Убийца как санитар

Мы продолжаем при поддержке Швейцарского совета по культуре Про Гельвеция публиковать лучшие лонгриды в истории замечательного швейцарского журнала «Репортажен». За этот текст немецкий журналист Клаас Релоциус был награжден в 2014 году премией CNN «Журналист года».

Вот здесь вы можете прочесть первые две истории в проекте: про итальянского мафиозо, который сдает своих и подвисает между мирами, и про американскую охотницу за военными преступниками в схватке с представителем немецкой крупной буржуазии за чистоту африканского золота.

Все начиналось исподволь. Сперва другие ничего не замечали, а сам он, наверное, еще меньше всех остальных, но однажды он вдруг начал превращаться в другого человека. Поначалу он то внезапно выкладывал в покере какие-то странные карты, то делал ошибки в шахматах, как их делает новичок или человек, играющий по собственным, отдельным правилам. Потом он стал чаще задавать одни и те же вопросы, чтобы мгновение спустя уже забыть на них ответы. Как-то вечером в столовой он опрокинул в еду молоко и с улыбкой заметил, что настало самое время, чтобы полить цветы. В другой раз все заключенные в душевой веселились, наблюдая, как он кусает мыло вместо того, чтобы намыливаться.

Тем временем Рональд Монтгомери, к которому все теперь обращаются исключительно «мистер Монтгомери» и на «вы», поскольку он забыл свое имя, совершенно уверовал, что он живет в огромном парке развлечений. А вовсе не в зловещей мужской колонии — строго охраняемой тюрьме, окруженной горами и пустошами, неподалеку от калифорнийского городка Сан-Луис-Обиспо, где этот человек, ныне 74 лет от роду, провел вот уже четыре десятилетия как один из самых опасных преступников в США.

Для него убогие здешние камеры — это просто приемные; а темные, пахнущие линолеумом тюремные коридоры — это тоннели подземного лабиринта; в охранниках он обыкновенно видит строгих контролеров, которым время от времени следует предъявлять билет. И все это придает его миру смысл. Только вот каруселей и американских горок Монтгомери никак не находит. И тогда он начинает беспокоиться, он кричит и плачет — долго, пока не придут мужчины в темно-желтых робах и не успокоят его, обнимая, как маленького, гладя по спине. «Монтгомери рехнулся», — говорят заключенные, и многие из них качают головой и криво усмехаются, шагая в кандалах друг за другом мимо его камеры и бросая быстрые взгляды на худого, седого как лунь человека, сидящего на койке и неотрывно смотрящего пустыми глазами в экран выключенного телевизора.

Но он не помешанный, он болен. У Монтгомери болезнь Альцгеймера. Он входит в число 160 000 опасных преступников, отбывающих пожизненное заключение в североамериканских тюрьмах. И он — один из осужденных на длительные сроки, страдающих за решеткой от разных форм болезни Альцгеймера. А таких людей становится с каждым годом все больше.

Сегодня известно почти о 5000 подобных случаев. Всего десять лет назад их было как минимум в два раза меньше. Но старению населения, характерному для общества в целом, не могут воспрепятствовать тюремные стены, даже высотой в несколько метров. С 1998 года количество заключенных старше шестидесяти лет в тюрьмах США возросло более чем вдвое, а значит, участились случаи разнообразных деменций. Но в большинстве тюрем и сейчас понятия не имеют, как обходиться с таким количеством людей, нуждающихся в постоянном присмотре, в условиях заключения.

Среди служащих Калифорнийской мужской колонии немало тех, кто уверен: Монтгомери давно бы отправился к праотцам, если бы о нем постоянно не пекся другой заключенный — осужденный за двойное убийство Лазард Преториус.

Больной вроде Монтгомери, который по утрам не в состоянии разобраться, какой ботинок надеть на какую ногу, становится в суровой тюремной реальности легкой добычей. Не раз другие заключенные обманом выманивали у него еду: они всовывали ему в ладонь пачку купюр якобы за обед. Купюр, которые были просто использованными бумажными полотенцами. А бывало, что Монтгомери сам нарывался на неприятности: во время прогулки он запросто мог забрести в чужую камеру и спустить штаны, чтобы облегчиться. Когда это случалось, одни просто вцеплялись ему в глотку или избивали, но были и те, кто мог воспользоваться подходящим моментом и его изнасиловать. Отголоски происходящего только изредка доходили до персонала. Кое-что замечали, правда, врачи — по повреждениям на теле. И еще по тому, как день ото дня он худел.

