Андрей Макаревич: «Я, может быть, и проголосовал бы за Навального, но мне не дали»

Андрей Макаревич примет участие в благотворительном концерте «РокУзник» в поддержку «узников Болотной», который пройдет 22 сентября в киноконцертном зале «Мир». В интервью COLTA.RU он рассказывает, как тяжело ему агитировать за Михаила Прохорова и разговаривать о политике.

— Поэт в России — больше чем поэт?

— Да чушь это собачья. На каком-то отрезке истории поэзия была более популярна, чем остальные жанры. И что? И в Серебряном веке это было, незадолго до революции. Мериться этим, кто больше, кто меньше, — чепуха. Музыкант был больше чем музыкант.

— Я немного о другом. Есть ли обязанность у музыканта иметь ответственную гражданскую позицию, если учесть, что у него есть аудитория, которую он за собой ведет?

— У музыканта одна обязанность — быть музыкантом. Все остальное — вопрос убеждений, воспитания, совести и прочее.

— Сегодняшняя ситуация, когда музыканты по собственной воле и бесплатно участвуют в политических акциях, напоминает 1991 год. Тогда, в августе, вы отвечали на вопрос, почему вы на баррикадах: «Я просто услышал, что тут люди нужны».

— Тогда я категорически больше не хотел наблюдать советскую власть и под ней ходить. Это была моя позиция.

— Есть ли что-то общее с советской властью у того, что сейчас происходит в стране?

— Кое-что есть, хотя такого беззакония я при советской власти не припомню. По степени вранья начинает быть похожим, а вот с судами у нас совсем катастрофа. При совке хоть какую-то видимость приличия сохраняли. Раньше все-таки можно было гнуть свою линию до какого-то предела, а потом ты утыкался в букву закона. Сегодня этого нет. Ну, диссидентов отправляли в дурдома. Не было же таких случаев. Не выходили сотни тысяч людей на площади. Семь человек вышли, я помню.

— Может, просто боялись?

— С одной стороны, боялись. Мы вообще в инерционной стране живем. Запрягаем долго, а едем быстро, как правило — черт-те куда. С другой стороны, не существовало такой вещи, как интернет. Элементарно оповестить друг друга было невозможно.

— Да, в Грузии после ролика про пытки в тюрьме, размещенного в интернете, люди вышли на улицы, и через месяц закончилась монополия на власть президента Михаила Саакашвили.

— В Грузии не так все просто. Определенная часть была Саакашвили недовольна практически с самого начала. Просто маленькая страна — это коммунальная квартира. Там легче решать проблемы. Ты чуешь границы своего государства.

— Вот «маленький» город по сравнению со всей страной, Екатеринбург. Как вам результаты выборов?

— Я этому очень рад. Я знаю, чего ему (Евгению Ройзману. — Ред.) это стоило. Это тот редкий случай, когда власть вела себя настолько мерзко, настолько в открытую мерзко, что это сыграло против нее. Просто любой нормальный человек, имеющий глаза, видел, что человека обливают чем ни попадя.

У Собянина и так хороши были дела, чего поддерживать-то?

— Некоторые его называют «людоедом» из-за практикуемых им жестких, насильственных методов. Что лучше — людоеды или воры?

— Мне неинтересно, кто кого как называет. На каждый чих не наздравствуешься. С каждым троллем у меня спорить нет ни малейшего желания. Я предпочитаю создавать мнения из собственного опыта и собственного общения. Вы были у него в этом интернате, в этой клинике? Я тоже не был. Давайте не будем это обсуждать. Если кто-то там у него умер, то от наркотиков умирают каждый день сотни и тысячи людей.

Не знаю почему, но я верю в его порядочность, и то, что большое количество горожан за него проголосовало, — это не просто так. Люди его знают и в него верят. А в существующую власть не верят.

— Тем не менее он не политик.

— Посмотрим, политик он или нет. Разговаривает и ведет переговоры он замечательно, не волнуйтесь.

— Были ли вы на Болотной на той самой акции 6 мая 2012 года, после которой были задержаны нынешние подследственные?

