Женщина в черном и что она принесла

Там кто-то есть во мраке.

(«Большая элегия Джону Донну», И. Бродский)

Акция

Со стороны бульвара поднялся гул. Он стремительно нарастал, и вдруг в переулок хлынула толпа. Она вошла в крутой поворот, но быстро замедлилась и застыла. Люди развернулись к бульвару, откуда их гнали, и принялись петь. Они пели, что свободны и сердца их требуют перемен.

Я стояла в глубине переулка и снимала на телефон. В этот день я не работала журналистом, но все равно действовала на митинге по привычной схеме — разговаривала со школьниками и студентами, подслушивала разговоры с полицией, фотографировала задержания.

«Я свободен, словно птица в небесах, я свободен, я забыл, что значит страх», — пели в толпе. Песня, которая никогда мне не нравилась, теперь отзывалась невнятным, но сильным чувством где-то в грудной клетке.

Люди позади меня зашумели. Я обернулась — с другого конца переулка на нас надвигалась шеренга черных касок. Полицейские шли плотным строем, сцепившись руками и дубинками. Протестующие начали отступать к выходу на бульвар, где их поджимал второй отряд полиции. Я замешкалась, и полицейский за моей спиной больно ткнул меня в поясницу. Я развернулась, чтобы возмутиться, но толпа внезапно стала еще плотнее, и меня прижало к обидчику. Я безмолвно пялилась в лицо передо мной, и лицо пялилось на меня сквозь прозрачное непробиваемое забрало. Я хотела спросить: «Зачем вы меня пихаете?» Но не могла вдохнуть. Человек в каске как будто и сам меня спрашивал взглядом: «Зачем я тебя пихаю?» И тоже ничего другого не мог.

Я вспомнила вдруг, как один человек схватил полицейского за руку и получил восемь месяцев колонии-поселения. «А вдруг я ему сейчас на ногу наступлю?» — подумала я и тут же представила, как друзья собирают подписи под петицией «Спасем Бешлей из лагерей». Перед глазами поплыли безрадостные картины. Но тут толпа поравнялась с верандой уличного кафе. Я заметила на веранде знакомых, закричала, замахала руками. Кто-то неловко подтолкнул меня внутрь.

С веранды было видно, как людей на бульваре разбивают на группы и вытесняют к полицейским автобусам.

Мне стало стыдно.

Медитация

Много лет назад ранним рождественским утром молодой английский парень Энди Паддикомб тусил возле паба, и пьяный водитель въехал в его друзей. Двое погибли, двенадцать человек оказались в реанимации. Спустя три месяца машина сбила его сводную сестру, а вскоре из-за проблем с сердцем умерла его бывшая девушка. Цепочка трагедий заставила Энди задуматься о том, зачем дана человеку жизнь и как лучше ей распорядиться. Благоразумно решив, что предотвращать трагедии он вряд ли научится, Энди отправился искать способы облегчения людских страданий. Духовные поиски привели сначала в Индию, где он стал буддийским монахом, затем в Мьянму, Таиланд, Австралию и, наконец, в Россию, где Энди четыре года обучал людей медитативным практикам.

В 2010 году он вместе с партнером основал в Лондоне компанию, которая разработала и запустила медитативное приложение. Спустя шесть лет аудитория платформы составила шесть миллионов человек.

Сейчас Энди Паддикомбу 44 года, из которых почти полгода он ежедневно приветствует меня из телефона.

Вместе с Энди и его приложением я прошла курс медитаций от бессонницы и разнообразные практики расслабления. Все они показались мне эффективными, поэтому, когда в моей жизни наступил творческий кризис, я нисколько не сомневалась, что медитативный курс Энди, направленный на развитие креативности, поможет преодолеть этот сложный период.

Курс был рассчитан на тридцать дней, и первую неделю все действительно шло неплохо. Но 12 июня занятия пришлось прекратить.