Лазард Преториус, настоящий богатырь, большой и сильный мужчина, знает, как опасно в тюрьме быть слабым. Ему 51, и он провел свой самый длительный срок именно здесь; не будет преувеличением сказать, что этот холодный мир за высокими белыми стенами постепенно стал для него родным домом. В Калифорнийской мужской колонии его знает каждый: этого здорового, как бык, темнокожего парня с вытатуированной под левым глазом слезой, который почти не смеется, взгляд которого всегда немного серьезнее, чем у других заключенных.

Преториусу едва исполнилось 20, когда он попал в тюрьму, избежав электрического стула только из-за своей юности, — и его тут же окрестили Али в честь Мохаммеда Али, легендарного боксера-тяжеловеса, славившегося своей силой и свирепым взглядом. Сегодня большинство называет его «Голд Коут» — «Золотой пиджак»: этим прозвищем Преториус обязан темно-желтой робе, которую он носит, чтобы отличаться от других заключенных, облаченных в тюремную форму голубого цвета. Ведь он теперь — не просто заключенный: он — еще защитник, опекун, сиделка, меняющая памперсы, слушатель. Вот уже два года, как в Калифорнийской мужской колонии к заключенным с деменцией приставляют опекунами других осужденных за тяжкие преступления. Преториус участвует в своеобразном эксперименте, проводимом по всему миру. В эксперименте, который сторонники считают революционным, а критики — опасным. Но к этому эксперименту обращены взгляды всех без исключения представителей американской системы правосудия, поскольку именно он может успешно решить ее главную нынешнюю дилемму.

Необходимость обеспечивать заключенным с болезнью Альцгеймера медицинское сопровождение в тюрьме сопряжена не просто с серьезным расширением штата, но и с огромными расходами. Содержание в тюрьме одного здорового заключенного обходится государству примерно в 8000 долларов в год, заключенного, нуждающегося в опеке, — примерно вдесятеро дороже. Но перевод заболевших заключенных в специализированные учреждения по уходу за такими больными — тоже не решение. Слишком опасно. Лишь очень немногие учреждения в Соединенных Штатах готовы принимать у себя опасных преступников, убийц — даже тогда, когда те давно страдают деменцией и беспомощны, как малые дети.

Когда у Калифорнийской мужской колонии закончились деньги, ее врачи решились поневоле реализовать идею, с одной стороны, неожиданную, с другой, лежащую на поверхности. Чтобы не оставлять заключенных, страдающих деменцией, без всякого ухода, врачи научили заботиться о них тех, кто и так находится с ними рядом сутками напролет, — других заключенных.

Таких, как Льюис Крэстон, который 26 лет назад в Сан-Диего похитил троих детей и несколько месяцев удерживал их в лесной хижине, шантажируя семью банкира. Таких, как Рикардо Эстевец, наркодилер, который вел дела вблизи мексиканской границы и оставил при этом после себя как минимум пять трупов. Или таких, как Лазард Преториус, в один прекрасный день застреливший двух человек.

Их, «золотых пиджаков», всего одиннадцать, и они заботятся о самых тяжелых больных — таких, как мистер Монтгомери, которого начальство перевело из другого крыла тюрьмы и поселило в камеру рядом с Преториусом, чтобы тот мог приглядывать за ним так часто, как возможно. Преториусу даже выдали ключ от его собственной камеры, и теперь он может из нее в любой момент выйти, если вдруг его сосед Монтгомери позовет на помощь или, что еще более тревожно, если он слишком долго не будет звать на помощь.

