«То я грустная дельфинья дева, то вечная невеста, то суперзвезда Стелла»

Дарья Абдуллина пока не мыслит выставками, хотя на ее счету была пара небольших экспозиций (одна из них, «Лекторий пылающих сердец», прошла зимой 2019 года на Винзаводе в программе «Старт»). Главное для нее — яркие и кипучие цифровые проекты. Там уверенно и быстро кристаллизуется ее очень своеобразная авторская вселенная, больше всего похожая на череду эксцентричных и грустных театральных феерий. От нежного, почти символистского рисунка она перешла к экспериментам в живописи и печатной графике, а потом увлеклась неопримитивом программы Paint. Тогда она придумала фирменный стиль питерского секонда «И я туда же» и стала вести паблик историй, рисунков и графических новелл «Время идти куда-то не туда».

Именно в паблике, во многом в диалоге с читателями, постепенно зародилась новелла («комекс») про найденного на берегу одинокого Дельфино, за которым вот-вот готовы приехать из рая его друзья — Окуджава, Фредди Меркьюри, Пикассо или Стив — Охотник за крокодилами. Черно-белую новеллу сменил полуабстрактный и цветной вихрь — история невероятной суперзвезды-путешественницы Стеллы и ее знакомства с Пылающими Сердцами. Следом (или одновременно) были зин-коллаборация о море с Анастасией Кайнеанунг, Дельфиний лекторий для всех желающих и некоторый дрейф в сторону печальных фотоновелл на границе с энвайронментом («Это мое платье или дельфинья шкура?», «Это мое платье или заметка о случившемся?», «Это мое платье или я?»). Образы Абдуллиной кажутся элементарными, как лего, — голубой дельфинчик, ванночка, звезда в попоне, телевизор посередине пустыни. Их заостряют пронзительно-яркий цвет, ломкая линия, храбрые (как в видеоигре) пространственные перепады. Продолжая серию материалов о молодом искусстве, мы поговорили с художницей о том, как создаются, соединяются и взаимодействуют ее миры.

— Расскажи о начале твоего интереса к искусству — как оно начало менять твою жизнь, как это произошло первый раз. Ведь искусство — это все-таки сдвиг, который приходит не через учебу.

— Да, поняла, о чем ты. Это важный вопрос. Если говорить именно о повороте к искусству, это случилось в 19 лет. В это время я училась на втором курсе Школы дизайна НИУ ВШЭ. До этого я всю школьную жизнь училась в профильном художественном классе. То есть рисование как учеба и как образ жизни было со мной уже очень долго. В 19 мир как будто бы начал сотрясаться и переворачиваться по всем фронтам, и, в частности, на учебе было постоянное ощущение, что я занимаюсь не тем (я училась коммерческой анимации).

Дизайн мне почему-то совсем не нравился, я думала, что хочу заниматься неким «искусством». Но и «искусство» оказалось совсем не таким, каким я его представляла. Например, тогда для меня мир все еще жил в модернизме, а Пикассо был последним Настоящим Художником. Но мир уже вышел из модернизма и сделал это давно, и я это начала видеть, хотя и не понимала до конца, в чем дело. Я ощущала это очень болезненно — как неприятие и непонимание реальности. Мне хотелось быть как Матисс или Ван Гог, но я чувствовала, что это уже просто невозможно, хотя и не понимала почему. Я рисовала картинки и делала коллажи, и, хотя они мне нравились как графика, стал остро вставать вопрос «И что?». Типа — это хорошая картинка, НУ И ЧТО ТЕПЕРЬ? И потом оказалось, что «современное искусство», которое меня бесило и казалось профанацией, может стать ответом.

View this post on Instagram

A post shared by Даша А. (@darya_abdullina) on Mar 29, 2020 at 12:01am PDT

Наша магическая война. Акрил, картон

— И что к этому подтолкнуло?

— Забавно: тут большую роль сыграли музей «Гараж» и эссе «Почему нельзя научить искусству» Джеймса Элкинса. Главное в эссе было название, остальное неважно. Я прочла, что искусству научить нельзя, и стала прогуливать учебу, сидя в библиотеке «Гаража» (потому что там было приятно и бесплатно). Там я наугад собирала с полок самые толстые каталоги и листала, смотрела в основном картинки.

— Что-то тогда запомнилось?

— Наверное, первой условно современной художницей, которая меня примирила с реальностью, была Кусама. Я увидела в каталоге ее ранние работы с точками на холсте и остро ощутила, что это совсем не дизайн (который меня — неясно чем — раздражал) и не просто картинка, это не про паттерны и декорирование, это про состояние какого-то транса внутри, которое ты соединяешь с материальностью.

И да, надо понимать, что я очень мало и очень плохо читала тексты, особенно в каталогах. Так что, кажется, я тогда не прочла никаких всем известных фактов о ментальном расстройстве и галлюцинациях у Кусамы. Главными были ощущения от увиденного.

После этого я решила, что, кажется, сфера «современное искусство» — это то, чем я хочу заниматься. И продолжила смотреть, какие бывают художники, что они там сейчас делают. И вторая важная часть — я тогда стала много сидеть одна дома, рисовать и лепить какие-то штуки, в основном связанные с ощущением тела (тогда мне это было важно). Самым главным в этот период было не сделать красивую картинку, а попытаться найти, как выразить это неясное внутреннее напряжение.

Ну, собственно, и все, я, по сути, продолжаю этим заниматься и сейчас. Пытаюсь понять, что вокруг, и сделать что-то, чтобы соединить свое внутреннее напряжение с внешним миром. Последнее время мне стало важно соединить это так, чтобы результат был интересен не только для меня.

— Ты говоришь, что вдохновение и яркие впечатления у тебя исходили из модернизма. Образам, близким Пикассо или Феллини, посвящен твой великолепный зин про Стеллу, который одновременно и переосмысляет модернистские миры, и отдаляется от них. Когда тебе пришел в голову этот зин? Как сам этот мир — с дельфинами и клоунами — начал воплощаться в жизнь?

— Интересно, что ты связываешь «Стеллу» с Пикассо и Феллини. Думаю, конечно, их аура там присутствует, хотя я, скорее, думала о Де Кирико — его пустынных городах. Действие «Стеллы» ведь происходит тоже в бесконечно длящихся пустынных местностях.

Зин о Стелле появился как ответ на мой внутренний запрос о большой форме. До этого я в течение года активно вела паблик «ВКонтакте» «Время идти куда-то не туда». Я создала его импульсивно, чтобы начать делать что-то совсем новое. Хотелось все радикально поменять и в искусстве, и в жизни. Я создала новый паблик и съездила в Анапу к зимнему морю, затем вернулась в Москву и съехала от родителей в Милютинский сквот. В общем, это было время очень ярких множественных событий, и реакции на них, сиюминутные чувства я стала документировать в этом новом паблике.

Рисунки из паблика «Время идти куда-то не туда»

— Ты сразу решила работать именно в пейнте?

— Сначала рисовала граффити «ВКонтакте», но довольно быстро переключилась на пейнт. В этом отчасти был бунт против дизайна и «красивых» иллюстраций, которым я училась в институте. Но больше мне нравилось, что можно создать картинку за пять минут. То есть ты почувствовал что-то сиюминутно, оно тебя переполняет, и ты сразу открываешь ноут и мышкой очень быстро рисуешь, по сути, это самое чувство. Но как-то не в лоб, а образами.

Это выходило не совсем специально поначалу. Часто я выбирала максимально попсовые образы вроде сердечек и дельфинов, потому что в них соединялось глубокое и поверхностное. Получалось на грани. Например, вроде смешно и банально — сердца с глазами, а вроде про очень искреннее чувство влюбленности.

Еще, поскольку это всегда было ответом на реальность, в картинках часто появлялись я сама или какие-то места, где я жила или бываю, но всегда к ним добавлялось что-то, чего в моей жизни нет, — какая-то недосягаемая «красота», что ли.

Например, у меня есть целая группа картинок про мое общение с умершими художниками или поездки в рай прямо с «Тимирязевской», где я тоже жила.

История райских дельфино. Комекс. Фрагменты. 2018

— А когда вселенная сложилась в комикс и стала перетекать из цифры на бумагу?

— Довольно быстро я поняла, что в этих картинках что-то есть. Захотела попробовать сделать больше похоже на историю. Стала рисовать картинки с подписями про события в ярком пейнтовском мире — то ли нашем, то ли нет. В ответ на переживания придумывала нелепые маленькие сценки на одну картинку. Даже не истории, а как застывшие кадры, по которым потом домысливалось остальное.

Вот у меня родился дельфинчик, вот я сижу с мальчиком Банананом в кафе.

Иногда идея картинки появлялась внезапно, и я записывала ее текстом в блокнот. Что-то вроде «дельфинчик запутался в цветной колготке». Потом приходила домой и рисовала по тексту. Это было тоже очень ново для меня: до этого я считала, что истории и сюжеты — абсолютно не мое.

Я рисовала картинки очень быстро и очень много, в них начали складываться сами собой сюжетные ветки. Но это было все еще разрозненно — просто куча ярких моментов. Я попыталась всерьез все это собрать вместе, привести к единой вселенной на выставке «Лекторий пылающих сердец». Но там тоже получился, скорее, микс из обрывочных историй в одном пространстве. А вот «Стелла» стала моей попыткой действительно сделать большую историю. С началом, с завязкой, с концом. Чтобы в моей магической реальности появилось наконец что-то свершившееся, а не просто моменты времени.

