал их и каким-то образом трансформировал?

Потапов: На странице было три-четыре десятка фотографий. Я выбрал из них так, чтобы появилась хронология — от совка до нашего времени: ведь Кириллу Благолепову 32 года, а значит, он родился в Советском Союзе, застал перестройку, вместе со всеми оказался в новой России. Другой вариант, который тоже это демонстрирует, — это предметы наверху колонн. В них тоже прослеживается эта хронология.

Миша Мост: Зная твои картины, я был уверен, что это твои сюжеты. Те темы, которым ты посвящаешь свои работы. Поэтому я удивлен, что это было загружено в аккаунт Кирилла. Вы нашли друг друга.

Мартынов: Пока я не видел выставку, я не знал, чего ожидать, но после у меня эта головоломка сложилась воедино. Я понял, что надо было приходить сюда с плакатом «Я/Мы Кирилл Благолепов». В этом плакате есть некоторая доля скорби, потому что далеко не у каждого есть художник, который тебя таким образом канонизирует.

В этой связи я вспомнил о Мишеле Фуко. Он оказался в очень странной ситуации в современном мире — его до бесконечности цитируют, и это цитирование становится выхолощенной процедурой. С другой стороны, про многие артефакты нашей жизни хочется взять и сказать: «Фуко это предсказывал». Я скажу, что Фуко предсказывал Кирилла Благолепова, и попробую это объяснить.

Один из самых знаменитых текстов Мишеля Фуко «Слова и вещи» заканчивается тезисом о том, что однажды человек исчезнет, как исчезает лицо, написанное на прибрежном песке. Для него это означает, что та система гуманитарного знания, которая возникла в эпоху Просвещения, имеет конечный срок годности. Фуко утверждал, что человек был придуман внутри определенного типа знаний. Именно поэтому возникают гуманитарные науки. В современном мире очень легко понять, что сейчас может с этим происходить. Если у вас есть по-настоящему большие данные и с ними поработал специалист по big data, это означает, что наши человеческие черты, привычки, биографии, интересы, эстетические вкусы хорошо разбираются на отдельные статистические модели. В конечном итоге каждый из нас сегодня в значительной степени является содержанием нашего смартфона, начиная с медицинских данных и заканчивая банковским счетом.

Мы предполагаем, что у человека есть то, что делает его по-настоящему им. То есть статистические данные о том, как именно мы живем, что именно мы искали в Гугле и т.д. На самом деле никто из нас в этом контексте не представляет никакого интереса, мы — совокупность статистических данных, которые можно проанализировать, использовать и перепродать.

И в этой связи, как мне кажется, художник берет как бы нашего брата, человека, который придуман внутри цифровой закономерности, минуя биологические стадии. Он миновал стадию биологического рождения и сразу приблизился к более совершенному образцу. Дальше совершенно ужасный современный мир предполагает, что любая частная компания может уничтожить Кирилла Благолепова, потому что он нарушает правила использования сервиса под названием Фейсбук. И тут, простите за богохульство, приходит Иисус, который протягивает Благолепову руку и говорит: «Пойдем со мной в рай. Пойдем на выставку. Мы оставим с тобой настоящий цифровой след, и да пребудет он вовеки в архивах интернета». И в данном контексте живопись как раз очень важна, потому что она в силу своей природы, несмотря на свой эфемерный характер, является физическим артефактом.

Я увидел такую ситуацию: мы, на самом деле, по инерции используем имена, хотя есть гораздо более точные модели нашего описания, и мы в каком-то смысле должны то ли завидовать, то ли даже молиться на Кирилла Благолепова, потому что это лучший исход для многих из нас. Может, вы мне ответите как-то на всю эту адскую конструкцию, которую я тут изобрел?

Потапов: Меня, наверное, еще никто с Иисусом не сравнивал, придется дальше как-то с этим жить. Но я понимаю, что я Кирилла Благолепова как бы спас, зафиксировал. В этом есть определенная христианская миссия.

