Ведьмы, которых я знаю

Все имена изменены.

I.

Я давно хотела переписать свой очерк о гадалках, написанный два года назад, но мне не хватало материала. И вдруг сама жизнь стала возвращать меня к этому сюжету. Сначала я посетила групповой семинар по психологии, где обсуждался феномен предсказания будущего: психотерапевт объясняла, как в заданном вопросе можно самостоятельно найти ответ и даже предвидеть развитие волнующей ситуации. Вся эта тема была интересна мне, прежде всего, как журналисту и редактору — на семинаре много обсуждались построение предложений и слова-маркеры. По сути, вся тема сводилась к тому, как правильно формулировать вопросы и задавать их себе и другим. Но вдруг речь внезапно зашла о гадалках. Ведущая семинара попросила аудиторию выделить общие черты медиумов. И поскольку у меня был хороший опыт общения с такими людьми, я активно включилась в беседу.

На момент семинара я знала только двух гадалок — Катерину, которая жила в моем родном городе, в местечке под названием «за линией», и Нину из подмосковного поселка.

— Да-да, эти люди, как правило, живут обособленно, на отшибе, — подхватила мою мысль психолог семинара.

Я также определила, что «настоящие» гадалки никогда сами не назначают цену за свои услуги и всегда говорят: «Сколько дашь». Кроме того, «хорошие» гадалки никогда не занимаются сглазами, порчей и другой темной магией. Так объясняли мне и Катерина, и Нина. У каждой есть рабочий инструмент: Катерина использовала бусы из зеленых камешков, спрашивала дату рождения и высчитывала что-то по цифрам и планетам. Нина гадала по засаленным картам. Обе гадалки предлагают разнообразные ритуалы и таинства для привлечения удачи или благоприятного разрешения ситуации: Катя давала разноцветные заговоренные бумажки (красная — на любовь, зеленая — на деньги, синяя — не помню, на что), Нина — булавки от злых людей, которые нужно было прикалывать на подкладку одежды, и волшебную гвоздику «от конфликтов».

Наконец, у каждой был рецепт облегчения душевной боли и страданий — Катя отчитывала молитвой на своем языке и говорила, что после этой процедуры непременно должно стать легче, а Нина предлагала традиционный терапевтический прием: в течение недели ежедневно по семьдесят раз писать на бумаге «Я за все прощаю и с любовью отпускаю такого-то». И то и другое, по словам тех клиентов, которые соглашались со мной говорить, помогало. Мне сложно сказать, сработал ли у меня хоть один ритуал, но, возможно, мои колдовские достижения не были так очевидны, потому что совершались из великого любопытства, а не веры.

Спустя пару недель после семинара одна моя подруга вдруг попросила о встрече с Ниной, и я снова имела удовольствие наблюдать ее поразительные способности. А вскоре после этого я поехала в родной город навестить родителей. И вот тут-то пазл совсем сложился.

Валил крупный снег, воздух был морозным и колючим, и в этом холоде и в размеренном движении снега было что-то волшебное — словно кто-то обеспечил сюжет, в котором мы оказались, соответствующей декорацией.

— Хочешь, я свожу тебя к новой колдунье? — предложила внезапно мама. — Ты все хотела рассказ дописать, говорила, нужна третья ведьма. Вот тебе и будет третья ведьма.

— А что за женщина? И ты о ней откуда узнала?

— Да косметолог мой мне рассказала. Она эту тетку — Анну — уже лет двадцать, наверное, знает. Говорит, дар у нее — через воду видит.

— Это как — через воду?

— Да чтоб я знала. Но без воды, говорят, и приезжать не велит.

— Так а что она делает-то? Предсказывает?

— Предсказывает. И лечит. И я уж не знаю. Поедем?

Я согласилась.

Мама заказала такси: Анна жила в глухой калужской деревне, куда не ходил общественный транспорт. По дороге мы купили два огромных жбана с водой.

Мне сразу все в этой поездке понравилось: валил крупный снег, воздух был морозным и колючим, и в этом холоде, в окружающей нас чистоте, такой мягкой и белой, и в размеренном движении снега было что-то волшебное — словно кто-то обеспечил сюжет, в котором мы оказались, соответствующей декорацией.

Водитель наш был похож на пирата — смуглый мужчина с лихой нагловатой улыбкой и крупной серьгой в ухе — и отчего-то вызывал большую симпатию и доверие. Мать моя, как только мы сели, так сразу ему и сказала:

— Поехали к ведьме в деревню.

