Сценарист, издатель и художник Виталий Терлецкий в соавторстве с художницей Катей закончили работу над новым комиксом — «Собакистан». Прекрасно нарисованная остросюжетная история на 160 страниц разгоняется от мокьюментари к политическому детективу, но не теряет задумчивой созерцательности. В центре событий — смерть вождя и учителя товарища Дружка Трезоровича Шарическу, председателя Верховной стаи министров лапудающей дружекратической республики Собакистан (32 хвостобря 2068 года), и панорама социальных типов собакистанского общества. Школьники, дипломаты, рабочие, журналист-хамелеон и железная маска действуют на впечатляющем фоне собачьей архитектуры и монументальной скульптуры города Дружный. Презентация книги идет прямо сейчас — в рамках московского фестиваля Comic Con Russia (3—6 октября, «Крокус Экспо», павильон № 1, с 10:00 до 18:00). С создателями комикса поговорила Надя Плунгян.
— Помню вашу книгу «Продукты 24» (2017), созданную вместе с Артемом Бизяевым, — сложное, многослойное сообщение о крушении советского мира и безрассудстве девяностых. Можно, наверное, назвать ее даже манифестом поколения. «Собакистан» ей не уступает. Как у вас это получается?
Виталий Терлецкий: Не вижу смысла делать некрутые проекты… Не знаю, я всегда хотел делать комиксы, которые самому хотелось бы прочитать.
Катя: Мне кажется, он очень правильно подбирает команду и хорошо выстраивает работу с художником, а это реально сложно!
Терлецкий: И с «Продуктами», и с «Собакистаном» все родилось из деталей, которые Артем и Катя придумали до меня. Кстати, наш первый комикс с Бизяевым — это не «Продукты», а «Шафировский проспект». Там мужик на Шафировском проспекте стоит в пробке в течение 48 страниц и чуть-чуть двигается. Так вот, на обложке этого экспериментального комикса Бизяев нарисовал робота из ларьков, чтобы добавить туда эпичности. А потом я решил, что хочу большую историю про этого робота. И с Катей то же самое. Когда ты это придумала? Год назад?
Катя: Больше года. Мы подавали документы на японскую визу. И вот я получила фотографию, наложила на нее масочку щенка и подписала: «Собираюсь в Собакистан».
Терлецкий: Слово «Собакистан» тогда появилось, его придумала Катя. Я ничего не придумываю. Я только ворую.
Катя: А год назад я нарисовала еще открытку, по которой мы в результате делали обложку. То есть это был первый арт к книге — еще до появления книги.
Терлецкий: Там изображены немного другие собаки, у них уши более мягкие.
Собственно, потом мы с Катей начали вместе комикс. Она рисует, я пишу, мы живем вместе, очень глупо было бы что-то не сделать. Начали один комикс, проработали вплоть до сюжета и концепта, но потом все-таки решили делать «Собакистан» — историю с более громким названием, чтобы попиарить нашу команду. А потом, когда мы уже возьмем… что там? Пулитцера? — уже можно будет издавать все остальное.
— Получилась многоуровневая история с большим количеством подводных камней. В ней есть аналогии с Северной Кореей, с закрытыми советскими и постсоветскими режимами.
Катя: Для меня это не про Советский Союз, не про Корею, не про Туркмению. Скорее, это комикс про нас, про современные осколки Союза.
Терлецкий: Мы начинали комикс до того, как Ким встретился с Трампом и как-то все потеплело. А тогда все было на пике, когда они испытали ядерное оружие. Мы читали паблик «В Пхеньяне всегда солнечно» — там сейчас под 90 тысяч подписчиков.
Катя: И книгу «Советистан». Ее написала девушка, которая с детства интересуется почему-то Союзом и его историей. Она изъездила сначала Россию, пока была студенткой. Сейчас, не так давно, она ездила по бывшим республикам Союза — Казахстану, Узбекистану, Туркмении, Таджикистану — и написала исследовательскую книгу, но она читается легко, как художественная. Глазами европейского человека смотрит на все это и рассказывает о своих впечатлениях.