Тем днем я вернулась домой с митинга по борьбе с коррупцией. У меня было много дел, но я никак не могла приняться за них — сначала звонили встревоженные друзья, которые читали в прессе о большом количестве задержаний, потом не могла найти своего сына-студента знакомая, и я включилась в поиски, потом мы нашли сына знакомой, но не могли найти его девушку, потом мы нашли его девушку, но не могли найти ее брата. К вечеру приблизительные оценки задержаний по всей стране составили почти полторы тысячи человек, из них более 800 пришлось на Москву.

Когда все знакомые мне школьники и студенты были найдены живыми и невредимыми, а их проблемами занялись родители и юристы, я выпила пару таблеток от головы, плотно задернула шторы и устроилась на диване. На экране телефона высветилось, что в настоящий момент приложением по медитации пользуется порядка 12 тысяч человек. Я включила программу.

Энди бодро поприветствовал меня на английском, попросил сделать пару глубоких вдохов и прикрыть глаза. Затем наступила пауза, во время которой мне предлагалось сосредоточиться на дыхании и ощущениях в теле.

Я обратила внимание на легкую боль в пояснице, куда меня несколько часов назад ткнул полицейский во время давки в одном из переулков. По данным СМИ, обеспечением правопорядка на митинге занимались 10 тысяч бойцов. «Это почти столько же человек, сколько сейчас медитирует вместе со мной по всему миру», — подумала я, но тут же отогнала эти мысли.

Вскоре Энди попросил представить, что в груди у меня открывается светящееся окошко. «Теперь вообразите, что пятно света расширяется, охватывает комнату, где вы сидите, и прилегающее пространство», — сказал он.

Я представила, как пятно света наползает на стены. Затем — на светлый пол, диван, картины, стол. Заходит в гардеробную и в кухню. Там на столе — граненая бутылка для воды из Мосхозторга, на батарее сушатся носки, а в раковине — чашка с недопитым чаем. Пятно растет. Выходит в коридор. Хватает вешалки, плащи, зонты и тапки. Потом — за дверь, на лестницу, к соседям вниз, вбок и снова вбок. И так весь дом вдруг осветился разом. Затем во двор. Рябина, детская площадка, дети, кошки. Кольцо для баскетбольного мяча. И весь квартал, и весь район. И ОВД. Забор с колючей проволокой. Майор.

«Какой еще майор?» — я тряхнула головой. Потом вспомнила, что на днях заходил участковый Александр Михайлович, обзванивал весь подъезд и спрашивал документы. Говорят, во многих районах теперь такие обходы в связи с программой по сносу пятиэтажек и протестами собственников. Участковый оставил визитку. Майор полиции.

«Не хочу освещать участкового, — подумала я. — И ОВД не хочу».

Пятно в моем воображении дало задний ход, вернулось к забору с колючей проволокой и плавно его обогнуло.

Голос Энди предложил расширить потоки света на целый город.

«Сколько в Москве ОВД?» — подумала я. Из статей про муниципальные выборы я помнила, что в столице порядка 130 районов. Задержанных развезли примерно по 40 отделениям.

«А еще ведь есть Лубянка. И Кремль. И здание правительства», — перечисляла я про себя. Количество темных пятен на моей внутренней карте опасно росло, потоки света напряженно лавировали из стороны в сторону.

«Продолжайте расширять воображаемый свет уже за пределами города», — попросил Энди.

«Хорошо, — согласилась я. — Секретная дача премьер-министра в Плесе. Усадьба в Курской области. А еще дворец президента под Геленджиком. Бесчисленные резиденции. А еще сколько таких мест, о которых я ничего не знаю. Разве можно беспорядочно освещать все подряд?»

Голос Энди давно ушел в небесные выси, призывая распространить внутренний свет души на заоблачные дали, космос, Галактику и Вселенную, но я серьезно застряла в своих расчетах.

«Более 800 колоний. Почти 300 тысяч сотрудников ФСИН. Почти 1 миллион сотрудников органов внутренних дел. А еще суды. А еще ФСБ. А нужно ли освещать внутренним светом Чечню, когда там пытают геев?»

«Теперь раздвиньте границы своего воображения еще дальше!» — раздалось из телефона.

«Энди, — позвала я тихонько. — А как же Крым?»

