Покупная свобода

Мы продолжаем печатать лучшие тексты из швейцарского журнала Reportagen — при поддержке Швейцарского совета по культуре Про Гельвеция. На этот раз вас ждет история о черной девушке, странной любви (если это она) и «белой вине». Автор этого текста — лауреат Цюрихской журналистской премии Кристиан Шмидт.

После 14 марта 1973 года мы с Томом не виделись. Хотя до того дня были лучшими друзьями — вместе в школу, вместе на дискотеку, вместе в туалет, где сравнивали, у кого длиннее. Потом влюбились в одну и ту же девушку. Том победил, и их первый поцелуй положил конец нашей дружбе.

А не так давно встретились снова. Сорок лет спустя. Случайно, в поезде, идущем в Геную. Я даже и не догадывался, что он поселился в Италии и портовый город Генуя темными и светлыми своими сторонами давно уже вдохновляет художника Тома на творчество. Как раз теперь, посетив ненадолго Швейцарию, он возвращался на свою вторую родину. Он тоже не подозревал, что я регулярно посещаю Лигурийское побережье. Для меня Генуя — город, где хорошо пишется и живется. Когда-то мы влюбились в одну женщину, а теперь полюбили один и тот же город.

Готардский тоннель уже приближался, когда мы, наговорившись о жизни, работе, о нашем общем когда-то хобби — тюнинге мопедов, перешли к разговору о женщинах. Предавшись воспоминаниям, я рассказал ему о своих длительных отношениях с женщиной, о любовных приключениях в Индии и Румынии и о найденной недавно большой любви; в свою очередь, Том поведал о личной жизни — интересно, но ничего необычного. Пока не заговорил об истории, которую здесь, с его согласия, мне хочется рассказать. Некоторые детали изменены, чтобы не навредить Тому.

История начинается в октябре 2005 года в Генуе, в один из типичных для Лигурии предзимних дней. Прохладный ветер, синее небо, на море слабое волнение. Том ехал на автобусе от Главного порта к площади Феррари, а рядом стояла невероятной красоты женщина. Разумеется, она привлекла его внимание: громко смеялась в телефон, зажав под мышкой несколько каталогов, и было ясно, что она имеет отношение к искусству. Том прикинул ее возраст — около 30. Когда автобус тряхнуло, тела их соприкоснулись. Отняв трубку от уха, женщина сказала: «Your shoelaces are loose» («У вас развязались шнурки»).

Такую романтическую версию знакомства Том обнародовал через два года, когда в первый (и последний) раз привез Глорию в Швейцарию и познакомил со своей матерью. Над этой историей он работал целенаправленно, стараясь придумать как можно больше правдоподобных деталей. Для него было особенно важно, что Глория сама начала отношения: «Так я казался себе лучше, менее уязвимым. Мама умерла, веря в это». Однако все, что он тогда рассказал, — сплошная выдумка. В этой истории верно лишь то, что Глория много говорит по телефону и любит смеяться. И еще: теперь она и в самом деле работает в художественной галерее, но так было не с самого начала.

Правда звучит иначе. Осенью 2005 года Тома пригласили в Рим принять участие в театральном проекте о гибели судна с африканскими беженцами. Неподалеку от Сицилии корабль, принадлежавший торговцам людьми, был атакован и потоплен, а итальянское правительство даже не попыталось найти ответственных за катастрофу и расследовать ее причины. Трупы — более 300 — по-прежнему оставались на дне моря. Но интерес к этому событию проявили лишь несколько неправительственных организаций да кое-кто из людей искусства и политических критиков Берлускони.

По такому вот поводу Том и отправился в столицу Италии. Он знал, что его друг Клаудио также участвует в проекте. Причем интерес у Клаудио не только профессиональный. Подруга его жизни в свое время приехала в Европу из Африки как раз на одном из таких судов, и ему, конечно, хотелось теперь больше знать об обстоятельствах подобных рейсов. Подруга тоже пришла на встречу и привела приятельницу. Это была Глория. «Глория понравилась мне сразу, — вспоминает Том, — от взгляда ее темных глаз я ощущал слабость в коленях; она задорно смеялась, а двигалась с элегантностью королевы». Как и подруга Клаудио, родом она была из окрестностей Бенин-Сити, столицы штата Эдо в Нигерии. Но тогда Том этого не знал.