Терлецкий: Про Кима мы посмотрели документальный фильм в четырех частях, называется «Три вождя, или Королевство Кимов». Еще есть книга, которая в русском переводе называется «Кинокомпания “Ким Чен Ир” представляет». Она о том, как в 80-е годы Ким Чен Ир, который был диким фанатом кино, похитил южнокорейского режиссера Син Сан Ока и его жену, пытал их, а потом заставлял снимал фильмы. И Син Сан Ок среди всего прочего снял «Пульгасари». Это северокорейская «Годзилла».
Катя: Известная во всем мире именно как трэш.
Терлецкий: Она да, трэшовая. Ее знают во всем мире, но она очень плохо сделана по сравнению даже с японской «Годзиллой». Там монстр помогает средневековым крестьянам свергнуть барскую власть…
Катя: У нас есть еще книга про северокорейский дизайн.
Терлецкий: Прекрасная книга! Она о повседневной продукции. Доводят до высшей стадии ребята: этикетки, открытки, конфеты. Но вообще мы изучили кучу документальных фильмов и литературы…
— Именно про Северную Корею?
Терлецкий: В основном да. Ведь советское наследие — оно у нас здесь: мы выезжаем за 300 километров от Петербурга — и вот, пожалуйста, все так и осталось. Ничего не изменилось, только хуже стало.
Катя: Северная Корея сама по себе — тоже все-таки советский продукт. Ким Ир Сен — выходец из Советского Союза. Всю эту схему с вождями он брал именно оттуда. Для меня книга не про Северную Корею, не про КНР, а именно про советское наследие.
Терлецкий: Это феномен, что в 2019 году еще существуют эти осколки огромной империи. Яркий пример — Туркмения... Хотя что мы знаем про Туркмению? Не будем так уверенно говорить. В конечном счете и советская, и корейская тема — скорее всего, просто декорации. Хотелось рассказать историю. У хорошей истории должен быть интересный сеттинг, с которым она идет в плотной связке, но важно, чтобы она оставалась хорошей, если вынуть ее из сеттинга и заменить персонажей на других… И именно это должно отличать хорошее произведение от шедевра (смеется)!
— Катя, а вы что думаете насчет шедевра?
Катя: Я так долго работала над этой штуковиной, что глаз замылился. Сейчас у меня какое-то такое опустошение, не могу смотреть со стороны. У меня еще не было таких крупных работ. Я до этого рисовала только небольшие истории — страниц по 10—15.
Терлецкий: Это лучшее, что я писал когда-либо.Когда Катя ее закончила, я купил ей торт.
— И как вы работаете?
Терлецкий: Все делается последовательно, так же, как с кино, только попроще.
Катя: В этот раз быстро получилось, потому что мы торопились. То есть Виталий писал главу, я ее рисовала.
Терлецкий: Да, мы использовали конвейерный метод. Сначала мы сделали полностью сюжет, я написал, мы его обсудили и утвердили. После сюжета идут сценарий и раскадровка — схематичная разбивка по кадрам, по страницам. После обсуждения раскадровки я правок больше не вношу, потому что оно уже трудно перерисовывается. Хороший художник рисует максимум две страницы в день, и ему нельзя переделывать много. Дальше цвет, верстка, дизайн.
Когда мы работаем вместе, это в любом случае соавторство, поэтому и художник может на любой стадии сценария и раскадровки вносить изменения. Когда мы делали «Продукты 24», Бизяев заставлял меня полностью переписывать сценарий четыре раза. Он-то по образованию — режиссер анимации, а я был тогда вообще лох. «У них нет мотивации. Здесь нет трехактовой структуры»… Дикий зануда. Но зато, когда мы делали «Собакистан», я постоянно думал: «Так… что бы здесь сказал Бизяев? Мог бы он докопаться до нас?» В итоге дали Бизяеву прочитать сценарий, и он сказал: «Все идеально. Ничего не меняйте». И дал уже к готовому комиксу три поправки по делу. Хорошие, минимальные такие. За час поправить. И мы поняли, что больше ни о чем не волнуемся.