Реновация

«Ищу компанию для депрессивного времяпрепровождения: скучные разговоры, мрачное чаепитие, прогулки в неблагоприятных погодных условиях», — написала я в приложении для знакомств.

За пару недель до этого у меня впервые в жизни диагностировали депрессию.

— А чем это отличается от других периодов, когда мне было грустно? — удивилась я, услышав диагноз врача.

— Раньше могли писать?

— Могла.

— А сейчас не можете?

— Не могу.

— Депрессия.

Я вздохнула.

— А чем это отличается от творческого кризиса?

— Не спите. Не едите. Никуда не ходите.

— А это разве не творческий кризис?

— Нет.

Пара минут прошла в тишине.

— Не хочу таблетки, — сказала я.

— Попробуем без таблеток.

Мне выдали обширный список рекомендаций: как наладить сон, как возобновить занятия спортом, что добавить в рацион.

— Черт. Только депрессии мне и не хватало, — пробормотала я в сердцах.

— Вполне может быть, — серьезно сказала врач, большой специалист по работе с творческими людьми. — Юнг говорил, что депрессия подобна даме в черном. Если она пришла, ни в коем случае нельзя гнать ее прочь. Нужно пригласить ее к столу и узнать, что она принесла.

— В смысле?

— Попробуйте с ней поговорить.

— С депрессией?

— Может быть, не сразу. Угостите ее чем-нибудь.

И добавила очень строго:

— Только не вздумайте наливать.

Так началась моя жизнь с Дамой в черном.

Я добросовестно ела бананы и черный шоколад, рано ложилась спать, заранее планировала рабочие дела, каждый день занималась ходьбой, проходила курс медитаций и терапию. На первый взгляд, моя жизнь выглядела нормальной. Вот только сон не приносил отдыха, а еда — вкуса. И Женщина в черном повсюду ходила за мной по пятам.

— Скажи уже что-нибудь, — иногда злилась я. Но Дама молчала.

Вскоре я поняла, что друзьям тяжело принимать во внимание компанию моей спутницы. Так в приложении для знакомств появилось мое объявление о поиске депрессивного партнера.

«Может быть, наши депрессии как-нибудь отвлекут друг друга», — подумала я. Дама в черном никак не выразила своего недовольства, но, впрочем, и одобрения не выказала.

Первые два дня мне ожидаемо писали всякую ерунду, но на третий день пришел человек, которого я тем же днем записала в телефон как «Депрессивный Виктор».

Мы сразу перешли к больному вопросу. Виктор рассказал, что у него клиническая депрессия и он принимает лекарства. Я объяснила, что у меня реактивная депрессия и я пока лекарства не принимаю.

— Мне нравится, как началось наше знакомство, — написал Виктор.

— Мне тоже, — ответила я.

Следующие два дня мы переписывались в мессенджерах. Кидали друг другу ссылки на статьи по теме и подавленные стикеры. Виктор рассказал, что разведен, у него двое детей, а работает он «в строительстве». Я рассказала, что работаю журналистом, и, разумеется, завела речь о программе сноса ветхого жилья в Москве и благоустройстве улиц.

— Не хочу расстраивать, — писал Виктор, — но раз вы и так расстроены, то скажу. Я за реновацию. Я, можно сказать, выгодоприобретатель. У меня деловой интерес.

— Подлец, — ответила я.

— Согласен. Но тут есть философский момент. Чем больше мы разрушим, тем больше потом вам придется создать. И если вы лучше нас, то все будет к лучшему.

— Подлец и софист.

— Идеальная компания для мрачного чаепития, а?

Мрачное чаепитие состоялось ранним утром следующего дня, и оно действительно было мрачным. На улице было холодно, лил дождь. Я опоздала. Виктор ждал меня за столиком с букетом черных роз.

— Ну это уж слишком, — честно сказала я.

— А это не вам.

— А кому же?

— Ну, разумеется, вашей Даме в черном.

Мы посмеялись.

— А у вас тоже Дама в черном? Вы вообще ее как-нибудь представляете?

— Депрессию? Не знаю. Вряд ли дама. Может быть, какая-нибудь старуха. Не знаю. Я же не творческий человек.