— Был на гастролях, могу точно сказать, вернулся числа девятого. Я ходил пару раз. Я ходил на «Прогулку писателей» и еще один раз по другому поводу. В компании очень симпатичных людей дошел до Болотной и вот тут понял, что все, что будет происходить на трибуне, мне уже неинтересно. Я это знаю заранее, я это слышал, а вот пройтись в компании людей, которые мне симпатичны, и вместе с ними этим проходом выразить свое отношение к происходящему — для меня это было очень важно.

— Действительно, сложно наблюдать за тем, что повторяется из раза в раз. Многие были разочарованы 2012 годом, появилось устойчивое выражение «слили протест».

— Вы уже отчасти дитя клиповой революции. Клиповое сознание начинает рулить устройством головы. Это значит, что воспринимается только очень короткая история, в конце которой обязательно должен быть результат. Вот мы вышли — и что, ничего не произошло? А кто сказал, что с одного раза должно произойти?

— А как вы видите будущее?

— По тому, как это произойдет. Я не понимаю, что будет дальше. Боюсь еще непредсказуемых внешних факторов, которые от нас не зависят.

— Какой внешний фактор вас беспокоит? Америка?

— Я похож на идиота? Нет. Это ислам, война в Азии, резкое падение цен на нефть, падение метеорита, наводнения, которые все чаще и чаще происходят.

— Что должно произойти, чтобы Путин ушел?

— Не знаю (смеется), у меня нет такого рецепта. Никто не вечен. У него тоже не девять жизней. Сроки — они хоть и длинные, иногда ужасно длинные, но все равно заканчиваются. Поскольку я предполагаю, что он дальновидный политик, он должен думать, что будет дальше и на кого он оставит все это хозяйство. Он не похож на человека, который считает, что он бессмертен.

Андрей Макаревич — «Путин и рыбак»

— Вы против Путина?

— Мне не нравится то, что он делает, хотя я стараюсь к нему относиться беспристрастно, как к человеку, который выполняет возложенные на него функции. Последняя история с химическим оружием Сирии, то, как Россия вмешалась в эту ситуацию, — красивая политическая конструкция. Я тут аплодировал, потому что он, с одной стороны, и Обаму спас, а с другой стороны, выступил очень по-человечески, поскольку нормальные люди не хотят, чтобы кого-то бомбили. И это мне понравилось. Давно такого не было, честно скажу.

— Вы на Путина еще надеетесь?

— Нет, я на него не надеюсь.

— Но вы же писали ему открытое письмо об откатах. Значит, еще на него рассчитывали?

— Да к вам это было письмо, ребята. Неужели вы думаете, что он будет читать эти письма? Он в другой плоскости существует.

— То есть когда вы писали Путину, вы уже ни на что не рассчитывали, вы рассчитывали на общественную реакцию только?

— Абсолютно. Но это не значит, что не надо обращаться. Все равно надо обращаться.

— Рассчитывали ли вы когда-нибудь на Дмитрия Медведева?

— Да. И не только я.

— Когда приглашали его в свой клуб?

— Когда он напросился к нам в гости. Скажем так, чтобы быть точным. Да и до этого он как-то пришел, все симпатично начиналось. Надежды были у всех и у него самого.

— Вы не верите, что они договорились с самого начала, как это сказал сам Медведев?

— Договориться можно о чем угодно. Но когда человек получает на несколько лет управление, он начинает думать, что он действительно получил управление. Потом в процессе оказывается, что это не совсем так: конечно, надежда рушится.

Я должен сидеть на ветке, как ворона, и 24 часа в сутки критиковать Путина?

— По-вашему, он оказался слабым политиком?

— Дело не в его силе, а в том, кто и что его окружает. Мне казалось, что мы вполне можем свернуть на какую-то нормальную, цивилизованную дорогу.

— Вы сейчас разочарованы в нем, больше ему не верите?

— Я просто вижу его нынешний потенциал.

— А как вы относитесь к Навальному?

— Он харизматичный, хитрый. Мне в нем многое нравится и многое не нравится. Очень не нравится его отношение к национальному вопросу, заигрывание с нацболами и прочими бритыми ребятами. Как бы из него при неудачном стечении обстоятельств маленький фюрер не получился. А страна наша, надо сказать, очень предрасположена к тому, чтобы лечь под какого-нибудь фюрера.

— На кого вы тогда рассчитываете, публично выступая против власти?