«Тот, кто уже не помнит своего имени, может однажды забыть, как испражняться и дышать», — описывает Преториус то тихое тревожное предчувствие, которое охватывает его в моменты, когда из соседней камеры вдруг перестают раздаваться смешки, крики или бессвязная речь. Вот только недавно внезапно наступила такая тишина, он пошел в соседнюю камеру посмотреть, все ли в порядке, и увидел, что старик как раз собирается пить воду из туалета.

Часто Монтгомери видит в зеркале все той же воды в туалете собственного брата, и тогда он пытается схватить его обеими руками и зовет на помощь — просто потому, что не может вытащить. А бывает, что днями напролет с утра до позднего вечера он сидит в камере и ждет мать, которая давно умерла, даже отказывается от еды — из страха, что он пропустит ее приход. Тогда Преториус идет к нему и говорит, что его мать, конечно, была бы очень рада, если бы к ее приходу он уже поел. «Ты правда так думаешь?» — всегда переспрашивает Монтгомери.

Преториус, который раньше не имел дела с такими больными и все 29 лет, проведенных за решеткой, во всех ситуациях отвечал только за самого себя, положил за правило смотреть на этого старика как на малого ребенка. Ребенка, которого нужно защищать от него самого, от других заключенных и от строгих тюремных правил, действующих и для заключенных с деменцией: в 6:30 — утренняя перекличка, в 16:00 — вечерняя, подойти к выходу, стоять в очереди на личный досмотр, стоять в шеренге, шагать в колонне. И главное: не выделяться, не терять самообладания. Механистический порядок, в котором индивидуальным особенностям нет места, как и болезням. Но все-таки: как может человек следовать правилам и соблюдать границы, если его рассудок давно утратил представление обо всех правилах и границах?

«Врачи имели в виду вот что: чтобы мистер Монтгомери как-то мог с этим справляться, теперь я должен стать его рассудком», — поясняет Преториус. Несколько дней назад он открыл соседнюю камеру, чтобы вести старика в душ. Было утро среды, в колонии — день помывки, в очереди — заключенные из камер корпуса G4, сплошь насильники и убийцы. Такие же, как Монтгомери с Преториусом. Вместе с тридцатью мужчинами, одетыми исключительно в полотенца, старыми и молодыми, черными, белыми, мощными и щуплыми, они молча шагали к душевым. Сыгранный ритуал, каждую неделю одно и то же, для большинства — десятилетиями: слева у входа стоят две металлические тележки. На одну все друг за другом складывают полотенца, чтобы потом в том же порядке забрать их обратно. С другой тележки каждый берет кусок мыла толщиной в палец. Потом все идут к душевым.

В тюремных душевых нет окон, водяной пар скапливается под потолком, висит в воздухе, как густой туман, так что ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Но мыться нужно быстро, у каждого пять минут, не больше. В дверях три охранника стоят и следят: ни одной лишней секунды.

Все это знают, не знает только Монтгомери. Судя по полной беспомощности, которую выражает его взгляд, он не имеет ни малейшего представления о том, что ему следует делать в большом, влажном помещении с заплесневелой плиткой на полу. Преториус заботливо, как отец, который хочет научить малыша-сына принимать душ, берет его за руку и втаскивает к себе под душ. «А теперь мы помоемся, мистер Монтгомери, вы же знаете». Монтгомери знает, но не может вспомнить. Вода его пугает. Он отпрянул назад, заголосил, замахал руками, стал звать на помощь. Охранники не реагируют, любая команда была бы совершенно бесполезна, старик ничего бы не понял. Единственный, кто среагировал, был Преториус. Он просто запел — сначала совсем тихо, потом все громче:

Bye bye love, bye bye happiness
Hello loneliness I think I'm gonna cry
Bye bye love bye bye sweet caress
Hello emptiness I feel like I could die

Приговоренный к пожизненному заключению убийца Преториус на мгновение будто стал и отцом, который знакомит сынишку с водой, и матерью, поющей малышу, чтобы он перестал плакать. Заключенные повернули головы, некоторые засмеялись, в их взглядах читалась смесь удивления и презрения, но Преториуса это не смущает:

There goes my baby with someone new
She sure looks happy I sure am blue
She was my baby till he stepped in
Goodbye to romance that might have been

Его низкий, хриплый, порой скрипучий голос не похож на ангельский, но он достиг своей цели. Старик успокоился и уже сам что-то мычал себе под нос, пока теплая вода стекала вниз по его голове, и Преториус, не переставая петь, мог теперь, не встречая сопротивления, тереть мочалкой тощую спину. Всего двух куплетов оказалось достаточно, чтобы Монтгомери совершенно растворился в мелодии и смотрел Преториусу в рот с таким восхищением, словно ждал с радостью каждого слова.