— Я была уверена, что в Москве строят исключительно творческие люди.

— Революционерка. Это вы по молодости выступаете. Потом пройдет. У меня один сын тоже ходит на эти… митинги.

— А что вы ему говорите?

— Ничего. Им же не запретишь. Смотрят все эти ролики в интернете. У них там свои авторитеты. Он в августе у меня уедет на учебу. За границей знаете, какая учеба? Там не до этой ерунды. Так что пусть отрывается. Как это сейчас говорят? Ловит хайп?

— Типа того.

— Ты тоже перестанешь. Выйдешь замуж, детей родишь. Не до митингов будет.

— Вы как-то внезапно на «ты» перешли.

— Я думал, журналисты предпочитают более близкое общение.

— Вот это сейчас невежливо было.

Виктор прищурился и ухмыльнулся. Потом вдруг похлопал меня по руке.

— Не надо так делать.

Он перестал ухмыляться и извинился.

— Прости. Простите. Просто хотел разрядить обстановку.

— А почему, вы говорите, у вас депрессия?

— А я ничего еще не говорил.

Тут я прищурилась.

— Вы очень странный.

— Ты журналист, меня это напрягает немного.

— Я с самого начала сказала, что я журналист.

— Я с самого начала не обещал, что не буду странным.

— А что, вы говорите, у вас за работа?

— Я еще ничего не говорил про свою работу.

— Застройщик? Девелопер? В мэрии работаете?

— Эй-эй! Полегче!

Я тряхнула головой. От напряжения у меня заломило шею.

— Я думаю, для первого мрачного чаепития этого вполне достаточно, — сказал Виктор и подозвал официанта.

Я расстроилась, что не закончила встречу первой. Черные розы были забыты в вазе на столике, и Виктор тоже о них не вспомнил.

Два дня он мне не писал, а затем пригласил на ужин. Я хотела отказаться, но вместо этого затянула переписку и согласилась.

Погода снова была отвратительной. Я промочила ноги.

— А вы ведь застройщик?

— Да, я строю.

— Тогда вы должны понимать, почему в Москве упорно не прокладывают ливневку.

— Почему не прокладывают? Мне кажется, ее достаточно.

— Ну как достаточно, когда недостаточно. Это все обсуждают который год.

— Кто все?

— Ну все. Общественность. Фейсбук.

— А.

— Смотрите, я по колено промокла.

— Ничего не вижу. У вас черные туфли, и платье тоже черное.

— Ну что вы не видите, когда с меня капает.

— Куда капает?

— С меня капает. Уже лужа под столом натекла.

— Ничего не вижу. Вы божественно выглядите. В моих глазах с вас ничего не капает.

— Ну дождь же за окном! Ливень!

— Где? Ничего не понимаю. Я вышел из машины, все хорошо было.

Я стиснула зубы. Надо признать, сам Виктор выглядел замечательно — загорелый брюнет с проседью, в белой рубашке, в вязаном кардигане. Слишком уж загорелый.

— А о чем пишет ваше издание? — спросил он, когда официант получил заказ.

— Изучаем жизнь после конца света.

— Так он что, по-вашему, уже наступил?

— Полагаю, что да, — я взяла со стола салфетки и отжала подол.

— Тогда неудивительно, что у вас депрессия.

— А у вас она отчего все же?

— Работа нервная. Сами видите, одни претензии. А какая ответственность! Про ответственность же никто не думает. Вы посмотрите, сколько в последние годы уголовных дел. Ты еще ничего не построил, а к тебе уже пришли. Ведь и так бывает. Вот сон и теряешь. И еще эти волнения, возмущения. От всего стресс. А где стресс, там и бессонница, а где бессонница, там и депрессия. А где депрессия, там и… эм…

— Ну понятно.

Официант принес блюда. За едой мы обсуждали сериалы и оба немного расслабились. Кофе я предложила выпить в другом месте. Мы вышли из ресторана и двинулись друг за другом вдоль зеленой сетки бульварных раскопок. Виктор рассказывал какую-то занимательную историю и шел вполоборота. Вдруг он оступился, стукнулся ногой об одну из пластмассовых штуковин, которыми отгораживают проход от дороги, и чуть не полетел кубарем, но я успела подхватить его под руку.