— Ого, — он присвистнул. — А что за колдунья? Так, может, и я к ней схожу? А то ипотека и два развода. Работу вот потерял. Как думаете, поможет колдунья?

— Давайте мы это выясним, — ответила мама. — У нас все равно отчасти исследовательский интерес.

С этого момента мы ехали словно три заговорщика.

Иван — так звали нашего водителя — оказался очень словоохотливым. Мы довольно быстро узнали, что он и сам родом из местной деревни, живет в домике почти что в лесу. Работал на металлургическом комбинате, но был уволен с производства по сокращению. От первого брака имеет одиннадцатилетнюю дочь. Исправно платит алименты. Любит зимнюю рыбалку.

— Я вообще верю, что ведьмы-то есть и что их заговоры работают, — он вдруг вернулся к теме нашего путешествия. — Матушка моя к какой-то колдунье ходила, когда я в армии был. Что-то они там заговорили, и колдунья сказала, что через месяц я дома буду, досрочно вернусь. И что вы думаете? Свалился я с воспалением легких, а при обследовании вдруг выяснилось, что у меня еще какой-то сердечный порок или что-то такое, короче, что-то там с клапаном этим сердечным, перебои ритма, я так и не понял. Ну и вернули домой меня. Так я вот теперь и думаю: это она просто увидела, что у меня с сердцем неладно, или это они, две дуры, меня случаем прокляли?

— А вы к врачу-то потом ходили? — спросила я.

— Не-а. Зачем? Я нормально. Врачи у нас — сами знаете. Хуже ведьм. Уж лучше к бабкам ходить, чем к врачам. Но ведьм я теперь опасаюсь слегка. Кто их там знает. А вы не боитесь-то?

— Да нет. У моей дочери был как раз очень благоприятный опыт такого контакта, — аккуратно ответила моя мама. — У нас в городе была одна гадалка. Катериной ее звали. Красивая была девка. Умная, очень приятная. Ее муж зарезал из ревности.

— Как зарезал? — вытаращилась я. — Как муж зарезал? Ты говорила, у нее приступ случился сердечный. От сердца умерла.

— Ох, Оля.

Так выяснилось, что смерть Катерины не была таким уж таинственным, мистическим происшествием, как мне всегда казалось. Бедную Катерину убили, и мысль эта беспокоит меня до сих пор. Потому что хоть я и посмеивалась над «всей этой дурью» и всем говорила, что колдуньями интересуюсь только из творческого интереса, — в Катины способности я верила. Но если она и правда могла заглянуть за черту, то как же она не «увидела» свою гибель?

II.

Местечко «за линией», где жила Катерина, формально находилось в пределах города, но было отсечено от остальных районов железнодорожными путями, вокзалом и рынком. Попасть туда можно было только на такси или пешком от вокзала. Дома там были в основном деревянными, что сильно отличало этот район от молодого наукограда, который до сих пор активно застраивается многоэтажками. Особый восторг вызвали у меня названия улиц: «за линией» находились улицы Чайковского, Льва Толстого и Маяковского. В самом городе ничего подобного не было: мы с родителями жили на улице Гагарина, ежедневно перемещались по улице Курчатова, проспектам Маркса и Ленина. Немногим больше повезло бабушке — она жила на улице Горького.

Катя жила в одноэтажном домике, выкрашенном голубой краской. Ржавая калитка, косое прогнившее крыльцо. За набитой ватой дверью — теплый, надышанный предбанник. Две лавки, грязное зеркало, желтые обои в цветочек, белая безухая кошка. Катина родственница и помощница Зульфия — толстая женщина в платке, из которого торчал темный крючковатый нос, — пекла хлеб и тут же его продавала: посетители охотно раскупали горячие лаваши. Бывало, что угощали и забесплатно. Зульфия следила за порядком в очереди и вызывала людей по списку.

В очереди говорили, что Катя и ее семья приехали из Таджикистана. «За линией» они жили долго, о гадалке Кате и ее матери, знахарке Соне, знали не только в городе, но и за его пределами — рядом с калиткой всегда стояли дорогие московские иномарки.