Пока шла работа над проектом, Том наблюдал за Глорией. То есть не сводил с нее глаз. Не только потому, что она очень красива. Ему хотелось узнать, насколько верны его предположения. «Свою подругу Клаудио встретил года за два до того в центральной части Турина — в одном из переулков, куда влекут чисто мужские потребности. За первой краткой встречей последовала вторая, потом третья; постепенно установилась связь, поначалу ни к чему не обязывающая, потом все более близкая. А поскольку возлюбленную Клаудио часто избивал сутенер и однажды даже нанес ей опасные для жизни повреждения, тот смог уговорить ее оставить работу и переехать к нему. Эту историю он рассказал мне как-то по телефону. Подруга стоила ему немалых нервов — и тогда, и теперь, — но и делала его счастливым». Том предполагал, что Глория зарабатывает на жизнь тем же способом.

Когда работа закончилась, Том собрался ехать домой, в Геную. Клаудио и обе женщины провожали его на вокзале. «И вот, значит, мы: двое стареющих белых мужчин и две молодые чернокожие женщины. Картина, набившая мне оскомину еще в поездках по Африке и всегда вызывавшая отвращение. Только теперь, когда я сам оказался внутри, выглядело все по-другому. Тогда я не был вовлечен, и мне приходилось соотносить ситуацию только с собственной моралью. А ее, как, к моему удивлению, оказалось, вполне можно держать под контролем». Том заметил, что сердце забилось чаще. Перед отходом поезда они обменялись телефонами; Глория сказала, что тоже живет в Генуе. Том пришел в восторг: казалось, это больше чем просто совпадение.

«Ну да, ты всегда позволял тестостерону собой командовать», — вполголоса произнес я. Снаружи тянулись Левентинские горы; подъехала тележка с едой и напитками, мы взяли по круассану. Прежде Том включал каждую очередную девушку из своего близкого окружения в рейтинговый список, отмечая, насколько она ему понравилась или не понравилась, и даже ничуть не стеснялся ставить ее в известность о текущей позиции в своем списке. А теперь, похоже, угодил в историю, выходившую далеко за рамки прежних авантюр.

В следующие несколько недель отношения развивались. Поначалу Глория звонила Тому на мобильный лишь время от времени, потом почти ежедневно: вернее, делала один звонок, отключалась и ждала, пока он перезвонит. Очень часто бывала грустна, хотя и не говорила об этом прямо: Том чувствовал по ее голосу. Когда он спрашивал: «What are you doing?» («Что ты сейчас делаешь?») — неизменно отвечала: «Nothing» («Ничего»). Иными словами, она где-то подвисала. Или была дома и смотрела нигерийские мюзиклы. Сказать им было почти нечего. Чаще всего она говорила только: «I just wanted to hear your voice» («Я просто хотела услышать твой голос») — на что Том всегда отвечал: «I think of you» («Я думаю о тебе»). И разговор заканчивался.

Вскоре звонков стало недостаточно, они договаривались о встречах. Поначалу встречались в кафе от случая к случаю, потом стали вместе обедать. Больше всего им нравилось закатиться куда-нибудь в бар около полуночи. Том работал в своей студии, пока не объявлялась Глория, и тогда они по спящему городу шли в какое-нибудь выбранное заранее местечко. «Nightwalk» («Ночную прогулку») играл теперь его телефон, когда звонила Глория, и это было уместно. Они разговаривали до тех пор, пока не пора было расходиться по домам. Поодиночке.

Встречи оставались краткими, но сами отношения делались интенсивнее и все больше занимали Тома. Разговоры по-прежнему не выходили за рамки светской беседы. И хотя Том опять и опять пытался осторожно расспрашивать Глорию, стоило ему заговорить о ее прошлом или о том, чем она занимается сейчас, как она умолкала. По ночам разносит газеты, говорила она, это приносит немного денег, оказывает поддержку и черное сообщество в Генуе. Но это было не все. Том чувствовал. Неопределенность настолько выводила его из равновесия, что в один прекрасный день он не выдержал.

Они договорились тогда пообедать у китайцев неподалеку от площади Карикаменто. Глория пришла в элегантном трикотажном пуловере голубого цвета со стоячим воротничком, губы накрашены красным, крупные золотые серьги в ушах, волосы заплетены по-новому. Выглядела фантастически. Как обычно, заказала ризотто с креветками и, как всегда, очень быстро съела. Потом попрощалась и ушла. Еще секунд тридцать Том просидел за столом и отправился следом.