Bye bye my love goodbye
Bye bye my love goodbye

«Это такие ключи», — объяснил Преториус после того, как отвел Монтгомери обратно в камеру, одел, уложил в кровать и еще разок для него попел. Биографические ключи. Это может быть запах, фотография или мелодия. «Что-то, что человек всю жизнь любил, что пробуждает в нем добрые воспоминания, благодаря чему он может вернуться в хорошие моменты жизни». Короткая, почти неуловимая улыбка показалась на всегда серьезном, в глубоких складках лице Преториуса, пока он говорил, как всегда, стараясь не смотреть в глаза и неуверенно направив взгляд в пол. Но, кажется, он горд, что знает любимую песню Монтгомери, что может объяснить действие, которое она оказывает.

До того как Монтгомери заболел, эти двое провели в стенах одной тюрьмы почти тридцать лет, не перемолвившись ни единым словом. А теперь, через 16 месяцев в роли его опекуна и помощника, Преториус знает почти все о человеке, которого калифорнийский суд почти сорок лет назад приговорил к пожизненному заключению за то, что он задушил свою жену, а затем расчленил ее тело на семь частей при помощи обычной пилы.

Преториусу известно, в какой позе быстрее всего засыпает Монтгомери: не на животе, а на боку, спиной к стене. Он знает, в какой последовательности тот предпочитает поглощать пищу: сначала всегда откусит чуть-чуть, потом делает глоток молока. Он знает, что Монтгомери успокаивается, когда смотрит на телеэкран, и совершено не важно, включен телевизор или выключен. Знает, что Монтгомери слетает с катушек, когда кто-то внезапно, без предупреждения, прикасается к его голове или ногам. И еще он знает, что больше всего на свете Монтгомери любит песню The Everly Brothers «Bye Bye Love», потому что каждый раз, когда ее передают по радио, лицо его всегда растягивается в широкой улыбке.

Биографический ключ — понятие из науки об уходе за такими больными — может быть действенным средством, чтобы достучаться до страдающего деменцией: об этом Преториус узнал еще до того, как приступил к работе в статусе «золотого пиджака». Это понятие было в 140-страничном пособии, которое врачи выдали ему, чтобы подготовить к новой задаче. Преториус должен был проработать это пособие; четыре месяца он читал его, практиковался, заучивал наизусть. В конце ему предстояли теоретические и практические испытания по той же программе, по которой готовят обычных санитаров. Другие заключенные, не совершавшие сексуальных преступлений, в период заключения проявившие обязательность и надежность, те, кто на протяжении как минимум последних десяти лет мог похвастаться безукоризненным личным делом, также допускались к участию в этой программе.

Но лишь очень немногие, всего около дюжины человек, смогли набрать при тестировании достаточный балл, чтобы можно было всерьез претендовать на работу санитара по уходу за больными сенильными психозами. Преториус сдал экзамены лучше всех. Впрочем, в его интеллекте и желании учиться врачи и не сомневались. Сомнение вызывало другое — действительно ли ему, отнявшему две человеческие жизни, можно доверить еще одну.

Едва достигнув совершеннолетия, он жестоко расстрелял молодого человека и девушку, влюбленную пару, одного с ним возраста. Он выстрелил в обоих двадцать два раза — в грудь, ноги, руки, голову, расстрелял десятком выстрелов — так, что от лиц ничего не осталось. Мотива у него не было, вероятнее всего, он не был даже с ними знаком. Стрелять его заставила то ли ярость, то ли чувство внутренней пустоты.

Преториус вырос в Комптоне, расположенном немного южнее Лос-Анджелеса. И тогда, и сейчас этот город пользовался дурной славой. Те, кто живет в Комптоне, доживают в среднем всего до 25, нигде больше в США не совершается столько убийств. В восьмидесятые дело обстояло не лучше, тогда главную роль в городе тоже играли наркодилеры и преступные группировки. Преториус был одним из немногих черных подростков в городе, не входивших ни в одну банду. Он хотел чего-то добиться в жизни, регулярно ходил в школу и в семнадцать успешно сдал выпускные. Перелом в его жизни произошел внезапно: однажды в супермаркете на его глазах обоих его родителей, водителя автобуса Сидни и секретаршу Глорию застрелили из пистолета двое подростков-грабителей в масках.

Об этом можно узнать, только прочитав в его личном деле. Сам Преториус об этом ни за что не расскажет. Он не хочет видеть в этой истории никаких объяснений всем дальнейшим событиям. Ни тому, что он бросил колледж и махнул рукой на всю свою жизнь. Ни даже тому, что три года спустя сам стал убийцей.

«Многие теряют родителей, — говорит Преториус. — Но разве многие убивают людей?» 24 апреля 1983 года Преториус был обвинен в двойном убийстве. И был приговорен к двойному пожизненному. Присяжные заседатели окружного суда города Инглвуд, округ Лос-Анджелес, сочли его преступление хладнокровным. Настолько хладнокровным, чтобы полностью исключить для него возможность когда-нибудь выйти на свободу. Через 29 лет и две недели, в субботу, за три дня до его пятидесятилетия (Преториус отметил дату в своей записной книжке), двое охранников открыли дверь его камеры снаружи, и к нему вошли директор тюрьмы лейтенант Джек Спирс, рослый широкоплечий человек в военной форме, и доктор Черил Стид, изящная рыжеволосая женщина, главный психолог учреждения. Они пришли, чтобы просить Преториуса, который никогда не должен впредь представлять опасность для других людей, помочь другому человеку. Речь шла о Монтгомери. Доктор Стид (о твердости ее рукопожатия Преториус с удивлением вспоминает до сих пор, это был первый и единственный раз, когда кто-нибудь из служащих тюрьмы пожимал ему руку) много говорила о доверии и еще — о возможности. О возможности оправдать себя. Не для записи в личном деле, не в качестве примерного заключенного, который однажды мог бы выйти на волю. Только перед самим собой. Во время тюремных сеансов групповой терапии Преториус произвел впечатление думающего человека, который постоянно выражал сожаление о случившемся. Возможно, доктор Стид и начальник тюрьмы ему поверили. А может быть, у них просто не было выбора, если они не хотели предоставить Монтгомери печальной участи, которая, по их убеждению, уготована в тюрьме всякому заключенному, страдающему деменцией.

Выступая по телевидению, представитель судебного управления штата Висконсин договорился до того, что в его штате вообще нет заключенных, страдающих деменцией, а значит, нуждающихся в особом уходе. Так, будто болезнь — это явление сугубо региональное. В Колорадо, Аризоне, Нью-Мексико и десятке других североамериканских штатов количество заключенных с такой патологией тоже на удивление невелико по сравнению с обычной статистикой болезни. И это несмотря на то, что большинство преступников — с их черепно-мозговыми травмами, депрессиями, СПИДом — относятся к группе высокого риска.

Доктору Стид как психологу ситуация совершенно ясна: поскольку, несмотря на то что тюрьмы переполнены, заключенные с деменцией получают помилование в редчайших случаях, те тюрьмы, которые не могут позволить себе организацию их опеки, вынуждены игнорировать случаи заболевания, замалчивать их, обрекая больных на смерть. Без преувеличения. Кабинет доктора Стид — убогая комнатушка на третьем этаже административного корпуса Калифорнийской мужской колонии, отделенного от корпусов с камерами какой-то сотней метров воздушного пространства. Через окно с двойными стеклами виден заросший травой внутренний двор тюрьмы, где около полудня сотни заключенных лежа греются на солнышке, прогуливаются небольшими группами или толкают штангу. В целом в Соединенных Штатах около 5,5 млн человек сегодня страдают деменцией, к 2040 году, если верить экспертам, число их должно удвоиться; а в тюрьмах вроде Калифорнийской мужской колонии, где заключенным десятилетиями почти не приходится использовать свои интеллектуальные способности, число таких больных может даже утроиться. Доктору Стид эти цифры известны, она смотрит в окно, будто на мгновение замерев. Потом говорит: «Большинство этих мужчин, по большому счету, просто не должны здесь находиться».