Последнее время я говорю о том, что есть новый формат портрета — не тот, классический, который предполагает фиксацию при помощи фотоаппарата или видео, а новый, являющийся большим массивом данных. То есть все то, что мы делаем в сети, — начиная от запросов и заканчивая какими-то онлайн-платежами — это все и есть наш современный портрет.

Можно было бы представить, например, огромные ленты распечатанных историй того, что я искал в Гугле, какие у меня запросы в YouTube, какие предпочтения в соцсетях, какие у меня есть фотографии. То есть взять такой недельный портрет, напечатать на бумажном носителе и обклеить всю галерею. Это и будет портрет условно Владимира Потапова за последнюю неделю. Можно сравнить его с портретом за предыдущую неделю, и разница будет неким показателем моего старения.

Мартынов: Это имеет прямую корреляцию в культуре. Есть исламская живопись, которая предполагает, что изображать человека нельзя, но зато можно создать орнамент и подобрать правильные цитаты на арабском языке, отражающие смысл происходящего. Поэтому мне кажется, что это весьма перспективная идея, имеющая коррелят в чем-то, что было, но очень современная.

Мост: У меня короткие замечания. Прежде всего, фамилия у него очень необычная, красивая, мне кажется. Она состоит из «благо» и «лепить» — это про творчество, про создание, что интересно.

Но мне кажется, что наиболее интересный момент в этом всем — это явление, которое лет через двадцать исчезнет. Не будет фейковых аккаунтов, и все эти алгоритмы не будут нужны — просто потому, что люди начнут регистрироваться иным способом в сети.

Фейковых личностей много во «ВКонтакте»: непонятно, какие имена, и непонятно, кто это, но за ними стоят реальные люди. Например, это второй аккаунт у человека, где он может ругаться матом или подписываться на какие-то странные сообщества, которые друзьям или родителям ему стыдно показывать. А чем занимался Кирилл Благолепов?

Потапов: Он ставил лайки и репостил те фотографии, которые живые люди заказывали на биржах по лайкам. То есть: условный человек хочет, чтобы у него было много репостов фотографий, он покупает это и получает лайки и репосты не от живых людей, а от таких фейковых.

Мост: Было время, когда в интернете можно было заработать, ставя лайки или делая репосты. Первоначально этим занимался человек, а потом придумали алгоритм. Произошла автоматизация, и все ушло в искусственный интеллект. Это такой феномен, которого может и не стать, а данный проект его зафиксировал.

Болотян: Я хочу еще подчеркнуть, что тут некая литературная история сложилась. Сразу вспоминается тема маленького человека. И не случайно здесь отметили фамилию — такое ощущение, что она придумана художником.

Владимир, вы же изучали все то, что писали зрители на инсталляции? Какая там складывается биография? И получается ли какая-то история или люди в основном шутят?

Потапов: Зрители с разной степенью ответственности подходили к этому. Некоторые действительно придумывали какие-то истории, но и оставляли сообщения, как на заборах пишут откровения, — коллективное бессознательное. Это отличный портрет зрителей, коллективный, продиктованный той же первой версией анонимности, которая была в интернете, когда люди, зная, что они не будут опознаны, больше себе позволяли. Это прикольно, так как это некая добавочная стоимость: ее никто не ожидал, и она реализовалась. Это социологическое исследование, доставшееся нам бонусом.

Болотян: Расскажи, пожалуйста, про историю с психологом. Как он у тебя возник? Как психолог (если он тебе рассказывал) проводил свою работу? Это первая часть вопроса. А вторая — как ты планируешь потом задокументировать эту работу со зрителем и планируешь ли? Мне как художнику интересно, что у тебя проект не закончился выставкой, а, скорее всего, будет еще какое-то продолжение.

Потапов: Роман Истомин — это профессиональный психолог. Я поговорил с ним по телефону, и он сказал, что даже денег не возьмет, так как это любопытно. Он это сделал, я прочитал, и получилось офигенно!

Ответ на твой второй вопрос: как с этим дальше быть… Первое — нужно каким-то образом задокументировать все надписи и привести это в структуру. Что будет дальше — не знаю, но чувствую, что для меня это еще непаханое поле: надо это углублять, расширять, может быть, что-то добавлять. Я смотрю на эту серию, на эту выставку, как на что-то, что я только наметил.