«За линию» я впервые попала с тетей Таней, маминой подругой. У меня тогда был тяжелый период. Я училась в старших классах, готовилась к поступлению в Москву и очень переживала. Родители хотели, чтобы я поступала на экономику, а сама я никак не могла принять решение, чем хочу заниматься. Из-за этого я без конца рисовала себе картины апокалиптического будущего: вот я стою кассиром в папином магазинчике, а вот я мою полы. Или работаю кондитером на конфетной фабрике. Убираю мусор на территории Физико-энергетического института. Мимо ходят мои одноклассники в лабораторных халатах и хохочут демоническим образом.

— Не могу больше, — рявкнула мать после очередной моей истерики. — Я не знаю, как тебя успокоить! Ну хочешь, отправим тебя к гадалке? Вот пусть она тебе точно скажет, куда поступать.

— Господи, мам, да что ты несешь вообще? — взвилась я. — Какая гадалка? Задачи давай еще на кофейной гуще решать начнем! С ЕГЭ я тоже гадалке буду звонить из туалета?

— Ну, съезди хоть развлекись, я не знаю. Не поверишь, так хоть посмеешься. Давай я позвоню тете Тане, она тебя с собою возьмет.

— А зачем тетя Таня ездит к гадалке? — удивилась я.

— У тети Тани три любовника.

— Как зарезал? — вытаращилась я. — Как муж зарезал? Ты говорила, у нее приступ случился сердечный. От сердца умерла. — Ох, Оля.

Сообщение это так меня поразило, что не только тетя Таня, но и, кажется, весь наш город вдруг предстал передо мной совсем в ином свете. Не у актрисы какой-нибудь. Не в кино и не в книге. У нас в городе, у бухгалтера тети Тани — три любовника.

— Ну ничего себе, — только и могла я сказать. — А гадалка ей зачем?

— Да откуда ж я знаю, — ответила мать. — Наверное, с тремя мужиками без колдуньи не сладить. Да и жены же еще у них есть.

— Офигеть. И жены есть! Ой, я очень хочу с тетей Таней!

Тете Тане, наверное, было не очень приятно то путешествие — я пялилась на нее всю дорогу и очень хотела спросить, откуда же она взяла трех любовников, и как вообще заводят любовников, и зачем ей так много, и что там думают себе эти жены, и много чего еще. Но тетя Таня — сухая, язвительная блондинка с острыми ногтями — так зыркнула на меня из-под густо накрашенных ресниц, что я не решилась издать ни звука. Но глядела с большим восхищением.

Уже «за линией» я робко спросила, что именно делает эта гадалка.

— Катя — видит. А ее мать и брат лечат.

— Как лечат? — спросила я.

— Ну как-то лечат, — ответила тетя Таня. — Может, внушают что-то. Я не знаю. Сама я хожу только к Кате. Она гадает по руке, еще бусы свои прикладывает, что-то высчитывает. Но предсказывает очень точно. Ни разу еще не ошиблась.

Тут мне, разумеется, очень хотелось спросить, в чем именно не ошиблась гадалка Катя, но взгляд тети Тани сказал мне: «Даже не думай».

Публика в предбаннике была очень пестрой, как в очереди к врачу: здесь были и холеные дамы с дорогими сумками, и юные хихикающие девицы, и грузные мужики с барсетками, и неприметные менеджеры в костюмах, и старухи с авоськами, и хабалистые тетки с магазинными пакетами — все они сидели бок о бок, молчаливые и мрачные. Иногда тихонько переговаривались шепотом, потому что всегда находился человек, который пришел впервые. И всегда звучал один и тот же вопрос:

— А вам помогла? А правда работает?

В тот первый приезд при мне привезли девочку в инвалидной коляске, ее укатили куда-то вглубь дома, а вышла она уже на своих ногах — нетвердо, опираясь на руку матери.

— Ничего себе! — восхитилась я.

Старушка, сидевшая рядом, наклонилась ко мне:

— Не первый раз уж привозят. Всегда вот так — приезжает на коляске, выходит сама.

Когда пришла моя очередь, я скинула обувь и верхнюю одежду и прошла за темную дверь. Там была комнатка, вся сплошь завешанная коврами. Из мебели — две кушетки, между ними клеенчатый стол и табуретка.

Катя сидела на одной из кушеток — очень красивая смуглая женщина лет тридцати пяти. В теплом цветастом платье и платке. Ножки ее — очень маленькие — были обуты в мягкие голубые тапочки.

Я села на стул. Она взяла мою руку, глянула, покачала головой и сказала:

— Приезжай, когда двадцать будет. Сейчас про тебя и сказать нечего.

Я расстроилась.