— Я рассчитываю на Прохорова, вы знаете, на чьей я стороне.

— Но он же даже отказался идти на московские выборы!

— Ему не дали на них выйти, а выходить, устраивая попытку революции, — это совершенно не тот метод, которым мы собираемся действовать, мы все равно будем действовать в рамках закона, как бы с той стороны этот закон ни пинали. То, что делал Ройзман. Он ни на кого не наехал. Он ни разу в ответ никого не клюнул.

— И он ни с кем не договаривался.

— А не надо ни с кем договариваться!

— Не надо? Вот Прохоров как раз договаривается.

— Ройзман, на минуточку, пожал руку губернатору. Если ты идешь во власть, тебе все равно придется разговаривать с людьми, потому что ты не один. И становиться в красивые позы не надо. Надо искать то решение, которое в первую очередь устраивает нас, и искать его мирным путем.

— Вы действительно считаете, что Прохоров может стать реальной политической альтернативой? Его поведение после президентских выборов довольно странное. Он практически исчез из политической жизни.

— Да, я действительно считаю, что Прохоров может стать президентом. А что, он должен был, как Жириновский, торчать в каждой передаче? Зачем? Он не артист эстрады. Партия сформирована, программа сформирована, сайт у нас работает, заходите и становитесь ее членом, а действовать надо тогда, когда предполагается какое-то действие. Начнутся выборы в Московскую думу — мы будем действовать. А что, надо все время говорить: «Мы такие хорошие, не забудьте про нас»? Так можно глаза замылить всем.

— Можно ли быть публично против власти и одновременно с ней же договариваться? Вам не кажется, что Прохоров идет по тому же пути, что и упомянутый вами Жириновский?

— Можно предлагать альтернативу, что делаем мы, и искать все возможные пути для осуществления своей программы. Это абсолютно нормально.

— Прохоров никогда публично не выступал в защиту и оправдание «узников Болотной». На концерт вроде бы тоже не собирается. Есть ли у вас с Михаилом по этому поводу или по другим вопросам разногласия?

— На сегодняшний день — никаких разногласий. Если бы у нас случилось какое-то расхождение во мнениях, я бы в первую очередь ему об этом сказал. Потому что Гражданский комитет, членом которого я являюсь, собирается достаточно часто, и мы обсуждаем происходящее.

— Он поддерживает «узников Болотной»?

— Думаю, что да. Я не беседовал с ним на эту тему. Он вообще поддерживает законность. Всякий раз, когда закон нарушается, да еще по-хамски, так, что это понятно любому ежику, — конечно, у нормального человека это вызывает недовольство.

— Борис Гребенщиков примерно так и поддержал «узников Болотной», довольно нейтрально, сказав, что рассчитывает на справедливое решение суда. Что-то в этом роде часто говорит и Путин.

— Я его обращения не видел, но я представляю, что он мог сказать. Правильно сказал. А что он должен сказать? Долой кровавый режим? Это Шевчук говорит наш. Я тоже очень надеюсь на справедливое решение суда. Хотя, по моему предположению, это будет что-нибудь из области чудес.

— Если бы вас пригласили на Болотную в день выборов, на митинг в поддержку Собянина, вы бы пошли?

— Думаю, что нет. Меня, кстати, приглашали на концерт в честь Дня города, но я не смог пойти, потому что в этот день был как раз у Ройзмана. У Собянина и так хороши были дела, чего поддерживать-то? Там все было в порядке.

Я был бы счастлив жить в стране, где никто не знает своего президента. Такие страны есть.

— А как бы вы ответили, сослались на болезнь или…

— Масса способов есть приличных. Не будем в сослагательном наклонении говорить.

— Вы не голосовали? Вы бы не отдали свой голос за Навального?

— Я, может быть, и проголосовал бы за Навального, но мне не дали. Я приехал на следующий день, в день выборов, но случилась поразительная история. Потом мне рассказали, что это довольно типичный случай. У меня было полчаса свободного времени. Я подумал — дай съезжу. И я помню, что на протяжении многих лет у нас во дворе на Ленинском в медицинском училище был избирательный пункт. Я туда приезжаю и вижу, что его нет. Он где-то находится в другом месте. И никакого объявления, где, собственно, он находится, нет. Я потыркался, чтобы у кого-то спросить, никого нет вокруг, пустой был город в тот день, время закончилось, я уехал на работу. Потом я узнал, что многие люди с этим столкнулись — они просто не нашли свою урну.