От китайцев Глория шла пешком по улице Сан-Лука вдоль порта. Потом повернула направо, на улицу Маддалены. Том знал эту улицу: в самой старой части города, где во многих домах до сих пор нет водопровода, а желтые таблички предостерегают от крыс; сама улица узкая и темная, окаймленная мелкими ремесленными лавками, парикмахерскими и крошечными закутками для перевода денег онлайн. Вправо и влево от нее расходятся еще более узкие и темные переулки, а в них стоят женщины в типичных позах: выставив согнутую в колене ногу. Глория, хотя и не свернула в переулок, стала расхаживать взад и вперед по улице Маддалены странной шаблонной походкой, какой Том у нее прежде не видел. Мужчины рассматривали ее. Она делала вид, что это ее не интересует, но, когда один из них заговорил с ней, кивнула. И пошла, а тот тип плелся следом метрах в десяти позади нее. Как собака.

Вот так.

«Тут-то тебе уж точно следовало прекратить эти отношения. Но, насколько я знаю, ты сделал ровно наоборот». И хотя доверие, которое связывало нас с детства, никуда не делось, мне было непросто разглядеть в Томе моего прежнего друга. Похоже, наше с ним развитие шло в разных направлениях. «Зачем тебе понадобилось впутываться в столь дикую историю?» Том смотрел в окно на озеро Комо. «Не знаю, — ответил он. — Глория нравилась мне. Мы много смеялись. Я был одинок, она тоже. Почему я должен был бросить ее? Только из-за того, что она продает свое тело? Но я-то познакомился с ней иначе и никогда не видел в ней проститутку».

Когда Глория позвонила в тот вечер, Том не представлял, как себя вести. Он узнал больше, чем хотелось не только ей, но и ему самому. И в соответствии со своим характером выбрал нападение. Ни с того ни с сего огорошил Глорию вопросом, не придет ли она к нему на ночь. Она некоторое время помолчала, потом ответила: «О'кей» — и повесила трубку. Через четверть часа позвонила снова и сказала, что она готова. Вообще-то, добавила она, ночевать дома у чужого мужчины противоречит ее воспитанию и убеждениям. «I am not used to that». Но все-таки она приедет.

Фраза удивила Тома. Несколько часов назад он видел, как она идет неизвестно куда с совершенно незнакомым мужчиной. Похоже, продавать свое тело по нескольку раз в день совместимо с ее моральными принципами, а ночевать вне дома, будучи не замужем, значит, нет. Именно эту позицию она снова и снова утверждала в их отношениях, сказал Том. И всякий раз, когда всплывала эта тема, он спорил и нападал, однако Глория упрямо стояла на своем. Только говорила: «Don't be angry. It's not my fault» («Не сердись. Это не моя вина»). «А чья?» — спрашивал, в свою очередь, Том. Но она не понимала вопроса.

Однако в тот первый вечер дискуссий не было. Том заехал за Глорией, она всунула ему в руки небольшую сумку с пижамой, зубной щеткой, свежей одеждой. Всю дорогу они молчали. И мало чем отличались от обычной пары, которая, устав после работы, возвращается вместе домой. Войдя в квартиру, Глория быстро огляделась, прошла в ванную и стала молча наполнять ванну. Потом убрала волосы под сетку и уселась в воду — не закрывая дверь. Том понял это как приглашение.

Он впервые видел Глорию без одежды. Она была красива, но это странным образом подействовало на него иначе, чем он ожидал. Было ясно, что Глория в беде — и, похоже, серьезной. Для эротики просто не осталось места. Глория, кажется, тоже об этом не думала — вела себя так, словно его присутствие в ванной совершенно нормально и они — брат и сестра. Перед тем, как лечь в постель, Глория сложила одежду с такой безупречной аккуратностью, будто оформляла витрину модного магазина. Потом, дрожа, заползла под одеяло, положила голову на его плечо и через несколько секунд засопела ему в ухо. Том лежал неподвижно и посмеивался над ситуацией. В какой-то момент перед рассветом оба открыли глаза. В соседнем доме, как и каждую ночь, работал телевизор, разбрасывая по переулку каскады разноцветного света. Том посмотрел на Глорию и, заметив отсвет белков ее глаз, сказал: «I know what you are doing in Genova» («Я знаю, чем ты занимаешься в Генуе»). Глория не шелохнулась, глубоко вздохнула и только спросила: «Why?» («Почему?»).

