Решив немного отойти от пагубной традиции составления новогодних списков лучшего (тем более что в этом году нам мало что понравилось), мы расспросили участников и свидетелей кинопроцесса о том, что плохого, по их мнению, случилось в кино в 2013-м. Результат превзошел нигилизмом все наши ожидания.
1. Смерти режиссеров
Антон Долин, критик: Самое ужасное — смерти, особенно такие шокирующе внезапные, как в случае Алексея Германа и Алексея Балабанова. Едва ли не ужаснее — побоища над гробами покойных и выяснения отношений. No comment.
2. Смерть синефилии
Михаил Ямпольский, киновед и культуролог, профессор Нью-Йоркского университета: Синефилический интерес к кино теперь распылен между разными видами видеопродукции от игр до YouTube. Очевидно исчезновение DVD, которые были последним убежищем синефилии. Стандартным способом получения фильмов стали торренты, которые все больше потребляются с экрана компьютера в одиночестве, а не в зале и не в синефилической среде. И хотя гибель синефилии прискорбна для людей моего поколения, новые формы распространения и потребления видеоматериалов имеют и очевидно позитивную сторону. Так что сплошного негатива я не наблюдал — вероятно, потому, что сам почти не хожу в кино. Хорошо осознаю, что эти тренды не являются новинками исключительно минувшего года…
3. Альберто Барбера
Борис Нелепо, критик: Новый художественный руководитель ко второму году своей работы добил Венецианский фестиваль. Мостра должна была торжественно отмечать семидесятилетний юбилей, а вместо этого зрителей встречали руины и похороны кинематографа. Спорная селекция, отсутствие концепции, удручающий призовой расклад, отказ от пленки, сокращение программы, смерть второго конкурса «Горизонты»; оказалось, что даже бренд Венецианского фестиваля в таких условиях моментально рассыпается в прах.
4. Прагматика культуры
Дмитрий Мамулия, режиссер, художественный руководитель Московской школы нового кино: Кино окончательно поверило в то, что оно — чистый бизнес. Эта вера пришла внезапно. Все заговорили о профессии, о профессионалах, о ремесле. Все заняты делом. Следят за рейтингами, считают деньги, делают прогнозы. В лексиконе «деловых людей» часто звучат слова «бокс-офис», «профессиональные навыки», «крепкий сценарий», «питчинг». Забыли только одно: даже фильмы, которые снимают Спилберг, Бартон, Ридли Скотт, Тарантино, полны их влечениями, пороками, детскими грезами и страстями. Из кино уходят невротики, поэты, меланхолики. Взамен приходят ловкачи. Они хорошо знают, где что лежит и как все устроено. Они пробрались даже в авторское кино, в самое его сердце, и восседают там с серьезными минами. Они ставят вселенские вопросы и заполоняют мир своей нормальностью, очевидностью, духовностью. Из кино ушли демоны заблуждения, бунта. Пришли другие, мелкие бесы соглашательства.
Даниил Дондурей, главный редактор «Искусства кино»: Государство теперь исходит из идеи «кто платит, тот заказывает музыку». К заказчику музыки много вопросов.
5. Минкульт и Дума
Даниил Дондурей: Одно из неприятных событий — появление двух цензурных советов в Министерстве культуры при распределении денег на кино.
Андрей Плахов, критик, киновед: Самые неприятные события произошли в сфере думского законотворчества, которое по смелости и безумию превзошло художественное творчество, даже самое авангардное. На этом фоне родились анекдоты: «В Минкульте не знали о пакте Молотова—Риббентропа и узнали от Миндадзе, но не поверили. Там же не слыхали, что Чайковский был геем, и узнали от Арабова, но потом тот признался под пыткой, что пошутил». В результате всего этого абсурда, включая пляску вокруг российского «кодекса Хейса», цензура, еще не родившись официально, стала фактом существования кинематографа. И самоцензура, бегущая впереди нее и ставящая художника заведомо в позу прачки. Остается надеяться, что на этой почве, как в свое время во франкистской Испании, чудом вспыхнет новый сюрреализм: ведь и старый, согласно свидетельствам Бунюэля, был в значительной степени ответом на цензуру.
Борис Нелепо: Отвратительна попытка Министерства культуры освободить Наума Клеймана от должности в созданном им Музее кино.
6. Русское кино вообще и «Майор» Юрия Быкова в частности
Даниил Дондурей: В этом году у нас не было создано ни одного игрового фильма, который бы меня восхитил. Когда я смотрел «Я тоже хочу» или «Кочегар» режиссера Балабанова, я восхищался этим художником и его даром. Были хорошие фильмы, даже интересные, но именно фильма, который бы заставил меня что-то новое узнать про свою страну и свою культуру, — такого, мне кажется, не было.
Дмитрий Мамулия: В стране Гоголя, Достоевского, Пушкина, Толстого, Андреева, Платонова, Шаламова заговорили о позитивной цели героя. Это американский герой может иметь позитивную цель, а русский не может, так же как не может немецкий или французский. Русские герои (впрочем, как и немецкие, французские) — они потерянные, выбитые из колеи; они романтики; они живут грезами. Романтизм исключает позитивизм. Только позитивисты имеют цели, романтики же блуждают по миру бесцельно.
Борис Нелепо: «Майор» Юрия Быкова — прямая апология Кущевки и ОВД «Дальний», человеконенавистническое топтание и высмеивание всех достижений гуманитарной мысли последних столетий.
7. Все сошли с ума
Антон Долин: Самая лично для меня неприятная тенденция — усилившаяся до болезненной степени клановость в кинематографе и его оценке. Здравый смысл ушел на дно, кажется, окончательно. Стоит на экраны выйти многострадальной «Анне Карениной» Сергея Соловьева — и беспомощнейшее зрелище щедро поливается елеем (ясно, ведь фильм делали симпатичные люди), стоит появиться «Сталинграду» Федора Бондарчука — и возмущению нет предела. Апофеозом абсурда для меня стала двухдневная дискуссия с интеллигентной коллегой из Питера, уверенно обвинявшей меня в безумии или продажности на основе моего дружелюбного отзыва о «Сталинграде». В результате спора, уже помирившись, мы выяснили, что фильм она не досмотрела до конца. Чистый и спокойный взгляд, способный оценить произведение искусства, а не биографию и клановую принадлежность его авторов, продюсеров и болельщиков, — дьявольская редкость по нашим дням.
8. Все надоело
Михаил Ямпольский: Сокращение количества значимых фильмов и вообще частичный перенос интереса с фильмов на телевизионные сериалы, среди которых последнее время есть произведения интереснее, чем кинофильмы, — вот, по-моему, главный тренд года. Впрочем, сериализация (мало меня радующая) давно стала нормой и в кино. Но назвать это чисто негативным не могу, ведь одновременно это позитивный тренд для ТВ.
Алексей Попогребский, режиссер: Неприятная тенденция для меня заключается в том, что я совсем перестал в этом году смотреть кино. Почему — я уже не могу понять. Не знаю, насколько эта тенденция носит глобальный характер, но среди меня она очень распространена.
Подготовила Юлия Рыженко
Понравился материал? Помоги сайту!