— А рисуете как?
Катя: Сначала я работаю с концептами персонажей, локации. Так что за время работы у меня образовались большие скопления книг по Северной Корее. Плюс я периодически смотрю комиксы, которые мне нравятся по графике и раскадровкам, изучаю, как другие художники решают похожие проблемы. Чаще я рисую в диджитале, но в этот раз почему-то решила попробовать на бумаге.
— То есть существуют эскизы?
Катя: Лайны сделаны на бумаге. Красила уже в фотошопе. Это тоже для меня был некоторый вызов, так как сложнее исправлять, но было интересно, мне понравилось.
— Кстати, в книге затягивает необычная монотонность, зарегулированность интерьеров, сквозь которые проходят герои. Трамваи, коридоры, комнаты…
Катя: По визуальным приемам я стараюсь работать, очень плотно увязывая композицию кадров с самой историей. У меня очень много этих повторяющихся кадров. Похожих, почти одинаковых собак. Именно клонирование личности, которое свойственно социалистическому подходу и всем этим странам с диктатурами. Я старалась такого побольше добавить. Все интерьеры, панорамы такие, они без резкой динамики. Более горизонтально-вертикальные, какие-то такие. Это все на момент раскадровки решается, поэтому художник и автор должны хорошо понимать и хорошо чувствовать друг друга.
— В обоих комиксах, что в «Собакистане», что в «Продуктах 24», описаны два-три поколения персонажей, и самый младший стремится переломить ситуацию. В «Продуктах» это юный робот-ларек, созданный Артуром Борисовичем в секретном институте. В «Собакистане» — волчок-школьник, затерявшийся среди собак...
Терлецкий: Здесь дело в том, что показано, насколько вся эта система по сути своей при кажущихся незыблемости и громоздкости на самом деле хрупкая: одна маленькая собачка, одна маленькая деталь могут быстро-быстро заставить сыпаться все. В «Продуктах», правда, больше личностной истории, мне кажется, а «Собакистан» — о том, как все оказываются частями системы в той или иной степени.
— А я думала, тема «Продуктов» — социалистический робот, который охраняет социализм от капитализма.
Терлецкий: Это все опять же декорации. На самом деле там история про то, как юноша хочет что-то доказать отцу. Все остальное идет по принципу домино, как в шоу Елены Ханги. А «Собакистан» — сюжет о том, как из одной спички разгорается пожар на складе с сушеным сеном.
Катя: Мой любимый персонаж в «Собакистане» — наверное, Орбита. Маленький щенок, заложник системы. Она хотела бы все изменить, но она еще маленькая.
— Волчка зовут Тадеуш. Польско-советская тема не случайно возникла?
Терлецкий: Ну, в книге упоминается «мирное присоединение» территории... Польша — это условность, у нас нет аллюзий на реальные страны. Когда в шестой главе товарищ Дружок встречается с Медведем, первоначально он говорил: «Мы очень гордимся нашим сотрудничеством с Россией». Но все наши кореша сказали, что это место очень выбивается: среди вымышленных стран одна реальная. Поэтому мы заменили Россию на другую страну — Выдрию.
— Ну постсоветские реалии все равно рассыпаны повсюду. Золотой унитаз, например...
Терлецкий: Это как раз привет Туркмении.
— А. Так был же миф о золотом унитазе Януковича.
Терлецкий: Да?!
— Конечно, вы что, не знаете?
Катя: Нет…
Терлецкий: Я политикой не интересуюсь! Я на митинги не хожу, я не из таких, я комиксы делаю про собак! Я не по политике. Я, когда учился в институте, ходил на митинг за «Единую Россию» за 500 рублей, потому что у меня денег не было!
— А где вы учились?