Нынешняя ситуация, в которой уже нет возможности надлежащим образом заботиться обо всех заключенных, связана, в первую очередь, с тем, что высшие судебные инстанции в 1970-е и 1980-е годы приговаривали к пожизненному заключению за преступления, не связанные с насилием. «Преступники должны были сохнуть в камерах, пока не умрут, главное, чтобы общество чувствовало себя в безопасности». Только вот о том, что однажды система правосудия будет поставлена перед необходимостью обеспечивать опеку огромному количеству стариков с сенильными психозами, никто тогда не подумал. И одиннадцать «золотых пиджаков» Калифорнийской мужской колонии — на сегодняшний день лишь капля в море. Стид понимает это, но видит здесь возможное начало. Совместно с врачами она разработала свою программу. Заключенные, которые заботятся о других заключенных, профессиональная подготовка их как санитаров, даже темно-желтая роба — все это сначала было не больше чем идеями. Идеями, ради которых уже несколько десятков представителей правосудия из других штатов посетили ее тюрьму, чтобы составить собственное представление о том, как это работает, и всякий раз на первом месте стоял один и тот же вопрос. Вопрос о том, действительно ли такие вещи можно доверить хладнокровным убийцам, таким, как Преториус.

«До сих пор, — неизменно отвечает на это доктор Стид, — никто из этих мужчин их не разочаровал. Но, конечно, ничего исключать нельзя, ни один заключенный не находится здесь просто так. И все же: программа помогает не только больным, она помогает и тем, кто становится опекуном».

Десять дней назад Преториус опять отмывал камеру Монтгомери от его мочи. Едкий запах ощущался уже в коридоре. Когда Преториус открыл дверь, чтобы посмотреть, все ли в порядке, Монтгомери стоял обеими ногами в собственной луже и таращился на телеэкран, как обычно, выключенный.

«Фу, мистер Монтгомери, какая гадость!» Старик обернулся к нему, спросил: что, пора есть? «Есть? Нет, теперь нам нужно сначала все здесь вычистить», — сказал Преториус, отодвинул Монтгомери в сторону, поднял его прямо в мокрых штанах на нары и попытался справиться со своей злостью.

«Очень нехорошо, мистер Монтгомери. Теперь нам придется снова все здесь убирать».

Монтгомери, казалось, ни слова не понял. Он только царапал себе лоб, немного наклонив голову набок, и таращился. И невозможно было понять, чего в его взгляде больше — страха или восторга, пока Преториус долго промокал пол бумажными полотенцами.

После того как он вычистил всю камеру, дважды основательно протер пол горячей водой с изрядным количеством мыла, а затем расставил по местам все вещи в точности так, как они стояли прежде, чтобы Монтгомери легко мог найти свои любимые оловянные фигурки, он сделал глубокий вдох, наклонился к Монтгомери и указал пальцем на красную стрелку, которую сам однажды нарисовал для него на стене.

«Видите эту стрелку? Она указывает прямо на туалет под ней. Это значит, что там туалет, так ведь? Если вам нужно писать или какать, постарайтесь, пожалуйста, делать это в туалете, а не где придется. Не в комнате, где придется, это понятно? Вы же знаете». Монтгомери кивнул.

