Как «старомосквичи» и «новомосквичи» обедают вместе

В ближайшее воскресенье, 25 мая, в рамках проекта «Синема верите» мы будем смотреть программу фильмов про мигрантов. Все подробности — по ссылке!

Игорь Савин — сотрудник Института востоковедения РАН, антрополог, этнограф. Его эксперимент по выстраиванию связей между москвичами и мигрантами проходит в обычном московском дворе в Войковском районе — при удачном исходе найденные способы сможет использовать каждый дом. О проекте с ним поговорила Наталия Зотова.

— Как ваш проект начался?

— Я этнограф и исследователь конфликтов. Мое исследовательское поле — Центральная Азия — постепенно оказалось здесь, в Москве. Уже не нужно никуда ехать, выходишь из подъезда и исследуешь Центральную Азию. И рано или поздно мне надоело только изучать, ставить диагнозы. Хотелось сделать что-нибудь практическое. Я убедил коллег из НКО «Международное ненасилие», что миротворчество нужно в Москве. И еще в 2009 году мы провели исследование в среде мигрантов и москвичей. Вообще мы уходим от слова «мигрант», говорим «старомосквичи» и «новомосквичи». Слово «мигрант» не в равной степени подходит к разным категориям. Исследовали мы, исследовали, и нам показалось, что антиксенофобии недостаточно. Этот хороший человек, а этот ксенофоб, исключим его из общения. А дальше что?

— Ксенофобов надо перевоспитывать?

— Я не верю, что есть нексенофобы. Это вполне нормальное человеческое чувство. Но надо делать так, чтобы это не становилось доктриной, навязчивой идеей. Мы все ксенофобы по отношению друг к другу: любим одно, не любим другое... Работать с ксенофобами надо не путем исключения плохих мальчиков. Нужно создавать ситуации, когда бы проявлять свою ксенофобию было не нужно, невыгодно. Наш тезис — интеграция через решение повседневных задач. Пусть думают друг о друге что угодно, но будут нужными друг другу. Интеграция манифестного характера — фольклорные фестивали, концерты национальной музыки — существует давно и без нас. Но они проходят в одном месте, а ксенофобия проявляется в другом. Мы решили пойти туда, где люди постоянно живут или работают.

— Во дворы?

— Да. Сначала мы проводим исследование — фокус-группы, интервью. Главное — не спрашивать о ксенофобии. «Расскажите о себе: какие у вас проблемы, о чем вы думали сегодня утром?» И фиксируем, когда кто-то начинает вспоминать мигрантов, а мигрант, наоборот, — местных жителей. Вопреки расхожему мнению, количество москвичей, которые начинают говорить о мигрантах, довольно мало. По телевизору много сюжетов об этом, и люди на них откликаются — но в повседневной жизни не фиксируются на этом. И приезжих взаимоотношения с местными волнуют куда меньше, чем с работодателем, полицией. Если рассказывают, то чаще всего не свои реальные случаи, а страшилки из телевизора.

— То есть проблема раздута?

— Это происходит само: такова природа публичного высказывания. Поэтому мы и стали работать не с дискурсом. Я решил не бороться со словами, а создавать ситуации, в которых людям не захочется эти слова говорить. Мы выявили места, где в многонациональных сообществах возникают проблемы, и попытались сделать так, чтобы те самые люди, которые об этом рассказали, поучаствовали в решении проблем.

— Вы прямо тех, кто у вас на фокус-группах говорил ксенофобские вещи, и привели?

— Да, старались их привлечь. Правда, сейчас откровенные ксенофобы у нас в проекте не участвуют, и я об этом жалею.

Корень ксенофобии — не в самом наличии здесь большого количества иначе выглядящих людей и не в каких-то особенностях местных жителей, а в организации. Работодатель — например, застройщик — не развешивает объявления, не проводит с жителями встреч: «Эти люди будут здесь жить, мы их наняли, вы их не бойтесь, они строят нашу Москву». Никакой подготовки общественного сознания, никакого диалога. Их просто привезли — и все. В результате люди смотрят друг на друга как на естественных врагов.

Мы уходим от слова «мигрант», говорим «старомосквичи» и «новомосквичи».

Есть огромное количество людей, которые не заинтересованы в интеграции. Это же огромный теневой бизнес невыплаченных зарплат, сэкономленных социальных страховок... На наш дворовый праздник я приглашал и дворников, и их руководителя — мастера участка. А он отвечает: «Нашим не нужна интеграция, у них и так все в порядке, а вот местные жители — националисты! К тому же говорят, что наша компания деньги ворует». — «Ну так приходите за наш стол, спросите, у кого вы что украли, сдружитесь с ними!» — «У нас нет времени, мы работаем».

— То есть если его подчиненные интегрируются, им будет к кому пойти, кроме как к нему?

— Ну да. Ему нравится быть единственным агентом взаимодействия. Ему выгодно нагнать страху, что вокруг одни националисты.

Эти люди — дворники-таджики во дворе — прямо говорят, что боятся даже участвовать в наших праздниках. Узбеки-строители участвуют, а таджики не садятся за стол, гуляют по кустам вокруг. Слушали, смотрели, мы им оставили блюдо с едой, а потом они нашему коллеге признались: «Как будто дома побывали».

— Расскажите подробнее про праздники.

— Это и есть эксперимент. Мы взяли этническое кафе, хозяин — узбек. Он был заинтересован в лояльности местных жителей, потому что поступало много жалоб. Кафе — это ведь всегда шум, печка работает, пьяные братания или драки... Потом пришли к совету собственников дома. До интеграции им мало дела, но и у них был свой интерес: хотели возродить традиции совместных дворовых субботников и посиделок — а тут мы со своим проектом. Узбекская культурная автономия тоже заинтересована в расширении площадок для диалога.