Мост: Может, верни его обратно в интернет со всей этой выставкой и со всеми записями. Создай аккаунт с этими надписями, фотографиями, только уже в виде картин. Мне кажется, таким образом ты замкнешь этот круг.

Мартынов: Я тоже хотел предложить написать биографию Благолепова и, может, даже поставить ему памятник. А если все-таки на колоннах есть биографические сведения — например, отпуск в Анапе, то нужно ехать в отпуск в Анапу, где он научился плавать (надпись на колонне), и снимать там жизнь Благолепова, потому как это теперь уже нельзя так просто оставить, это личное, понимаете? Нужен тег #сКирилломБлаголеповым.

Потапов: Я тут вспомнил один немного поэтический случай. Был художник Владимир Сальников, у которого был аккаунт в Фейсбуке, а после его кончины этот аккаунт продолжал что-то публиковать: то ли это делал его родственник, то ли еще кто-то. Это было очень странно.

Сергей Попов: Это его жена!

Потапов: Да, я тоже подумал, что это его жена. Потом я несколько раз читал новости о том, что, например, аккаунты Жанны Фриске до сих пор живут. Или, например, левая нога Игоря Акинфеева, которая отбила тот самый знаменитый пенальти, тоже отдельно живет — у нее есть собственный аккаунт в Инстаграме. С одной стороны, все это выглядит любопытно, интересно и смешно, а с другой стороны, возникают вопросы этики. Например, когда ты отправляешь приглашение на выставку всем друзьям и в том числе Владимиру Сальникову, которого уже давно нет. Это приводит к тому, что цифровое пространство начинает пересматривать, форматировать нашу традиционную культуру, наши консервативные ритуалы. Например, в сети есть цифровые кладбища: туда можно зайти, открыть ссылку, посмотреть на надгробие того или иного человека и цифровой букетик положить ему на могилку. И, может, мне действительно вернуть Кирилла в сеть и еще каким-нибудь образом его увековечить, продлить, сделать вторую, третью и четвертую серии, а может, и целый сериал с несколькими сезонами?

Вы знаете, что на многих крупных сайтах находятся консультанты-боты, которые запрограммированы отвечать на профильные вопросы, связанные с деятельностью этого сайта. Эти боты составляют уже 30% рабочих мест. Получается, живые люди уже не привлекаются к такому роду деятельности, а эти боты благодаря попыткам усовершенствовать этот процесс становятся умнее.

У меня был интересный эксперимент. На сайте IKEA я задавал такому боту-консультанту провокационные вопросы — спрашивал про современное искусство, приглашал пойти на свидание, а бот либо пытался ответить очень корректно, либо говорил, что не понимает меня, предлагая задать мне вопрос по конкретному товару на этом сайте. Все ответы, которые он мне давал, я публиковал в Фейсбуке.

Болотян: Мне кажется, ты интересную затронул тему — про сериальность. Сейчас довольно много проектов приобретает это свойство. Мне интересно: может быть, Кирилл Мартынов прокомментирует, почему вообще возникла такая тенденция, и потом, было бы интересно узнать у зрителей, насколько легко (и легко ли вообще) воспринимать эту историю. Если бы ты сделал следующую серию с Кириллом Благолеповым, пошли бы они смотреть ее дальше или нет и начали бы при этом взаимодействовать с этим аккаунтом или нет? Это такая история, которая нас как зрителей вовлекает в какие-то игры.