Терлецкий: В технологическом институте, я на генного инженера учился. Я работал ученым, ведущим агрономом в НИИ защиты растений. 5500, как с куста, получал в месяц. Там очень бедные все, зато добрые и счастливые.
— Это смотря в каких НИИ. Кое-где бедные и злые, как собаки. Собаки... Хм, да… И что потом, ушли оттуда?
Терлецкий: Из института защиты растений? Да, подвернулась работа. Я семь лет работал в издательстве комиксов, какое-то время и главным редактором. Кучу «Дэдпула» издали, кучу «Человека-паука», переводных в основном, а потом надоело, когда директор все это продал. Я помыкался-помыкался, потом меня позвали в другой проект, он накрылся, и сейчас я сижу дома, ничего не делаю. Собираюсь уже полгода. Деньги пока не кончились. «Собакистан» сделали, еще чуть-чуть поднимем, может быть.
Катя: А я училась на архитектора.Но после третьего курса, где-то на четвертом, я поняла, что в архитектуру не хочу идти, и просто пошла работать сначала иллюстратором в рекламном агентстве, потом дизайнером, потом ушла в издательство комиксов. Там делала дизайн, верстку для переводных в основном штук. Потом фрилансить начала, параллельно комиксы рисовать.
Терлецкий: Мы — нищие.
— Получается, что вы совпали в желании изменить комиксную культуру в России?
Катя: Ну да.
Терлецкий: И я — вершина этого, я — полубог. Выше нас только Лаврентьева, но до нее не дотянуться.
Катя: У Оли очень личные истории.
Терлецкий: Она серьезная, а я считаю, что комиксы должны быть смешные. Придумали эту дурь, что комиксы не для взрослых: «Серьезные комиксы — это графические романы». Знаете разницу между графическим романом и комиксом? Нет разницы. «Я не читаю комиксы, я читаю графические романы, “Бэтмен” — это книга для взрослых, там убивают людей…» Да что ты говоришь, милый мой! Это «Бэтмен»! Комиксы — это младшее искусство! Нужно это понимать. Поэтому даже в серьезных историях, как «Продукты» и «Собакистан», есть место иронии и юмору.
Катя: Российским комиксистам не хватает опыта, все еще что-то пробуют, но в результате получается максимум интересного. Сейчас у нас, по-моему, хорошее время именно для всей этой комикс-истории. Много молодых, талантливых ребят; думаю, что еще лет пять — и у нас все будет прямо отлично.
— И все реально выйдет в массовый тираж, за пределы субкультуры?
Терлецкий: В массовый это никогда не пойдет.
— Почему?
Катя: Люди не покупают книги.
Терлецкий: Здесь вообще кризис бумажных изданий. К тому же интерес к комиксам в России никогда не будет на том же уровне, как, например, в Америке или в Японии, где в метро каждый третий читает мангу. В Японии другая культура и другие тиражи. У них главный еженедельник «Сёнэн дзямп» — толстая книга на 20 историй на плохой бумаге — расходится миллионными тиражами. Его читают все. Он стоит на наши деньги 100 рублей, продается в каждом продуктовом. А мы печатаем собак тиражом 2000 и боимся, что не продадим. Для сравнения: переводные топовые вещи, то есть комиксы про Человека-паука, печатаются тиражом 5000. Суперпопулярный комикс про Рика и Морти — и это еще при поддержке Сыендука, у которого сейчас пять миллионов на канале, — дает суммарный тираж, может быть, тысяч 20—30, и это очень много. Да о чем мы говорим, если у Пелевина тираж 18 тысяч! Ведь в конце нулевых у «Снаффа» тираж был 100 тысяч. Сто, а сейчас восемнадцать!
— Спад бумажных книг или что?
Катя: Очень много развлечений сейчас.
Терлецкий: Человеку нужно нажать пару кнопок, чтобы развлечь себя. И в России это часто делается условно бесплатно.
— Хорошо, как это объясняет тогда, что в Японии есть спрос? Там развлечений точно больше, чем у нас. Может быть, дело в поколениях?