— Как же нечего? Ну хоть в институт-то я поступлю?

— Поступишь, — ответила Катя, уже на меня не глядя.

— А в какой?

Она неохотно вновь взяла мою ладонь, приложила к ней четки из зеленых бусин и принялась что-то высчитывать, бормоча цифры и названия планет.

— Писать будешь, — наконец сказала она. — Все, иди.

У меня с собой была тысяча рублей, но Катя не взяла с меня денег.

И хотя вышла я разочарованная, внутри стало как будто немного светлее. Я и сейчас могу вспомнить тепло Катиной руки — как будто мою руку она держала с нежностью и любовью. С безграничной ко мне добротой, которая в то же время как будто бы ей и не принадлежала, а просто была в ней, смотрела ее глазами, касалась ее руками.

О том разговоре я вскоре забыла. И вспомнила лишь через несколько лет, когда приехала к Кате снова — уже студенткой журфака.

Я тогда не могла найти работу и ужасно себя изводила. Мать снова отправила меня с тетей Таней, у которой к тому моменту остался всего лишь один любовник.

Людей в предбаннике было немного, и я разговорилась с одной женщиной, которая тоже приехала из Москвы. Приятная блондинка в дорогом пальто рассказала, что муж ее, предприниматель, сидит в тюрьме с обвинением по 159-й статье — мошенничество.

— И что, думаете, Катя вам поможет?

— Не знаю. А что, ментам деньги носим, чего ж и гадалке-то не носить? Да и где еще управу на весь этот ужас найти.

Когда я вошла в ее комнатку, Катя тут же узнала меня.

— Ну что, пишешь?

— Пишу.

— И еще писать будешь. Такая у тебя жизнь.

— Да я работу найти не могу.

Катя посмотрела мои руки, повертела зелеными бусинами.

— Когда на работу хотела бы выйти?

— Ну… после Нового года.

— Какую зарплату ты хочешь?

— Да хоть какую-нибудь. Я все сижу стажером.

— А что еще хочешь?

— А еще… а еще я хочу, чтобы вдруг нашелся такой человек, который бы за меня взялся, который бы меня научил. От стажеров же все отмахиваются, заваливают какими-то глупостями, ерундой. А я работать хочу, по-настоящему.

Катя кивнула. Снова посмотрела на мои ладони, что-то посчитала.

— Будет у тебя работа как хочешь. Через две недели.

— А что надо делать?

— Ничего не надо делать. Сама придет.

Я выложила на стол тысячу рублей, Катя кивнула.

— И вот еще, — добавила вдруг она. — Когда-нибудь, через несколько лет, ты будешь работать в розовом здании. Там рядом будут еще ресторан и гостиница.

Я вышла от нее очень довольная, и внутри снова было это светлое, приятное чувство — странная, ниоткуда пришедшая радость.

Через две недели в моей жизни действительно появился человек, который пригласил меня на работу и стал моим первым наставником. С этого момента я, не способная поверить в себя, поверила в Катю. И хотя я с тех пор была у нее еще только раз, сама мысль о том, что где-то есть синий домик, в котором живет Катя, успокаивала меня в сложные моменты. Я полагала, что предсказание Катерины было своего рода чудом, и чувствовала, что чудесами нельзя злоупотреблять. В последний раз я приехала к ней, когда мне было ужасно плохо после тяжелого расставания. В тот раз Катя ничего не предсказывала — она приложила к моей груди свою руку и запела на непонятном языке.

— Тебе теперь станет легче, а когда-нибудь это вовсе пройдет, — сказала она, закончив. — Но сейчас тебе станет легче.

И мне действительно стало легче. Может быть, лишь потому, что я просто поверила ей.

О том, что Катя умерла, я узнала от мамы. Это было уже после того, как я окончила университет. К тому моменту я работала в розовом здании. Рядом были ресторан «Пушкин» и отель «Ист-Вест».

III.

— А сейчас внимание, — оповестил нас водитель Иван. — Справа по курсу будет удивительное явление. Аномалия. Очень странная просека.

Я прильнула к окну, Иван замедлил ход. Перед нами и впрямь предстало странное зрелище: посреди леса возникла вдруг широкая полоса, где из снега торчали обломки стволов. Кроны деревьев валялись тут же — как будто по лесу прошел рассерженный великан.

— Может быть, ураган, — предположила мама.

— Не похоже, — ответил Иван. — Эх, а ведь что-то же здесь случилось, а? Что-то необыкновенное? И ведь можно же было тут в этот момент оказаться? Ну то есть я-то, конечно, уже не оказался, но ведь мог бы теоретически? То есть я вот о чем думаю: сколько удивительных событий теоретически могло бы с нами произойти. И ведь могут еще случиться. Да чего далеко ходить. Я с собакой вчера гулял по лесу, а там во. Смотрите.

Он передал маме свой телефон. На фотографии из глубокого снега торчал зеленый разлапистый папоротник.

В редакции потом выяснилось, что смерть за границей была предсказана почти всем. Мы долго еще смеялись — кто знает, где будут границы России, когда нам придет пора умирать?

— Это как же он такой вылез? — удивилась мама.

— Это, я думаю, чудеса, — ответил Иван. — Чудес вообще очень много. Они вот, как папоротник этот, буквально торчат. Но это ж я в лес сходил и увидел. А так-то никто в лес не ходит. Чудеса — они всегда там, куда идти лень. Ну или страшно.

— В церкви тоже ведь чудеса бывают, — заметила мама.

— Так а в церковь тоже — и страшно, и лень.

— Почему страшно?

— Да Богом ведь только пугают. Вот и страшно. Кто бы сказал, что Бог добрый.

— Бог добрый, — сказала я.

— А вы откуда знаете?

— Я не знаю. Я так верю.

— А вот к гадалкам, говорят, грех ходить.

— Да, наверное, грех, — согласилась я.

«Грех или не грех ходить к гадалкам?» — этот вопрос я за последние пять лет обсуждала множество раз благодаря частым визитам к Нине. Об этой гадалке я узнала от парламентских журналистов — Нина работала с депутатами Государственной думы и сенаторами. У меня появилась идея сделать материал о депутатской гадалке, но, сразу скажу, статьи так и не получилось.

Нину мы вызвали всем отделом политики — в редакцию журнала, где я тогда работала. Она приехала, но в офис подниматься не стала, а попросила желающих спуститься к ней в машину. Приезд депутатской гадалки вызвал огромный ажиотаж, особенно в бухгалтерии, из чего я, вспомнив тетю Таню, сделала вывод, что бухгалтеры особенно склонны к тайным силам и знаниям.

Нина оказалась засаленной украинской бабой лет сорока пяти — полной, с короткими светлыми волосами, загорелым круглым лицом. Приехала она с водителем — на самой обычной «девятке».

Гадала на заднем сиденье — по картам.

Мне она тут же сказала, что у меня тяжело болен брат и отношения в семье напряженные. Все это было правдой. Сказала еще, что жить буду долго, и напророчила некоторое количество детей. На прощание добавила: «А умрешь за границей».

В редакции потом выяснилось, что смерть за границей была предсказана почти всем. Мы долго еще смеялись — кто знает, где будут границы России, когда нам придет пора умирать?

О визите депутатской гадалки я много рассказывала друзьям, и вскоре к Нине выстроилась целая очередь.

— Я вообще все происходящее в нашей стране могу объяснить только вмешательством потусторонних сил, — объяснила мне одна знакомая, когда я прямо спросила, почему она верит, что депутатская гадалка непременно обладает какими-то особенными способностями.

Нина жила в Подмосковье, в город выезжала редко, поэтому чаще всего приглашала к себе. У нее был двухэтажный кирпичный особнячок за высоким забором. Во дворе на цепях две собаки. Просторная гостиная, красные обои с позолотой. На стенах — довольно грубо намалеванные картины с пионами. Эти картины Нина активно впаривала всем девушкам, утверждая, что пионы на стенах «способствуют хорошему сексу».

Она охотно рассказывала о своих связях в политических кругах, и было неясно: то ли все это — какая-то добродушная выдумка, сочиненная для интриги и привлечения новых клиентов, то ли и впрямь, как считала моя подруга, действующая власть погрязла в оккультных науках и колдовстве. Нина рассказывала, что жила на Украине, а затем переехала с мужем в Ташкент, где она якобы познакомилась с семьей будущей фаворитки первого лица страны. И будто бы благодаря этим связям она и переехала потом в Москву.

— Я и президенту гадала, — спокойно рассказывала Нина. С ее слов выходило, что именно ее рекомендация сыграла решающую роль в выборе преемника в 2007 году.

Еще был в ее доме удивительный артефакт — почетная грамота, «выданная правительством Москвы», за подписью мэра. Что-то там было про особые заслуги, но точную формулировку, увы, не помню.

Любимым моим развлечением было спрашивать у Нины прогноз курса рубля. Ответы ее были емкие: «Доллары покупай» или «Не кипишуй». Денег у меня никогда не было, поэтому никаких операций я не проводила, но все прогнозы внимательно потом проверяла — ни разу Нина в них не ошиблась.

Как-то раз я не удержалась и прямо спросила:

— А курс рубля вы тоже по картам предсказываете?

— По каким картам, балда, — Нина захохотала. — Ко мне и ЦБ, и Минфин ходит. Я у них для себя тоже спрашиваю.

— И Минфин ходит?!

— А что? В Минфине не люди, что ли, сидят?

Я не нашлась, что ответить.

— Я и президенту гадала, — спокойно рассказывала Нина.

О точности остальных Нининых предсказаний судить мне сложно, хотя я добросовестно опросила почти всех, кто ходил к ней в эти годы. Почти у всех все сбылось, но с другой стороны — почему у молодых девушек не должно сбыться предсказание «до 30 выйдешь замуж» или «родишь ребенка — может быть, девочку»?

Все предсказания Нины, которые касались моей личной жизни, не сбывались. Возможно, потому, что все они имели одно условие — Нина утверждала, что замуж я выйду только в том случае, если разорву свои отношения с сорокалетним безработным мужчиной.

— Тоже мне — пророчество! — возмущалась мама. — Это и я тебе могу предсказать!

И, в общем, была права.

Но тем не менее были и удивительные откровения, которые с Ниной меня примиряли.

В свой последний визит я привезла к ней подругу. Настроение было паршивое — за день до этого у меня состоялся ужин, который кончился безобразной сценой: мужчина, пригласивший меня на свидание, в ультимативной форме потребовал любви и, когда я отказалась, наговорил неприятных слов.

Только мы с подругой зашли в Нинин дом, она хлопнула меня по плечу и сказала:

— На хера тебе этот старый еврей?

Я минуту еще стояла, оглушенная совершенно.

— Слушай, ну как она считывает, а? — спрашивала меня подруга на обратном пути. — Как она это узнала? Про еврея?

— Не знаю.

— Я думаю, они, эти гадалки, просто хорошие психологи. Ну, там, смотрит в лицо и все про тебя понимает.

Я уныло вздохнула:

— Хочешь сказать, у меня на лице написан старый еврей?

— Надеюсь, что нет, — мрачно ответила подруга. — Иначе на моем лице во всей красе отразилась бы пьющая жирная скотина.

Нина не оставляла после себя того теплого, доброго чувства, которое я уносила с собой от Кати. Но настроение после визитов к ней поднималось, а многие говорили, что им становилось спокойнее.

Я до сих пор не знаю, как отвечать на вопрос, накажет ли Бог и без того ослабевшую душу — за отчаянное желание получить облегчение, добрую весточку из-за линии. Я надеюсь, что нет.

IV.

К Анне мы ехали почти два часа. Лес тянулся сплошным коридором — ветви деревьев, скованные снегом и льдом, торчали, как гигантские иглы. Почему-то очень хотелось выбраться из машины и двинуться вглубь, проваливаясь в сугробы. И в то же время в манящей чаще было что-то устрашающее и тревожное.

Мама болтала с Иваном. Мне было скучно. Вглядываясь в лесную глушь, я вспомнила, как когда-то была очень увлечена шубертовским «Лесным царем» и как меня поразило, что среди исполнителей существуют разные интерпретации сюжета гетевской баллады. Классическое исполнение предполагало, что певец или певица меняет интонации, когда поет за рассказчика, отца, ребенка и самого Лесного царя. Но существовало и другое осмысление: будто бы Лесной царь — это внутренний страх ребенка, ужасный образ внутри самого человека. Галлюцинация. Демон. И в этой интерпретации баллада звучала совсем по-другому.

Я так и не выбрала для себя, в какой сюжет верю больше, но, проезжая сквозь мрачный, околдованный зимой лес, вдруг подумала, что если постараться, то можно на доли секунды встать на черту между ними: вообразить до мельчайших подробностей некое движение за стволами деревьев и в то же время не испугать себя до предела, удерживая в сознании мысль, что все это — только игра воображения. Опробовать эту мысль мне не удалось — наша дорога вдруг подошла к концу.

Анна, как и Катя, жила в одноэтажном домике. Во дворе, как и у Нины, на цепях сидели два гигантских пса. В доме хозяйничали три кошки. Когда мы приехали, у зеленых ворот, за которыми находился ее дом, стоял роскошный белый джип. Мама осталась в машине, Иван помог мне донести два жбана с водой, которые Анна велела нам взять с собой. В дверях я столкнулась с женщиной в короткой молочной норке, Анна — грузная, уставшая женщина в возрасте — провожала ее до ворот.

— И вот на темечко водой ему, прямо на макушку, — напутствовала она.

Женщина несла в руках полную канистру.

— Аня, не дается он, никак не дается. Его прямо корчит всего, — отвечала она.

— Ничего. А ты брызгай. И в чай подливай ему. И везде, куда можешь. Голоса будут отступать.

— Да я вижу, что ему потом легче, он как-то светлеет весь и всю ночь потом спит. Но сам не дается, орет. И пить не хочет.

— Он потом захочет. Захочет.

Женщина села в машину. Анна велела мне проходить в дом.

Длинная прихожая вела сразу в кухню. Я села за обеденный стол. Анна уселась напротив.

— Ну, — сказала она.

— Эм…

Ни Кате, ни Нине я о себе почти не рассказывала. Я либо задавала им конкретный вопрос, либо сами они вдруг говорили мне что-то. Анна молчала и смотрела на меня очень строго. Я с ужасом подумала, что не успела придумать, что у нее спросить. Из головы все не шла женщина в норке.

— Сын у нее сумасшедший, — сказала вдруг Анна. — Шизофреник. Голоса слышит.

— И вы его водой лечить предлагаете? — спросила я.

— Нет, почему, пусть лекарства пьет. Но и вода лишней не будет. Голоса отойдут, отступят немного сущности. Все парню полегче будет.

— А что значит «сущности»?

— А то и значит, что не твоего ума дело.

Я оскорбилась.

— Все тебе знать надо, — сказала Анна. — Тебе вот плохо когда, ты что говоришь? Как называешь?

— Ну… депрессия. Хандра. По-разному.

— А я могу сказать — «порча». Так и тут. Врач скажет — «шизофрения», «слуховые галлюцинации». А я скажу — «сущности». С шизофренией как справиться? Как с ней помочь? Никто и не знает. Наука ее не лечит. А с сущностями справиться можно. Как назвать — вот что важно. Слова — это важно.

Мне во сне все казалось, что мы выехали куда-то за линию и никак не можем найти дорогу домой. И что лес не отпустит и зима никогда не уйдет.

Мы немного помолчали.

— Замуж хочешь? — спросила вдруг Анна.

— Да нет.

— Правильно. Подожди еще. И с евреями старыми не водись.

Тут я подумала, что, видимо, все колдуньи — антисемитки, но ничего не сказала.

— Да скажите просто… ну, что-нибудь. Как у меня там в ближайшие месяцы будет. Ну там… с деньгами, с работой.

— Воду привезла?

Я кивнула.

— Давай сюда.

Анна поставила оба жбана с водой на стол, открыла крышки, села и обняла их руками.

— Сиди смирно, руки-ноги не скрещивай. И ничего не делай. Не говори.

Я послушно заняла указанную позу.

Анна закрыла глаза.

И вдруг заговорила на манер молитвенного песнопения:

— Силы волшебные,
Силы чудесные,
Святая, святая, святая
Вода живая,
Струя ледяная,
Струна золотая,
Сила святая.

Как я в этот момент пожалела, что мне нечем было за ней записать! Ничего подобного никогда я раньше не слышала. Анна произносила самое настоящее заклинание, в котором сочетались молитва, заговор и — что самое поразительное — огромное количество медицинских терминов и анатомических подробностей. Так, вдруг прочтя полностью «Отче наш», Анна обратилась к волшебным силам с просьбой защитить меня от сахарного диабета, почечной недостаточности и сердечно-сосудистых болезней.

— Центральная нервная система
Пусть будет в порядке!

— пропела она.

Немалого труда мне стоило усидеть, не издав ни звука, когда, обхватив покрепче канистры с водой, она вдруг запела:

— Грыжи, грыжи, грыжи!
Грыжи, грыжи, грыжи!
Межпозвоночные грыжи
Пусть никогда не появятся!
Никогда не проявятся!
Господи, спаси,
От грыж сохрани!

Некоторые особенно поэтические фрагменты ее заговора я постаралась запомнить.

— Богородица Дева Святая,
Матерь Христа,
Вспомни, как ты жила,
Вспомни жизнь земную,
Вспомни печаль людскую,
Боль сердечную,
Душу грешную
Пожалей, Дева.

<…>

Почки, почки, почки,
Почки, почки, почки,
Пусть будут здоровы почки!

<…>

Дева Мария,
Сядь у престола,
У престола Святого,
Престола золотого,
Возьми в руки иголку,
Заштопай рану,
Залечи рану.
Дай утешение,
Дай избавление.

<…>

Череп с черными глазами,
С живыми глазами,
Всевидящими глазами,
Пусть не увидит
Твоего тела,
Твоего дела.
В душу не взглянет,
В лицо не признает.

<…>

Пусть уйдут все неврозы,
Психозы,
Артрозы,
Атеросклерозы.

<…>

Ангел-хранитель,
Святой спаситель,
Научи жить,
Научи любить,
Научи горя не знать,
Не страдать,
Не унывать.

Не знаю, как долго это все продолжалось. В какой-то момент я словно бы впала в транс. В другой момент — очнулась и принялась разглядывать кухню. Плазменный телевизор. Пришпиленный кнопками календарь с изображением какого-то храма. Урчащие коты.

— В феврале начнешь переживать из-за денег. К марту новую работу найдешь, — сказала вдруг Анна.

Я тряхнула головой, словно прогоняя морок.

— Почему переживать? И зачем мне новая работа? Мне моя нравится.

— Говорю, как будет. А остальное не спрашивай. Будут вопросы, звони в среду, я в астрал выйду.

Я хотела спросить, так ли уж стоит мне беспокоить ее в астрале, но сдержалась.

— Да, и браслет у тебя еще вон жемчужный, новый. Домой приедешь, воду в миску налей, браслет в нее положи. Пусть два дня постоит, а потом эту воду вылей под пятку двери.

— Куда вылить?

— Да вот где дверь петлями крепится, там у нее и пятка — под этот угол вылей ту воду. Так браслет твой на счастье будет.

Мы вышли в прихожую. Я вспомнила про деньги. Анна сказала, что я могу оставить ей сколько считаю нужным. Так я и сделала.

В машине мама спросила меня:

— Ну что?

— Да не знаю даже. Странно все очень. Но для рассказа кое-что есть.

— А вы-то, Иван, пойдете? — спросила мама водителя.

Иван шмыгнул носом, почесал голову.

— Знаете, а я, наверное, не пойду. Я тут подумал, что, может, лучше и не знать ничего, а? Вдруг я там, в будущем, умру, например? У нас вон трое рабочих недавно погибли на комбинате. Котел сломался. Пока чинили, поверху металл застыл, пошли пробивать эту корку… ну и вот. А вдруг и мне такое предскажут? Вдруг скажет: «Умрешь через месяц»? Ну уж нет. Чему быть, того не миновать. Так, кажется, говорят.

Мы с ним согласились и поехали в обратный путь. Напоследок я заметила, что напротив дома Анны стояла новая, еще не облицованная церковь.

Оказалось, что в домике у колдуньи я провела довольно много времени. Дорогу совсем замело. Темнело.

Мы медленно ехали сквозь густой, белый, острый, замерзший и замерший лес. Я то засыпала, то просыпалась снова. Мне во сне все казалось, что мы выехали куда-то за линию и никак не можем найти дорогу домой. И что лес не отпустит и зима никогда не уйдет. А проснувшись, я вяло и мутно думала, что «Лесной царь» — может быть, тоже про линию, которая существует между двумя мирами: волшебной сказкой и больной, искаженной реальностью. И, может быть, все, что нас беспокоит, — об этом.

P.S. Дорогие читатели. Пока я заканчивала этот текст, у меня взорвались две лампочки. На всякий случай: настоятельно не рекомендую вам использовать упомянутые в тексте заклинания и методы волшебного воздействия самостоятельно.

P.P.S. Да, кстати. В феврале я осталась без работы.

Ольга Бешлей в Фейсбуке

Читайте предыдущие истории Ольги Бешлей:

«Мой друг из 1932 года»
«Fish and Chicks (Три разговора о любви)»
«Ангелы, демоны, отец Александр и еще я»
«Последний дом»
«Возвращение Сатурна»
«День рождения»
«Хозяин»
«Латышка»

Понравился материал? Помоги сайту!