В следующие месяцы они встречались, как правило, раз в неделю; так складывалось. Если после работы Глория должна была прийти к Тому, он готовил для нее ужин, часто одно и то же блюдо — тальятелле с лососем. Ей нравилось. В конце концов она устраивалась в ванне, и Том тер ей спинку. На ночь она оставалась редко, чаще возвращалась к себе.

Тем временем наш поезд дошел до Генуи. Мы вышли и еще некоторое время стояли на платформе; Том продолжал рассказ, пока не пошел дождь. Тогда мы распрощались, но договорились на следующий же день встретиться снова. «Ты узнал еще далеко не все», — сказал Том. Я отправился в отель, смотрел из окна на крыши Старого города и размышлял. Конечно, я знал улицу Маддалены. В ее окрестностях находится один из лучших ресторанов Генуи, а на самой улице — небольшой музыкальный театр. Конечно, я видел там женщин и теперь спрашивал себя, не было ли среди них Глории.

На следующий день мы встретились в недавно открытом баре в переулке Фаламоника, опустились в кожаные кресла, заказали чай дарджилинг и вернулись туда, где прервались: Глория сидит в ванне. «Ванны вошли у нас в привычку», — сказал Том. Начались «разговоры в ванной», как он их назвал.

В один из первых же таких разговоров Глория впервые заговорила о прошлом. Она была старшей дочерью в крестьянской семье. Шестеро детей. Мать умерла при рождении седьмого. У отца больные легкие. Она и старший брат вели хозяйство. Рано утром с двумя пластиковыми канистрами в руках и кувшинами на головах отправлялись к реке, чтобы принести воды. 45 минут туда, 45 минут обратно — с весом по 30 кг на человека. Потом работали в поле до темноты. Глория показала Тому руки. Еще и теперь, год спустя после приезда в Италию, они были в мозолях.

В следующем разговоре Глория объяснила, откуда у нее на теле шрамы. Большой рубец на правой ноге — месть отвергнутого претендента, который пытался переехать ее на машине где-то внизу, возле порта. Прохожие принесли тогда Глорию в больницу. Шрамы на животе, сразу несколько параллельных друг другу, — следы «операции», произведенной еще в Нигерии неким целителем. А вот еще шрамы от операции на слепой кишке, повторенной дважды, поскольку внутреннее кровотечение никак не прекращалось. В целом живот напоминал летнее небо, исчерченное инверсионными следами самолетов: довольно длинные, то широкие, то узкие, они шли с разных сторон, иногда даже пересекаясь. И это только на поверхности. Сколько же шрамов внутри? «Обычно она неподвижно сидела в горячей воде, обхватив ноги руками, голова на коленях. Я пытался представить себе в деталях ее день. Как она встречается с мужчинами. 50 евро за 10 минут тела. Как раздевается, как раздевается он. Мужской запах. Ее нижнее белье. Наверное, и носки снимают не все».

После ванны Глория каждый раз натирала свои половые органы обезболивающей мазью. Том прочитал инструкцию. Его замечание, что мазь не подходит для кожи половых органов и даже вредна для нее, Глория проигнорировала.

В ходе третьего разговора в ванной — Том, как обычно, устроился на унитазе — она рассказала историю своего бегства в Европу. Однажды их дом посетила чужая дама, обладательница всех признаков высокого статуса: дорогая одежда, золото на каждом пальце, шикарный телефон, и приехала она на «Мерседесе». Дама — а она велела обращаться к ней «мадам» — приехала именно к Глории. Она знала, как обстоят дела: мать умерла, отец болен, денег на школу для младших детей нет. Никто не зарабатывает. Европа — просто рай, объяснила «мадам». Она могла бы устроить так, чтобы семья Глории быстро разбогатела. Нужно только довериться ей. Она может переправить Глорию в Италию, где та будет помощницей по хозяйству у богатых белых: стабильность, хорошее обращение, все-все. Но только, добавила «мадам», это, конечно, стоит денег. За «переправку и сопровождение» она потребовала от Глории 50 000 евро, которые та будет выплачивать потом, в рассрочку.

Глория согласилась. Да ей ничего другого и не оставалось. Давление семьи, других родственников было огромным; все надеялись извлечь выгоду. Она была избранной, ей выпала великая судьба. Сомнений ни у кого не было, иначе говоря, никто не вступился за Глорию — а ведь осенью 2004 года, когда она покидала страну, всем в Нигерии было уже известно, что молодые чернокожие женщины в Европе работают вовсе не помощницами по хозяйству: их принуждают заниматься проституцией. Так что семьи соглашались осознанно, на этом была построена вся система: родители добровольно отправляли дочерей в самые глубокие бездны современного рабства.

И вот уже больше года Глория в Италии; приехала на надувном плоту, без воды и бензина четыре дня дрейфовавшем в море по палящей жаре между Ливией и Лампедузой; рядом с ней разлагались трупы. Местные представительницы «мадам» тут же переправили Глорию в Северную Италию и там пристроили к ремеслу, но долг ее с тех пор почти не уменьшился. Она позволяла себе роскошь соглашаться не на каждое предложение, и это стало известно. По счастью, срабатывал здоровый инстинкт, предохранявший ее от полного физического и психического разрушения, но доходы становились все меньше. Скоро она уже не могла выплачивать долг, не могла поддерживать семью, а в конце концов не могла даже платить арендную плату за комнату, где принимала клиентов.

«Важно, что Глории действительно было плохо, — сказал Том. — Это давало мне шанс отговорить ее от такой работы». Ей грозила реальная опасность. В среднем в Италии каждую неделю убивают нигерийскую проститутку — как правило, клиенты, но иногда и так называемые братки («bros»). «Братки» работают на местных «мадам», выбивают деньги. Все средства хороши: от изнасилования и избиения кожаными ремнями до нанесения тяжких увечий. «Жуткий бизнес, Глория во всем этом, и…»

«…И ты, конечно, должен ей помочь. Большой белый мужчина спасает маленькую черную женщину. Да только потому, что ты не хотел делить ее с ордами других! И это ты преподносишь мне как гуманизм?!» Том засмеялся и покачал головой. Мы спорили с ним и раньше, разве что тогда речь шла, как правило, о достоинствах тех или иных рок-групп, а не об этике. «Другие мне были по барабану, — сказал он. — Будто они на другой планете». Тут он слегка подался вперед: «И секса у нас не было, так что брось. А вот спасти… Такое желание было, да. Я ведь уже оплачивал тогда школу для младших братьев и сестер Глории, спонсировал покупку бака для воды в семью, старший брат с моей помощью смог пойти учиться на столяра, даже бабушка была похоронена за мой счет. И это без всякого секса». Он перечислял добрые дела, словно кающийся грешник в исповедальне, жаждущий отпущения грехов.

Том пытался разузнать, как можно помочь Глории выбраться из такой жизни. Выходил на контакт с разными церковными и государственными организациями, ставившими перед собой задачу помогать чернокожим рабыням. Больше всего ему приглянулся «Проект “Санрайз”» (Progetto Sunrise), организация при муниципалитете Генуи. Если женщина присоединяется к нему, ее направляют в учебное заведение монастырского типа, где она проходит многоступенчатый процесс социальной реабилитации. Помимо курсов итальянского языка и психологической помощи ей обеспечивается базовое профессиональное обучение на парикмахера, портниху или сиделку. Вдобавок легализуется пребывание в Италии. Она получает вид на жительство, а нигерийское посольство выдает новый паспорт. Те, кто готов к тому же назвать имена «мадам» и связанных с ней людей, попадают под программу защиты свидетелей.

Концепция «Проекта “Санрайз”» показалась Тому многообещающей. Глория выберется из ямы, получит поддержку, обучение и шанс на новую жизнь. Для нее — сплошные плюсы. Так он считал. Но он заблуждался. Вернее, даже не подозревал, сколь велико психологическое давление, под которым находится Глория. Затылком она всегда чует дыхание вуду. Прежде чем Глория покинула Нигерию, милая дама на «Мерседесе» гарантировала себе получение денег, подключив к делу шамана вуду. В Нигерии шаманы вуду вызывают у людей огромное уважение и не меньший страх: ведь они напрямую связаны со всеми мыслимыми богами и способны убивать силой духа — даже на расстоянии. Они нередко кооперируются с торговцами людьми, становятся частью системы. Шаман потребовал обрезки ногтей Глории, нижнее белье и лобковые волосы. И сделал надрез ножом на ее коже, чтобы потекла кровь. Смешав, положил все это в жестянку. Глория должна была поклясться, что выплатит 50 000 евро до последнего цента и никогда не станет доставлять неприятности. В противном случае на нее обрушится гнев богов, а это много хуже, чем она может себе даже представить. Это подействовало и действовало до сих пор. Глория испытывала невообразимый ужас при одном воспоминании о клятве. Стоило Тому заговорить об этом, она тут же начинала трястись, жаловалась на головную боль и пряталась под одеялом.

Несколько месяцев Том пытался убедить Глорию оставить свое занятие, но она и слышать ничего не хотела. Однако время работало на Тома. Как-то раз полицейские на улице Маддалены проверили у нее документы, и она на два дня загремела в тюрьму, поскольку ничего, кроме грубой подделки паспорта, у нее не было. Тому пришлось нанять адвоката по вопросам миграции, чтобы ее не выслали из страны. Потом вдруг бесследно исчезла одна из подруг, и Глория провела несколько бессонных ночей, но заявить о пропаже в полицию не посмела. Это тоже пришлось сделать Тому, что, разумеется, повлекло неприятные вопросы к нему со стороны полиции. Неделю спустя подругу нашли в доме на отшибе, в цепях и в крови. Все это сильно подействовало на Глорию. Настолько сильно, что она решилась перевернуть свою жизнь.

5 марта 2006 года в 11 часов утра мобильный телефон Тома заиграл «Ночную прогулку». Глория звонила в необычное для нее время. Как правило, часов до двух дня она спала. Том был в Швейцарии по делам и ощутил раздражение: слишком уж часто Глория попадает в неприятности, а ему приходится ее вытаскивать. Но она только сказала: «I'm ready» («Я готова»).

На следующий день Том вернулся в Геную, чтобы сопровождать Глорию на первую беседу. В офисе «Проекта “Санрайз”» ее встретило несколько женщин, среди которых была и бывшая нигерийская проститутка, теперь — социальный работник. И хотя приняли ее очень тепло, Глория впала в панику и хотела убежать; потом, правда, проявила характер и осталась — сидела, съежившись, как мышка в окружении кошек. Только после долгих уговоров начала понемногу рассказывать — очень тихо, со слезами, но правдиво и ничего не упуская. Когда пришло время сказать, кому она платила, Тома попросили выйти.

В тот вечер они открыли бутылку вина. Глория весело танцевала под песню Фрэнки Лаймонза «Why do fools fall in love» («Почему дураки влюбляются»), потом они слегка навеселе отправились в постель и в первый раз несколько сблизились. То есть были без одежды. Последовали осторожные касания, знакомство с другим миром. «Мы не переспали тогда», — говорит Том. Глория просто хотела выяснить, чувствует она еще хоть что-нибудь или нет, и для этого воспользовалась им. Так ему показалось.

«Ага, значит, ты стал для нее еще и секс-терапевтом!» Но Том проигнорировал мой цинизм: сидел, уставившись на сахарницу с белыми и коричневыми кубиками. Я наблюдал за ним и видел по его лицу, что к Глории он действительно относился серьезно. И проглотил замечание о том, что его действия можно ведь расценить и совершенно иначе. Что он беззастенчиво пользовался своей властью над простой африканской крестьянкой. Что он спутал роли: перерастание помощи в секс запрещено категорически.

На следующее утро Глория встала на рассвете и собралась уходить. Сирена в порту возвещала начало рабочего дня. Уже выйдя за дверь, Глория еще раз обернулась и сказала: «I love you». Том удивленно поблагодарил: «Grazie!» — закрыл дверь и зарыдал. «Я знал, что это неправда. С чего бы это ей любить меня. Это не для нее. Она слишком консервативна. Ей предначертан молодой чернокожий из тех же мест, что и она сама, из того же социального слоя, говорящий на ее диалекте. Она слишком независима и своенравна, чтобы по-настоящему интересоваться мной. Но было приятно». Впервые в жизни Том чувствовал, что по-настоящему помог человеку.

Два дня спустя Глория присоединилась к «Проекту “Санрайз”». Рано утром Том привез ее на такси к «сестрам» на Салита-дельи-Анджели, в удаленное уединенное место высоко над городом с видом на Средиземное море вплоть до Чинкве-Терре и до самой Франции. Они обнялись, Глория постучала в огромную зеленую двойную дверь, та приоткрылась, и Глория исчезла внутри.