Терлецкий: Там сформировалась культура. Это традиция, это привычка.
Катя: Дело в том, что в Японии сейчас уровень жизни получше, повыше, у них больше времени и денег на развлечения. И стоят там книги дешевле.
Терлецкий: И там хорошо налажена индустрия. Они рисуют по 20 страниц в неделю — новые, абсолютно новые, истории. Это чудо. Их миллион. Выбирай любую. А у нас в развлекательной индустрии очень высокая конкуренция, и человеку проще включить компьютер, чем дойти до книжного магазина, особенно зимой. Как часто вы выходите из дома зимой? Мы делаем книжку на 160 страниц почти за год — в свободное время и за свой счет. Если она окупится и продастся весь тираж, то, по-хорошему, она даже не покроет обычную Катину ставку за рисовалку.
— И все же, раз вы действительно рискуете, значит, вам самим, в первую очередь, не хватает графической культуры — вот до такой степени, чтобы уйти с работы и нарисовать самостоятельно.
Терлецкий: В этом плане — да. В любом случае я понял, что больше всего на свете я хочу зарабатывать только своими комиксами и больше ничего не делать. У кого-то же получается — значит, получится, наверное, и у меня.
— В России большой недостаток профессионализма и в литературе, и в искусстве. Если делать работу настоящую, высокопрофессиональную и сценарно, и художественно, то люди объединятся на этой платформе, будут создаваться и издательства, и фильмы. Контент — главная проблема.
Терлецкий: Да, я к этому веду. Можно было бы зарабатывать деньги как-то еще — и гораздо проще. Я мог бы стать блогером, почему бы и нет. Если собаки не продадутся, еще один комикс не продастся, то всё: я буду искать новую работу, потому что денег у меня не останется. Ну, куда-нибудь пристроюсь. Если да, то можно будет попробовать развиться и в течение ближайших пяти лет выйти в более серьезную степь. Нужно будет надеяться на доптираж, надеяться продать книгу куда-то за рубеж, издать ее там. И, естественно, сделать экранизацию — одну, другую.
Терлецкий: Да, и сделали это легально. Добавить одну строчку ОКВЭД в ИП, купить ISBN в Книжной палате за 12 тысяч рублей — теперь вы — издательство. Оказывается, это так просто. Я думаю, это и есть тонкая грань, где заканчивается самиздат, — когда у вас появляется посредник в виде издателя. Самиздат — пока всю работу, всю прибыль или весь убыток на себя берет именно автор. Вот тот момент, мне кажется. А дальше — легально, нелегально, штрих-код — это как штамп в паспорте: главное — чтобы жили по любви.
— Мне кажется, это рудименты советского времени. Мы же не считаем, что «Весы» или «Аполлон» — это какой-то самиздат. «Работать на настоящей работе», «печататься в настоящем издательстве». Все это устарело.
Терлецкий: Да, сейчас грани стерлись, мы в будущем. Но я считаю, что искусство должно быть коммерчески успешным. И здесь я четко отделяю искусственные коммерческие успехи, когда продает команда профессионалов. С другой стороны, была бы у нас такая команда? Пиарщики на уровне мультфильмов Disney для «Собакистана»? Кстати, в шестой главе, в начале, поют псы, напоминающие группу «Громыка». Так вот, мы сделали коллаборацию — заказали им песню про похороны товарища Дружка.
Терлецкий: Дополнительное кросс-промо, взаимопроникновение двух медиа и прокачка в обе стороны.Нам было интересно ждать — они закончили как раз к старту продаж на московском Comic Con. Это самая большая и самая качественная выставка в России — за четыре дня проходимость 150 тысяч, а это очень много. Для обычного комикс-фестиваля нормальная проходимость — три тысячи человек, может быть, пять, если повезет. Там-то мы и собираемся окупить тираж.
Коллаборация издательства группы «Громыка» и издательства «Терлецки Комикс». Официальный саундтрек к комиксу «Собакистан»:
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова