«Я не хочу идти никаким другим путем, кроме искусства»

— Вы — художник шрифта, но всегда хотелось спросить: есть ли у вас внутреннее чувство, что работы Софроновой как-то повлияли на вашу собственную изобразительную систему?

— Софроновские работы для меня, как и работы бабушки, Ирины Евстафьевой, которая при мне и рисовала, особенно на даче, когда мы проводили лето вместе, — это среда, в которой я выросла. Москва этих пейзажей — это мое представление о Москве. То есть их работы встроены в мой образный мир.

Иметь таких художников в семье, включая еще и Блюменфельда, нелегко. Постоянно преследует сравнение — и свое собственное, изнутри, и извне, от учителей и от других художников. Сравнение заранее не в пользу младшего — из-за этого часто и не хочется что-то делать в той же области. Так что я стала рисовать снова только тогда, когда очень захотелось. И когда уже я решила пойти учиться, когда поступала в институт и сейчас, когда стала снова рисовать, почувствовав, что что-то наконец созрело, — я, конечно, стала жить не в узком контексте семейного опыта, а в общем целом потоке.

— И все же этот опыт дал и свои ограничения в восприятии современных школ?

— Я думаю, что детство в художественной семье дает хорошую насмотренность — и, наверное, определенный вкус, предпочтения. А дальше уже пути могут быть разными. В том, что касается образования, в нашей семье не было приверженности одной школе. Я — ученица И.П. Захаровой, и, думаю, мое рисование и видение формы в большей степени идут от нее, от старой полиграфской школы. Только не Фаворский: для меня он очень тяжеловесен и заумен, он почему-то не пускает в свои работы. Сложно даже рассматривать, незнакомый язык. Мне ближе рисунок незамученный, свежий и хара́ктерный.

Девочка с кошкой. 1932© Галерея «Ковчег»

— Есть ли у вас представление о месте, которое живопись Софроновой занимает в большом контексте русского или советского искусства?

— Непростой вопрос, конечно, сложно посмотреть со стороны. Но, наверное, все же больше так: Софронова и Ирина Евстафьева — это «свое», привычный мне взгляд, в том числе привычное отношение к искусству как к постоянному поиску, а не повторению наработанного приема, и многое другое. Это часть моего восприятия, мой мир образов с детства.

Другого контекста я, наверное, долго не видела. На выставки меня особо не водили и специально не образовывали в области искусства, просто дома у нас и у бабушки с дедушкой (Евстафьевых) висели работы, я видела, как рисует бабушка, слышала домашнее обсуждение новых работ. Знала, что Софронову ценят, что ее смотреть приходят искусствоведы и коллекционеры. Была большая выставка в Третьяковке к 100-летию со дня рождения, я тогда была довольно маленькая, но помню ощущение особенного внимания к Софроновой, атмосферу восхищения и интереса на открытии.

И для бабушки — в ее словах, рассказах — Софронова всегда была исключительно прекрасным художником, не помню ни одного слова упрека или чего-то бытового.

А.Ф. Софронова в 1960-е, МоскваФотография из семейного архива

— Вы приняли участие в оформлении книг Софроновой и Соколова. Расскажите, как строилась эта работа.

— Для книг о Соколове я нарисовала заголовки и придумала, как будут выглядеть крупные элементы книги — переплет, титул, шмуцтитулы. Но он не был «моим кругом» с детства: его работы я осмысленно увидела уже в институтское время, потом ездила на его выставку в Ярославле, очень увлеклась...

Для книг о Софроновой я дала шрифт Россика — там и текста, и разделов меньше, чем у Соколова (названия серий), к тому же работы меньше располагают к акцентированному шрифтовому сопровождению. Ну и еще была личная причина: я ждала ребенка как раз в период подготовки книги, у меня не было возможности много для нее сделать. Но мне кажется, что шрифта достаточно. Он такой же негромкий и деликатный, как работы Софроновой.

Понравился материал? Помоги сайту!