Том вернулся в город, купил газету и устроился на скамейке возле порта. Он чувствовал себя одновременно счастливым и покинутым и в таком настроении размышлял о собственной жизни и о любви, «пока вдруг не принял, возможно, самое идиотское решение в жизни. А может, одно из лучших своих решений». Том решил погасить долг Глории, тем самым сделав для нее возможным начало новой жизни. Он и раньше обсуждал эту тему с руководительницей «Проекта “Санрайз”», но та настойчиво его отговаривала. Мол, так Том лишь добавит смазки в механизм торговли женщинами. Деньги уйдут в никуда и не принесут пользы никому, кроме нигерийской мафии. Неужели Том и вправду так глуп, что хочет оказать поддержку преступной организации?

Том хотел. «Мне было все равно, какой механизм я приведу в движение. Я хотел помочь Глории. Хотел освободить ее от проклятия вуду, вернуть возможность свободно дышать. И не желал думать о возможных последствиях, брать на себя ответственность за экономические различия между Севером и Югом. Я видел, в чем нуждается Глория — и нуждается сильно, а остальное меня не трогало».

Как бы то ни было, реализовывать свое намерение сразу Том не стал. Ждал, пока Глория успешно закончит курс реабилитации, чтобы быть уверенным, что она окончательно порвала с прошлым. На это потребовалось больше года. Глория начала работать. Женщины из «Проекта “Санрайз”» нашли ей место в художественной галерее. Ничего особенного: следить за тем, как идут дела, отвечать на звонки. Но забот у нее было немало, к тому же это было вполне уважаемое занятие, и она была горда.

Как-то раз в этот период они впервые друг с другом переспали. Глория пришла к нему в свободный вечер. Была зима. Дрожа от холода, они забрались в постель и включили DVD. Но фильм оказался скучным. Вспоминать детали ему не хочется, сказал Том. Ничего особенно возбуждающего в этом опыте не было. «Да и можно ли было ожидать чего-то другого, если к 30 годам женщина сыта сексуальной жизнью по горло до конца своих дней? К тому же я ведь очень далек от ее идеала. Да и она — вовсе не женщина моей мечты. Мы нравились друг другу, но настоящей любви не было. Меня привлекало приключение, Глория видела во мне спасителя. Что было, то было». А без участия сердца — Том разделял традиционное убеждение — хороший секс невозможен.

Снова настало лето. Глории предстояло вскоре покинуть «Проект “Санрайз”» и вновь взять на себя ответственность за собственную жизнь. Том решил: это подходящее время, чтобы выполнить данное себе обещание. В один прекрасный день он отправился в банк и снял необходимую сумму. Достаточную, чтобы расширить автомобильный парк нигерийской «мадам» — не «Мерседесом», конечно, но чем-нибудь вполне стоящим. 30 000 евро. Красной ленточкой Том связал все банкноты вместе, купил игрушечную свинку, прицепил пачку денег ей на спину и поставил посреди комнаты. «Я хотел снять серьезность момента».

Когда Глория обнаружила свинью с таким грузом, она опустилась на колени и так громко зарыдала, что Тому пришлось закрыть окна. По высоте пачки она сразу догадалась, для чего предназначены деньги. И на следующий же день поехала в Милан, чтобы передать деньги местной представительнице «мадам». Чтобы бросить в пасть ненасытной нигерийской мафии работорговцев почти все накопления Тома — только ради отмены проклятия и возвращения в ее родной дом жестянки с нижним бельем и лобковыми волосами.

«Дорогая жестянка», — сказал я, но Том пропустил замечание мимо ушей. Снаружи опять шел дождь, вода устремилась по круто идущей вниз булыжной мостовой. Подошедший официант поставил на стол свечу.

Передача состоялась. В обоих экземплярах примитивного счета, который Глория и сутенерша вели независимо друг от друга, остаток был теперь обозначен круглым нулем. Глория вернулась в Геную в тот же день. Часа в два ночи прибыла в Главный порт, Том встретил ее, и они поехали к ней на квартиру, где на телевизоре теперь разместилась пластмассовая свинка. Глория окрестила ее Свободой. С самого начала воцарилась она там наверху и стоит по-прежнему, как Том недавно успел заметить. Для Глории она символизирует начало новой жизни.