Попов: Мне все время вспоминается история про Яна Тамковича-Фриске, из-за которого реальный Ян Тамкович был вынужден переименоваться в Яна Гинзбурга, и это реальная ситуация, когда персонаж с фейковым именем заставил поменять имя реального человека из художественной среды. Мы говорим об этом как о чем-то новом, с одной стороны, потому что это действительно все симптомы переходного периода, но я хочу сказать о другом, совершенно противоположном, о чем говорил Кирилл. Как мне кажется, все это очень древняя и пока еще хорошо работающая на нашем чисто человеческом любопытстве история об именах. Это попытка присвоить имена тому, что для нас с трудом именуется. Мне вспоминается как искусствоведу самая точная параллель — персонажи Кабакова, которые настолько точно отрефлексированы, смоделированы именно в диалогах, что мы их воспринимаем как живых людей. И эти диалоги обретают какой-то трагический оттенок. Мы понимаем, что речь идет даже не просто об именах, а о наборе букв, но поставленных определенным образом. И этот набор букв начинает нас личностно волновать. С Кириллом Благолеповым ровно такая же ситуация, и, собственно, истории аналогичные. Неважно, откуда и куда они переходят, потому что они носят литературный, реальный характер, характер персонажей в московском концептуализме, и как ни назови — все это будет история о хорошо придуманных именах, о хорошо придуманных персонажах. Пока нам это интересно, это продолжает работать. Мне кажется, что это некая компенсация за всех ушедших людей, которые когда-то давно населяли нашу планету и которых ничья память не сможет оживить. Нам все время интересно компенсировать эти процессы играми, которые обозначила Ильмира. Поэтому очень активно производятся новые персонажи.

В этом смысле художественная выставка, где получилось это высказывание, без картин не была бы такой яркой, такой выразительной. Она-то как раз и придает всему очень личностный оттенок, нам не хочется думать о Кирилле как о неживом. И даже если этот персонаж придуман Володей, на что постоянно идут намеки, то он настолько хорошо придуман, что для нас это работает.

Мартынов: Прежде всего, я увидел в этом историю про такой «русский космизм», простите. То есть такой Николай Федоров. У Федорова была идея финальной цели науки и цивилизации: оживление, воскрешение отцов. Идея заключалась в том, что цель научно-технического прогресса — это физический сбор атомов и создание из них тел умерших людей со всей их памятью, с их мозгом, статусом и т.д.

Сериалы всегда существовали в культуре. Романы Достоевского выходили в толстых журналах по главам, их читала образованная публика и обсуждала так же, как сейчас большие драматические сериалы. Людям, живущим в мире, где очень много информации, хаоса, хочется возвращаться к знакомым сюжетам. Вспомните «Звездные войны»: уже 40 лет идет одно и то же. В этом смысле у Благолепова большое будущее, если из него делать сериал.

Но я еще хочу отреагировать на реплику Миши, что этих ботов скоро как бы поймают, переловят по одному и такого безобразия не будет. Всегда есть гонка вооружений: есть какое-то нападение, есть защита, есть система безопасности и есть люди, которые пытаются тебя обмануть. Если Фейсбук не заинтересован в таких ботах, значит, он будет их вычищать. В этом году произошло важное событие: сразу несколько компаний заявило о хакерской атаке нового типа, которая работает так. Владельцу бизнеса звонит его главный бухгалтер и говорит: «Пожалуйста, нужно сто тысяч долларов на этот счет! Очень срочно!» И владелец переводит эти деньги, которые мгновенно уходят в какой-то биткойн. А этот звонок был сделан целиком алгоритмами. Мне кажется, это означает, что будущее этих ботов весьма велико, обильно, многообразно и непредсказуемо. На самом деле это означает, что в нашей жизни вообще остается все меньше человеческого. Нечеловеческое приходит в разных формах, в непредсказуемом виде, там, где ты его не ожидаешь. И можно длинный список составить, что именно нечеловеческого с нами происходит. И порыв Владимира взять что-то заведомо нечеловеческое и превратить его в человеческое, чему посвящена выставка, — мне кажется, это авангардный бой, и его ведет наша культура, на которую мы все еще ориентируемся и которой предстоит все еще много вызовов.

Потапов: Я недавно подбивал какие-то достижения с нейросетями и наткнулся на один сайт. Это единственная страница с фотографией какого-то человека на весь экран, и, когда ты обновляешь страницу, появляется другая фотография человека. Обновляешь снова — появляется третья фотография, и они никогда не повторяются. Эти фотографии генерируют нейросети, которые до этого изучили несколько десятков тысяч других фотографий. То есть это ненастоящие, неживые люди, это результат действий нейроалгоритма. И сайт так и называется: «Личности, которых не существует». Это меня шокировало! Я обновлял страницу много раз в попытке найти «швы», пытался обнаружить нереальность — не нашел этого.