Еще два года назад Преториус не смог бы представить себе, что способен подстригать ногти другому человеку или чистить ему зубы. В жизни своей не думал он, что станет однажды убирать с пола чужую мочу. Тот, кто работает «золотым пиджаком», получает по 50 долларов в месяц. На десять долларов больше, чем занятые в прачечной или на кухне; но, как говорит Преториус, он согласился на свою работу не из-за этого. На холодной стене его собственной тюремной камеры написаны две строчки — слова Германа Гессе: «Мы требуем, чтобы жизнь наша имела смысл, — но в ней всегда ровно столько смысла, сколько мы сами в состоянии в нее вложить». Примерно два года назад Преториус собственноручно оранжевым мелом вывел печатными буквами на стене эту фразу. Теперь он каждое утро на нее смотрит, получая от охранников выстиранную темно-желтую робу с вышитыми на ней синими буквами GC (Gold Coat), разворачивает ее, словно ценный подарок, и потом осторожно натягивает — сперва через голову, потом на руки.

«Смысл» — это важное слово в тюрьме. Многие о нем говорят, но лишь немногие находят. Преториус знает, что у него нет шансов на освобождение и никакой надежды умереть где-нибудь еще — за пределами этих белых оштукатуренных стен с колючей проволокой высотой в несколько метров, которые вот уже целую вечность очерчивают его горизонт. Какой же смысл может иметь жизнь в таком мире за стенами, где каждый день похож на остальные и где ничего другого не остается, кроме как механически функционировать до своего конца?

Несколько недель назад доктор Стид велела раздать в камеры «золотым пиджакам» листы бумаги, на которых попросила их написать, почему они работают санитарами. Крэстон, преступник, попавший в тюрьму за похищение детей, написал: хорошо, когда есть настоящее дело, и еще он надеется, что ему самому будет оказана такая поддержка, если когда-нибудь он заболеет. Эстевец, бывший наркоторговец, записал, что работа помогает ему на время забыть о своей вине, и потом, он впервые чувствует себя нужным.

Преториус написал только следующие слова: «Спасибо, что я снова могу чувствовать себя человеком».

Перевод Елизаветы Соколовой

Послесловие

Через три года после репортажа, в 2015 году, Клаас Релоциус связался с Преториусом. Из ответного письма он выяснил, что программа в тюрьме работает по-прежнему, а число «золотых пиджаков» выросло до 25 человек. Больных деменцией в тюрьме тоже становилось все больше, хотя ежемесячно кто-то из них умирал. «Весной 2015 года пришел черед и мистера Монтгомери. Однажды утром его нашли в камере неподвижным. Должно быть, смерть Монтгомери была мирной. Этой ночью, писал Преториус, он, как обычно, прислушивался к шумам в соседней камере, но ничего не услышал». В мае 2017 года на TED Radio психолог Черил Стид рассказывала об этом эксперименте как о еще действующем.

* * *

Update: после внутриредакционного расследования журнала «Шпигель», для которого автор этого текста Клаас Релоциус много работал в последние годы, Релоциус признался, что часть фактуры для его текстов была сфальсифицирована. «Репортажен» провел свое расследование лонгридов Релоциуса, опубликованных на его страницах. Вот к какому результату пришла редакция по поводу текста «Убийца как санитар»:

«Для этой истории Релоциус отправился в 2012 году в Калифорнию, в тюрьму особо строгого содержания California's Men Colony. В этой тюрьме заключенные сами берут на себя уход за своими товарищами, которые страдают от деменции. Релоциус заявил, что он сделал портрет одной такой “пары”.

Место действия. Мы позвонили в тюрьму. Релоциус действительно был там. Но что ему было разрешено, а что нет, пока неясно. Релоциус утверждал, что он своими глазами видел сцену в душе с пением двух главных героев. Но “Шпигель” выяснил, что музыка и песни в текстах Релоциуса обычно выдуманы. Тюрьма проверяет в настоящий момент остальные детали.

Герои. Человека по имени Лазард Преториус не существует. Второму протагонисту, Рону Монтгомери, — 51 год, а не 74, и он сидит в другой тюрьме. В репортаже, кроме того, есть параллели с текстом, опубликованным в 2012 году в The New York Times. Бросается в глаза, что там тоже появляется “мистер Монтгомери”. Больной Альцгеймером у Релоциуса делает многое из того, что делают в тексте NYT другие заключенные с деменцией. Если текст Релоциуса правдив, это значило бы, что двое больных деменцией в одной и той же тюрьме увидели бы в воде, которая течет в унитазе, отражение своих братьев».

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!