Развороты из зина «Невероятная Стелла и пылающие сердца»

— Ты говоришь о большой форме. Скажи, как ты начала о ней задумываться? Видишь ли ты определенное сопротивление большой форме, монументальному мышлению в дискуссиях, которые ведутся в московских кругах современного искусства?

— Думаю, мой интерес к большой форме связан с интересом к модернизму, ведь это и было время больших форм. А еще мне хочется праздника — и для всех. Хочется какого-то объединения, дружбы всех со всеми — художников со зрителями, зрителей с художниками. В этом плане большая форма кажется мне очень понятной для общения. Потому что она есть сейчас в массовой культуре — в кино, в популярной музыке. Мне нравятся рэперы — что у них все так ярко и на большие толпы рассчитано. Нравится смотреть записи концертов Фредди Меркьюри или Дэвида Боуи, где просто стадионы людей, которым музыка и песни откликались. И еще мне это нравится потому, что я вижу в этом человеческую хрупкость, трогательную нелепость, что ли, которые очень ценю.

Рэперы и рэп — это в каком-то смысле очень наивно. Вот они в золотых цепях читают про деньги, успех и еще любовь, и все вытащено на максимум — мне кажется, в наше время все масштабные проекты уже в своем корне несут ощущение хрупкости, поскольку, что бы ты ни сделал, понятно, что мир гораздо сложнее, и больше, и жестче, чем твой проектик. Но все равно ведь хочется делать большие праздники, пусть даже это окажется глупо или бессмысленно.

Развороты из зина «Невероятная Стелла и пылающие сердца»

Про сопротивление большой форме и монументальному мышлению в кругах современного искусства — да, я это вижу. Я понимаю, что сейчас, возможно, более точной и актуальной стратегией для художника является работа с контекстами, с конкретными реальными ситуациями и событиями вокруг. При таком подходе монументальная форма мешает и «старомодно» возвеличивает фигуру художника. То есть, например, активистскому искусству не нужно быть «монументальным».

Но, наверное, это не мой подход. Я не одержима идеей создания «великого» искусства или чего-то подобного, наоборот.

Просто я, как и все, пытаюсь сделать современное искусство не только для «образованного» зрителя, но и, например, для своей мамы, для своих учителей из художественной школы, для грустных подростков, у которых первая любовь и которые слушают грустные песенки. И пытаюсь это сделать через большие формы. Для меня это способ быть демократичной и понятной.

Я просто хочу сказать, что мне ничего не стыдно. Мне не стыдно показаться популистской, или слишком простой, или наивной.

Выставка Дельфиньего лектория в саду у Аси Шибановой. 2018

— Ты довольно быстро соединила рисунки с хеппенингами. История дельфина преобразовалась в Дельфиний лекторий, а ты стала выступать в образе клоуна — специалиста по одиноким дельфинам, затерянным среди людей. Как и почему родился этот образ, что ты в него вкладывала?

— Чтобы ответить на этот вопрос, я пролистала весь свой паблик с пейнтовскими картинками. Это нужно было сделать потому, что образ клоуна и репрезентация себя как клоуна — этап, который я, кажется, прошла. Сейчас я не чувствую себя клоуном. Но когда-то этот образ максимально точно отображал мои ощущения от себя и от мира. Клоун — как бесполое существо, взрослый ребенок, кто-то уязвимый и нелепый, но искренний. Все смеются не над его талантливыми шутками, а над ним самим. Чтобы продолжать быть клоуном, надо обладать недюжинной смелостью.

Я тогда чувствовала себя очень маленькой и беззащитной — и по отношению к «взрослому» миру искусства, и в личной жизни, и в институте. У меня была огромная потребность говорить о личных переживаниях, быть очень искренней и, возможно, смешной. Мне казалось, что меня везде засмеют за это. Клоун — это альтер эго, позволившее мне усилить свою детскую хрупкость, возвести ее в абсолют, чтобы она уже стала броней. К клоуну и вопросов нет, это защитный костюмчик: я неоднократно в своих перформансах говорю о том, что яркие костюмы и рисунки — это, в первую очередь, защита и броня. Потому что сложно быть хрупким.

Встреча у моря. Хеппенинг-коллаборация с Анастасией Кайнеанунг на выставке «Лекторий пылающих сердец». Винзавод. 2019
© Павел Шальнев

Вообще выбор костюмчика — это важный для меня мотив. В широком смысле отыгрывать персонажей, рисовать себя в разных странных ситуациях, создавать альтер эго — это все костюмчики. При этом я каждый раз переодеваюсь не в кого-то другого, а в варианты себя. В своих творческих практиках я создаю магическую реальность, которая как бы делает внутренний мир внешним. И персонажи этой реальности — по сути, все мои альтер эго. Мне часто сложно увидеть себя кем-то одним, и я отыгрываю разное по очереди — то я грустная дельфинья дева, то вечная невеста, то суперзвезда Стелла. Здесь, конечно, можно спросить: а кто же я, когда не надеваю костюмчик? Но этот вопрос оставлю пока без ответа.