Мы все ксенофобы по отношению друг к другу: любим одно, не любим другое...

Сначала было несколько встреч внутри кафе. Организация инвалидов привозила своих детей — и им польза. У нас узбекские танцы, девчонки в ярком, как цветы, у детей глаза огромные... Совет ветеранов района тоже с нами.

Потом решили устроить мероприятие на улице. Дворовый праздник был только один — 22 апреля. Мы с девочками из Школы русского языка — есть такая, для детей мигрантов — вместе прибрали территорию, накрыли столы: поставили куличи, сумаляк, узбекское весеннее блюдо... А дом гигантский, 1500 квартир, — и совет дома, хоть и легитимный орган, не охватывает всех. В итоге часть жителей воспринимала это как чужую свадьбу: «Пасха, святая неделя, а у вас узбекские танцы?» Русские, правда, тоже были, но не танцы, а песни — не так заметно.

— Прямо подходили и ругались?

— Больше всего мне понравились именно эти недовольные — они ценнее. Вскоре выяснилось, что дело не в узбеках. Эта группа жителей конфликтует с советом собственников: «Мы бы лучше организовали!» Нашему коллеге из узбекской автономии местная бабушка в глаза кричит, мне неловко, а он говорит мне: «Раз палки в деревья кидают, значит, плоды есть!» Такая восточная мудрость. Значит, задели мы какие-то струны: желание активности обнаружилось у всех частей дома. А одна старушка сказала: «Последний раз в этом дворе так только до войны сидели!»

— То есть все идет хорошо?

— Плохо то, что культурное взаимодействие не пойдет дальше. Взаимодействуют-то не культуры, а люди. Сам факт общего застолья не гарантирует, что вне этого стола дружелюбное общение будет воспроизводиться. Но наше застолье проводится в одном и том же месте, с теми же людьми — это дает гарантии, что люди привыкнут видеть друг в друге партнеров. Мы собираемся там, во дворе, устроить и молодежные конкурсы, и мастер-классы по кулинарии для молодых хозяек, и что-то типа досугового центра для детей. Надеюсь, постепенно мы от культуры уйдем в социальность. Либо в помощь инвалидам, либо в заботу о престарелых, либо устроим школу русского языка прямо во дворе... Главное, чтобы у людей было общее дело. Не праздник, не глобальное «миру — мир», а повседневное дело, нужное всем.

— У вас есть еще эксперимент кроме этого двора?

— Другая наша площадка — бойцовский клуб, где занимаются в основном киргизы (грузчики, бармены, официанты, курьеры) и человек пять москвичей. Мы подумали: расскажем им, какие особенности поведения у разных народов в драке, как определять стиль поведения в конфликте, когда надо убегать, как избежать драки, но не потерять лицо... Проводят занятия психологи, а также сами тренеры и приглашенные борцы с опытом. Все тренеры волей-неволей являются наставниками, проповедниками у своих учеников. Мы только добавили несколько слов про миротворчество. Говорить о результатах рано, но ребята до восьми работают, к девяти приходят на тренировку, а в пол-одиннадцатого усталые, в поту, сидят и слушают нас. Зачем-то им это нужно: человек 15—20 из группы в 20 человек остаются после тренировки. Дальше каждый из них станет «разносчиком» идеи, еще кому-нибудь расскажет.

Дворники-таджики во дворе боятся участвовать в наших праздниках. Узбеки-строители участвуют, а таджики не садятся за стол, гуляют по кустам вокруг.

— Это все — эксперимент, вы вырабатываете модели, а не ждете каких-то масштабных изменений сейчас?

— Да, это модели. Если итоги покажутся нам достойными, мы издадим методички, книжки, на сайт вывесим результаты, по управам разошлем.

Мы уже получили много благодарностей, но это не считается — мы не ради того начинали проект, чтобы накормить сто человек. Со временем сможем просчитать более глубинную пользу. Если этот дом перестанет враждовать — тоже будет эффект. Они получают много денег за наружную рекламу на доме, им есть из-за чего воевать. Вот если мы победим деньги — это здорово, это вам не межнациональные отношения! (Смеется.)

— А если вы составите методички, разошлете, а никакие управы не станут интеграцией заниматься?

— Этого не будет. Еще пять лет назад об этой проблеме никто не говорил. Первый звонок был — Манежка, в 2010-м. С тех пор в каждой префектуре есть человек, который отвечает только за межэтнические отношения. В Москве семь управ. Наша задача — чтобы советы по интеграции были в каждой группе домов. Думаю, в некоторых дворах они давно созданы — неформально. Вот как в одном районе Гааги, там межэтническая общность сложилась интересно: с одной стороны, голландки опасались понаехавших, а с другой, марокканские отцы боялись за своих дочерей. 20 лет назад жители совместно начали патрулировать улицы, и это выросло в целую инфраструктуру. Теперь в районе безопасно, а власти выделили им специальное помещение на первом этаже — для неформальных объединений. Это хороший пример диалоговой площадки. Думаю, мы тоже к этому придем.

— Значит, вы думаете, нашему государству это нужно?

— Государство это постулирует. Наш проект делается на государственный грант. Но они сделали агентами своей деятельности этнические организации, что неверно — получается, таджики будут интегрировать в российское общество таджиков, свои для своих... Создавать диалоговые площадки надо не сверху, через назначенцев, и не снизу, а сбоку. Сообщество по территории и сообщество по работе, по клубу. Любая деятельность поперек этничности — лучшая интеграция.

Понравился материал? Помоги сайту!