Отношения закончились не вдруг. Глория все увереннее шла своей дорогой, не имея больше долгов; она по-прежнему работала в галерее и теперь была готова к серьезным отношениям, ведущим к свадьбе. Том считал это правильным. «Я не ревновал, наоборот. Наше время закончилось, я мечтал о любви, идущей из сердца». Дошло до того, что он повесил на стене своей студии большой лист, на котором написал: «Генуя без Глории похожа на жизнь, где бывает любовь». С него хватит.

Последнее свидание было летом 2007 года. Они поели в баре и сидели на гранитном парапете у фонтана на площади Феррари. Глория болтала ногами и молчала. Том тоже молчал, но каким-то образом вспыхнула ссора. Без повода, как часто бывает в паре: просто чтобы поругаться. Так и вышло. Когда все было сказано — полная ерунда, — они распрощались. Как хорошие приятели, обменявшись поцелуями в щеку. Она пошла в одну сторону, он — в другую. На следующий день поехал в Швейцарию, она против обыкновения не позвонила. Телефон лежал на сиденье рядом с ним, но «Ночная прогулка» так и не зазвучала.

Прошло пять лет, прежде чем Том и Глория встретились снова. За это время Том успел пожить в Нью-Йорке, попытался там встать на ноги, правда, без особенного успеха. Теперь вернулся, и Швейцария по-прежнему не подходила ему: он опять обосновался на Средиземноморском побережье. И только в январе 2012 года договорился встретиться с бывшей возлюбленной.

Они встретились у большого торгового центра. Том с трудом узнал Глорию. Волосы, теперь с фиолетовыми прядями, были заметно короче, чем раньше. Она не была уже стройной королевой, а изрядно раздалась вширь. И пришла не одна. За руку с ней шла Заза, маленькая дочка. Глория вот уже почти два года была замужем. За Дейвом. Родом из тех же мест, что и она. Говорит на том же языке.

О прошлом Глория вспоминать не хочет. В отличие от подруги Клаудио, не обладает достаточным мужеством, чтобы присоединиться к борьбе против этой формы современного рабства. Ее приятельница написала книгу о том времени, когда была проституткой, а сам Клаудио открыл сайт в интернете, где откровенно высказываются бывшие клиенты, пытаясь убедить мужчин не поддерживать торговлю женщинами своими сексуальными запросами. Впрочем, успехи пока скромные. Каждый год из Африки в Европу по-прежнему привозят по 6000 женщин и принуждают заниматься проституцией. Везут чаще всего в Италию.

В конце мая 2012 года Глория впервые за восемь лет поехала на родину. Чтобы повидать отца, братьев, сестер, представить им мужа и дочку. Она привезла подарки, которые доставили всем море радости. Бесчисленные пакеты вытаскивала она из чемоданов. Бедная крестьянская девушка и впрямь стала успешной европейкой, как когда-то пообещала ей «мадам». Самое неопровержимое тому доказательство Глория представила почти случайно. В сумке зазвонил телефон, и она его вытащила. «Блэкберри», суперновая модель, в ее кругу — несомненное свидетельство статуса. Дети стали выхватывать телефон из рук, она с улыбкой разрешила. Потому что могла себе позволить. Она рассказала об этом Тому по телефону. «В Африке так жарко», — сказала она.

И никто на этой маленькой ферме, затерянной в нигерийском штате Эдо, никогда не узнает, какая жизнь на самом деле ждет чернокожую женщину в Европе. Каково это — чуть не утонуть, пересекая море. Продавать свое тело грязным, пьяным, грубым мужикам. Жить в едва отапливаемой дыре. Месяцами ждать продления визы, которая вновь закончится прежде, чем ты получишь ее. Никто никогда не узнает, как Глория на самом деле пробилась. Глория постарается, чтобы правда никогда не всплыла. Главное — сохранять видимость. Соответствовать представлениям. Клише. Никто не узнает и того, что «Блэкберри» Глория купила не сама. И даже не ее муж.

Я догадывался, что за этим последует. И сказал: «Европа — это миф, ложь, а ты изрядно постарался, чтобы так все и оставалось, ныне и впредь. Как ты можешь?» Том пожал плечами: «Я не могу спасти весь мир. Путь из ада одной только Глории дорого мне обошелся, хотя ни об одном потраченном центе я не жалею. И сегодня, семь лет спустя, каждый раз, когда звонит, она благодарит меня. “You saved my life” (“Ты спас мне жизнь”), — говорит она. И это держит меня на плаву».

«Блэкберри» купил ей Том.

Перевод Елизаветы Соколовой

Понравился материал? Помоги сайту!