— *****, — выругался Виктор. — Испачкался в каком-то дерьме!

— Ничего не вижу, — сказала я.

— Да вот, смотри, вся штанина в какой-то дряни.

— Да темно здесь, не вижу.

— Ну что ты не видишь, когда тут фонарь?

— Замечательная штанина. Что-то тебе мерещится.

— Да ты издеваешься надо мной? — взревел Виктор.

— Да, — честно сказала я.

Он секунду смотрел на меня странным, как будто застывшим взглядом. Потом захохотал.

— А вот и сама на «ты» перешла, — сказал он, все еще улыбаясь. — Но кофе мы пить сегодня не будем. Вызовешь себе такси?

И, не дожидаясь моего ответа, пошел обратно к ресторану. Я продолжила путь в кофейню — очень довольная собой и уверенная, что Депрессивного Виктора не увижу больше ни разу.

Но уже на следующий день мы прогуливались в обед недалеко от моего дома.

— Что это у вас тут? Отделение полиции? — спросил Виктор, когда мы шли вдоль забора с колючей проволокой.

— Да.

Виктор передернул плечами.

— Какое плохое соседство.

— Зато спокойно, ночью ходить не страшно, — вступилась я вдруг.

— А это у вас что, мусорка?

Мы миновали площадку с мусорными контейнерами.

— Да.

— И здесь, наверное, бомжи роются?

— Иногда роются.

— Кошмар какой.

Мы вышли в один из соседних дворов. По дороге нам встретилась пара бодрых старушек, которых мы стремительно обогнали.

— Одно старичье! — воскликнул Виктор. — Какой неприятный район.

— Мне очень нравится мой район, — сказала я твердо.

— И зря. Вот посмотри на этот двор. Совершенно ужасный двор.

Двор и правда был очень неряшливый — облупленные, растрескавшиеся пятиэтажки и беспорядочная зелень вокруг. Но день был теплый, и уродливые дома в лучах солнца были белыми-белыми, а кусты вокруг — ярко-зелеными.

— Я очень не люблю стариков, — сказал вдруг Виктор. — И бомжей тоже очень не люблю.

— Почему?

— Я не знаю. Я с детства их не выношу. Это беспомощные люди. Они берут что дают.

— Ну не знаю. Наш одноглазый бомж Василий очень избирательный, — снова вступилась я за район.

Виктора опять передернуло.

— Хорошо, что эти дома снесут, — сказал он, кивая на пятиэтажки.

— Они и правда ветхие, — ответила я примирительно. — Но люди боятся, что их невыгодно переселят. Обманут. Не все хотят брать что дают.

— А, опять ты про свои митинги. Бездельники. Все вам не так. Ремонт улиц — не нравится. Снос ветхих домов — не нравится. Коррупция — не нравится. Все не нравится!

Я почувствовала легкое головокружение.

— Все вам чего-то должны, — кипятился Виктор. — Нормальные люди сами делают выбор!

— Так в этом и дело! — я наконец нашла, за что зацепиться. — Люди возмущены, что их все время ставят перед фактом. Им выбора не дают!

— Вот! Они возмущены, что им чего-то не дают!

Мне хотелось схватиться за голову.

Виктор зевнул.

— Не о том я говорю с молодой девушкой. Эта твоя Дама внушает тебе противоречивые мысли. Тебе нужны мой врач и мои таблетки.

— Нет уж, спасибо.

В тот день голова у меня болела до самой ночи. Медитируя перед сном, я особенно рьяно освещала светом внутреннего окошка мусорные площадки и ветхие пятиэтажки — пристанища тех, кого Виктор так презирал.

Следующая наша встреча — последняя — опять пришлась на редкий солнечный день.