Мост: Ты не поверишь, но я удивлен, что ты знаешь про этот сайт — This Person Does Not Exist: его делал мой друг, который занимается искусственным интеллектом. Но там бывают ошибки — иногда лица немножко «рептилоидные». А еще есть сайт This Cat Does Not Exist. Там коты, но очень странные — кривые, перекореженные.

Мартынов: А я от себя хочу добавить, что есть еще сайт, кажется, This Apartment Doesn't Exist, показывающий объявления на Airbnb, которых тоже никогда не существовало. Судя по всему, наша тема и выставка связаны за счет глагола doesn't exist, потому как всего этого в каком-то смысле слова не существует. Но если очень хочется, то это может существовать, как показывает данная выставка.

Вопрос из зала: А что с социальной революцией, заявленной в названии круглого стола?

Потапов: Мы серьезное направление пропустили, которое как раз и связано с тем, что фейки успешно манипулируют массовым сознанием. Сейчас мы находимся на витке развития инновационных технологий, когда манипулирование общественным самосознанием стало очень изощренным. Мы успели сказать о том, что современный портрет может состоять из всех тех наших цифровых следов, которые записывает корпорация Google. Но еще благодаря этим инновационным технологиям можно говорить, что мы находимся на новом витке информационных войн. В первую очередь, мы должны вспомнить так называемую цветную революцию на Востоке, которая была во многом сгенерирована и сконцентрирована благодаря Твиттеру: люди создавали группы, программы действий и т.д. И последнее, конечно же, событие, связанное с выборами американского президента, — это технология сбора и обработки данных в Фейсбуке, разработанная организацией Cambridge Analytica. Эта контора по каждому человеку имела пять тысяч критериев. Начиная от размера обуви, который вы предпочитаете, и заканчивая вашими пристрастиями и представлениями о том, например, в пользу демократов или в пользу республиканцев вы отдадите свой голос. Как это все использовалось? Благодаря этой технологии, продававшейся предвыборному штабу Дональда Трампа, у людей, которые колебались или, наоборот, были лютыми сторонниками демократов, в ленте появлялись аккаунты с видеонарезкой того, как Хиллари Клинтон откровенно врет. Были хакерские «сливы» внутренней переписки ее партии, где она довольно нелицеприятно отзывается о других кандидатах и противоречит своим публичным выступлениям. Все это просто возникало в ленте у обыкновенных людей, которые думали, что это случайность. Они подпадают под влияние таких инструментов, и в итоге это приводит к тому, что люди разочаровываются в Хиллари Клинтон и отдают свой голос Дональду Трампу. Буквально на днях Марк Цукерберг заявил, что он обнаружил гигантские бот-сети, принадлежащие спецслужбам из России, Китая и Ирана. Он их доблестно уничтожил. То есть сейчас гигантские фейковые бот-сети не только выполняют серьезные задачи по сбору данных и совершают подтасовки, но еще и оказывают серьезнейшее влияние на глобальные геополитические процессы, что довольно страшно.

Вопрос из зала: Сегодня был затронут случай, когда фейковый персонаж создал некоторые трудности реальному человеку. Владимир, за время существования вашего проекта не появлялся ли реально существующий Кирилл Благолепов (32 года, Москва), который задавал неудобные вопросы либо высказывал какие-то претензии? Готовы ли вы к переговорам в правовом поле, все ли безопасно и продумано в вашем проекте?

Потапов: Нет, в этом смысле у меня ничего не продумано. В одной из частей выставки люди отвечали на вопрос, знают они Кирилла Благолепова или нет, и там был один человек, который сказал, что они с Кириллом познакомились год назад на конференции. Это сначала вызвало у меня оторопь, а потом я понял, что этот человек ошибся. С другой стороны, могут найтись однофамильцы и какие-то вопросы задать мне при личной встрече. Но я не думаю, что это были бы претензии: скорее, мы просто повеселились бы — и все.

Понравился материал? Помоги сайту!