— А почему тема клоуна для тебя уходит в прошлое?

— Сейчас я как будто обретаю новую «взрослость» — принадлежность к женскому полу, сексуальность. Эти новые энергии мне кажутся просто супервзрывными, а клоунский мир — он слишком мягкий и нежный для такого. Он немножко подвешен в пространстве колыбели и не может выйти за ее пределы. Так что сейчас мой основной персонаж — Стелла. С ней я продолжаю историю с макияжем и яркими костюмами, просто с другой энергетикой.

Кстати, еще я нашла свою небольшую заметку про костюмчики.

«Иногда жизнь оказывается жестче и показывает свои зубьи.

По этой причине я вовремя осознала, что мне необходим защитный костюмчик, и стала клоуном.

Хочу описать наиболее важные детали этого костюмчика:

1. пламенный комбинезон;
2. особенные ботиночки;
3. пушка яркая со звездами;
4. очки;
5. колпачок;
6. поролоновый клоунский нос;
7. дельфинчик-друг.

Когда случаются НЕПРИЯТНОСТИ, нужно надевать лучший свой наряд и идти в бой».

— Одно из ответвлений истории Стеллы и пылающих сердец — коллекция фантастичной одежды, которую сделала по мотивам твоего комикса дизайнер Кристина Савельева.

— Мой оранжевый костюм, закрывающий все тело, — это как раз оттуда. Он, конечно, замечателен тем, что закрывает сразу все тело, защищая его, но одновременно обнажает — ведь он полностью обтягивающий.

INCREDIBLE STELLA / SS19 / RIVER YOUNG X DASHA ABDULLINA
© Лиля Шарипова

— Получился смелый и очень театральный синтез, который хочется увидеть в качестве балета или другого сценического действия. Как вы решили работать вместе?

— Инициатива была Кристины. По сути, именно она повлияла на появление Стеллы среди моих персонажей. Кристина как-то сказала, что очень хочет сделать коллекцию, связанную с моими картинками, и что вдохновили ее на это разные женские персонажи, которые у меня периодически возникали в паблике. Они были в основном безымянные, я вообще на них не сосредотачивалась, просто было желание рисовать каких-то красивых загадочных женщин в невероятных костюмах. Ну и где-то я, наверное, написала имя Стелла. А вот Кристину эти девушки, видимо, очень зацепили. Она сказала: будем про Стеллу делать. Я говорю: давай, конечно. Только на тот момент Стеллы как конкретного персонажа не было и никакой конкретной сюжетной ветки про нее — тоже. Только характер — такая очень красивая, боевая, бесстрашная женщина, которая бросается во все передряги и выходит из них победительницей.

Мы делали параллельно — я комикс, а Кристина коллекцию. Много обсуждали, что это вообще за героиня, хотели сделать ее выражением нашего видения женственности — активной, яркой, взрывной и бесстрашной.

Одна из проблем была — как сделать так, чтобы Кристинина коллекция не была просто мерчем моего комикса. И в итоге она, конечно, не мерч, а отдельное произведение, хотя мы обе присутствуем в единой вселенной Стеллы. Это вообще очень классное чувство, когда придуманный мир становится уже не только твоим.

Из серии «Рай». Сухая игла. 2018

— Напоследок я бы хотела спросить еще про одну грань вселенной Стеллы, снова связанную с модернизмом, но уже опосредованно, а именно — про твои циклы гравюр. Мне запомнилась в них совершенно другая форма — более текучая и плавная: пустынные пространства, куда помещены персонажи, слегка печальная и спокойная атмосфера. Почему ты обратилась к сухой игле? И что будет дальше?

— Гравюры отчасти возникли потому, что я училась в мастерской «Пиранези LAB». Я их делала в рамках учебных проектов, но очень хотела бы продолжить и вне учебы. Особенно сухую иглу. Мне нравится этот материал — что не рисуешь, а царапаешь и ковыряешь: для меня это что-то ближе к скульптуре, а я очень люблю скульптуру и все скульптурное. И еще мне нравится, что у всего как бы появляются глубина и дополнительное трагическое измерение. Например, я сделала в гравюре серию Stella Depressive Mode — как инверсию основной истории. Как если бы Стелла умерла — что произошло бы тогда. Похороны Стеллы и смерть — было важно проиграть и эту грань истории. В гравюре очень точно получилось. Я бы хотела в будущем продолжить эти опыты; надеюсь, получится.

Понравился материал? Помоги сайту!