Мы вместе пообедали в моем районе. Виктор вел себя очень сдержанно и даже учтиво, говорил комплименты и красиво намекнул на зарождение неких чувств, которые медленно, но верно рассеивают мрак его депрессии. Мне нужно было вернуться к работе, он предложил пройтись до моего дома и недолго посидеть на лавочке. Я согласилась и взяла его под руку. Мы благополучно миновали ветхие дворы, мусорные площадки и отделение полиции.

И подошли к моему дому.

Одноглазый бомж Василий деловито ковырялся в отходах мусоропровода у подъезда. Имя его, а также некоторые подробности незамысловатой биографии были известны мне, потому что Василий как-то помогал мне выносить из подъезда тяжелый мусор и, между прочим, забрал несколько моих книг.

— Здрасьте, — сказал Василий и помахал мне какой-то ветошью. Не знаю, побледнел ли в этот момент Виктор — так сильно он был загорел, — но губы его схватились в тонкую линию, а голова странно дернулась.

Он больно схватил меня за локоть и стремительно протащил мимо подъезда. Мы выскочили на детскую площадку.

— Эй, ты чего! — возмутилась я.

— И часто здесь это? — спросил он так, как будто бомжа Василия я породила сама.

— Да он не бомж даже, а просто нищий и пьяница, — сказала я.

— Просто! Все-то у тебя просто!

Я села на лавку. Виктор спустя пару минут тоже присел.

— Извини. Я вспыльчивый человек. Несправедливость жизни приводит меня в ярость.

«Какая еще, к черту, несправедливость? — хотела спросить я. — Что ты вообще несешь?»

Но не спросила. Голова моя снова загудела.

Небо заволокло тучами. Стало прохладно. Виктор красивым жестом набросил мне на плечи свой пиджак. От пиджака приятно пахло мужским парфюмом. Я размышляла, хочу ли я, чтобы Виктор меня поцеловал. С одной стороны — красивый мужчина. С другой стороны — какой-то долдон. «Может, я придираюсь?» — думала я.

Но дальнейшее развитие событий от меня никак не зависело.

Во двор, где мы сидели, из подъезда шаркающей походкой вдруг вывалилась бабка в платке. Она была очень высокая, очень худая и очень страшная. За ней спешила молодая женщина. Бабка остановилась прямо напротив нас, подняла клюку, распахнула беззубый рот и сказала:

— ********* *********! ********* отсюда!

Мой кавалер вдруг сдернул с меня пиджак.

И убежал.

* * *

«Теперь представьте, что в середине вашей груди появляется пятно света» — приятный голос Энди звучал словно издалека.

«Какой подлец этот Виктор, — думала я. — Свалил и даже не извинился. Мрак его депрессии я, значит, рассеяла. Я ему рассею сейчас».

Но тут я вдруг поняла, что так и не выяснила, в каком районе живет сам Виктор.

«Ну ничего», — разозлилась я.

Пятно мое стремительно, яростно разрасталось. Словно белый огонь, оно охватило дом, заглотило двор и заполнило улицу. Набирая скорость, оно приблизилось к местному ОВД и ворвалось внутрь. Я представила себе кабинет майора полиции, участкового Александра Михайловича, и беспощадно вышибла дверь в него. Неудержимый слепящий поток захватил отделение, вырвался наружу и ринулся вниз по улице, занимая дворы и переулки. Черные пятна беспомощно метались перед моим внутренним взором. Они отступали, жались и ежились, но свет поглощал их — одно за другим. Давно уже был забыт Депрессивный Виктор. Свет захватывал территории и сметал границы. И вот передо мною — как Энди и обещал — вращался огромный светящийся шар. Самое прекрасное, что я когда-либо видела.

— Класс, — сказала я, когда все закончилось.

— Жги, — ответила Дама в черном.

Ольга Бешлей в Фейсбуке

Читайте предыдущие истории Ольги Бешлей:

«Russian Suicide Story»
«Господин М. из города N»
«Под куполом»
«Ведьмы, которых я знаю»
«Мой друг из 1932 года»
«Fish and Chicks (Три разговора о любви)»
«Ангелы, демоны, отец Александр и еще я»
«Последний дом»
«Возвращение Сатурна»
«День рождения»
«Хозяин»
«Латышка»

Понравился материал? Помоги сайту!