— Вас когда-нибудь приглашали вступить в партию «Единая Россия»?

— Нет, конечно. Наверное, люди все-таки немножко видят мое отношение, надо быть совсем слепым и глухим, чтобы сделать мне такое предложение. Я член партии «Гражданская платформа», все это знают. Но мне никто и раньше ничего не предлагал, слава богу.

— В свое время был у Владислава Суркова проект по сбору круга лояльной творческой интеллигенции…

— Вот и доигрался товарищ Сурков. Теперь все решается большим молотом. Я к Суркову хорошо отношусь, он очень образованный, очень интеллигентный человек. И я не знаю, кто там остался, честно. С уходом Суркова наступили, конечно, более дубовые времена. Они ведут к конфронтации. Конфронтация назревает, и ни к чему хорошему в конечном счете это не приводит.

— А как относитесь к музыкантам, которые все же пошли на сделку с властью?

— Это их личное дело абсолютно. Это их личное дело. Меня зае…ла политика, мне с ними приятнее о музыке поговорить.

— Если бы вам так надоела политика, вы бы не писали песен на эту тему.

— Я стараюсь не писать песен на эту тему, они сами вырываются, когда уже бред от происходящего зашкаливает. Песни появляются сами, из воздуха.

Андрей Макаревич — «Сказка о законодателях»

— Не было ли вам звонков на тему того, что «не пора ли помолчать»?

— Пока не было.

— А после вашего письма?

— Никакой вообще реакции не было.

— И Прохорову не передавали?

— Кто через Прохорова может передать? Что он, к Путину, что ли, ходит? Вы ошибаетесь. Прохорову никто не дает никаких указаний.

— Обычно это в формате просьбы.

— Просьба убрать Макаревича? Однажды попросили убрать Ройзмана. Кончилось это скверно, теперь уже не попросят, я думаю.

— Ваш новый альбом «Yiddish Jazz» распространяется через журнал «Русский пионер», вы участвуете в рекламе Bosco и пропагандируете сочинскую Олимпиаду. Как это сочетается с жесткой риторикой в адрес президента?

— А почему нет? Я должен сидеть на ветке, как ворона, и 24 часа в сутки критиковать Путина? Это не основная моя работа. Вообще-то я музыкант. Еще я книжки пишу. Я с удовольствием бы этого всего о политике не говорил. Это вы как мухи на говно летите. Если кто-то начинает критиковать Путина, вы сразу все тут как тут. И скажу почему. Если бы у меня просто вышли пластинки, а при этом я бы не критиковал Путина — хрен бы вы тут сидели. Давайте правде в глаза смотреть. Но вообще я это делаю не от большого удовольствия. Не для того, чтобы создать себе образ политического борца. На хрен мне это не нужно. Я бы с удовольствием этим не занимался и не знал, что там у нас происходит, если бы не творился такой дурдом. Есть столько глубоких и более вечных вещей, что жалко своего времени просто. Я был бы счастлив жить в стране, где никто не знает своего президента. Такие страны есть. А это значит, что власти просто нормально справляются со своими обязанностями. И все. Но когда это начинает тебя просто по-человечески задевать — у тебя возникает естественная реакция. Человека укололи иголкой — ему больно — он кричит.

— И кто же вас задевает? Вы ведь с этим не сталкиваетесь, ни с судами, ни с несправедливостью.

— Может быть, у меня несколько повышенная чувствительность относительно того, что происходит с другими людьми. С другой стороны, вынужден с печалью констатировать, что у очень большой части населения страны она резко занижена. У многих атрофирована.

Это всех нас касается. Я плачу налоги довольно большие. Воруют мои деньги. Я предполагал, что они пойдут на что-то другое. А они идут кому-то на яхту. Мне это неприятно.

 
Вместе с Андреем Макаревичем в благотворительном концерте «РокУзник» примут участие Юрий Шевчук, Евгений Хавтан, Роман Суслов, Noize MC, Zorge и Kira Lao.

Понравился материал? Помоги сайту!