Протест три года спустя. Что это было?

Приходите сегодня на показ первой версии фильма ученицы Марины Разбежкиной Маши Павловой «Дорогой дядя Вова» — об узнике Болотной Леониде Ковязине и его семье (в рамках проекта «Синема верите»). Мы продолжим разговор о протесте и его влиянии на общество и отдельные судьбы. Попасть на показ можно по этой ссылке. Обязательно запишитесь — вход строго по спискам!

Ответы на вопросы редакции записали студенты Школы гражданской журналистики Анастасия Платонова и Ренат Темиргалеев.

Олег Аронсон
Александр Архангельский
Александр Баунов
Илья Будрайтскис
Сергей Гандлевский
Наталья Геворкян
Линор Горалик
Антон Долин
Олег Кашин
Станислав Львовский
Кирилл Медведев
Григорий Мельконьянц
Глеб Павловский
Юрий Сапрыкин
Людмила Улицкая

Сергей Гандлевский, поэт

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Я сочувствую этому протесту и уважаю его, более того, я считаю белоленточные акции, несмотря на их очевидное нынешнее поражение, чрезвычайно полезными — просто не всякую пользу можно «потрогать руками». Вот что я имею в виду. Эти события станут — и чем дальше, тем больше — коллективным воспоминанием для поколения, от которого лет через десять-двенадцать, хочешь не хочешь, в силу возраста будет зависеть судьба страны. Такая общая память очень облегчает взаимопонимание: «мы с тобой одной крови, ты и я». И она станет для них таким же паролем, как для старших поколений была память о войне или хрущевской оттепели, 68-м годе или культурном подполье 70—80-х…

2) Какие ошибки совершил протест?

Я охотно принимал участие в каких-то начинаниях («Белое кольцо», «Литературная прогулка» и др.), хотя скептически относился к возможности влиять на нынешнюю власть такого рода действиями: КВН обречен проигрывать уркам, те шуток не понимают. Но атмосфера того времени мне нравилась — этакие «Три толстяка», инсценированные собственными силами на знакомых с детства площадях и улицах. Правда, к сожалению, по уровню развития и во вкусовом отношении собственно шествие, как правило, было на голову выше завершающего митинга, когда на сцену выходили по большей части рутинеры, и становилось неловко, что все эти речевки предлагается сочувственно выслушивать, — но здесь уже можно было закругляться и идти выпивать с друзьями-приятелями.

Расправой 6 мая власть не только отсрочила протест, но и ожесточила его. Следующие протестные толпы не будут, скорее всего, пестреть смешными самодельными плакатиками вроде «За честные амфоры!» и расписанными губной помадой надувными шариками, а оснастятся арматурой и прочими революционными причиндалами. И все из-за тупости и жадности власти. Не стану лукавить, будто меня беспокоит участь этих вороватых жлобов — вовсе нет. Но с пугачевщиной шутки плохи — можно попасть под раздачу ни за что ни про что…

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Как раз общества в наличии и не оказалось. А вот отдельными людьми-участниками — да, было осмыслено, причем по-разному: одни ожесточились и приняли к сведению, что нельзя договориться с властью по-хорошему, а лишь с позиций грубой силы, у других опустились руки (и кто их за это осудит?!), третьи уже эмигрировали или собираются с духом на это непростое решение…

Нынешняя общественная ситуация уникальна тесным соседством таких вроде бы взаимоисключающих чувств, как страх и скука — скука, вызванная отвратительным, как в кошмарном сне, повторением, казалось бы, раз и навсегда пройденного. О «списывании» у эпох прошлого, о б/у и повторах сегодняшней истории говорилось уже не раз. Вот и в связи с делом 6 мая мне вспоминается «История моего современника» Короленко, где рассказано, как трусливая и недальновидная власть наотмашь карала с полуоборота и тем самым, не покладая рук, участвовала в подготовке ужасов ХХ века.

КВН обречен проигрывать уркам, те шуток не понимают.

Олег Кашин, публицист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Сейчас я склонен воспринимать протест 2011—2012 годов как стихийное ультраконсервативное выступление. Люди, НЕ желавшие перемен, протестовали против перемен и настаивали на том, чтобы все оставалось как раньше, как в 2008—2011 годах, то есть настаивали на сохранении статус-кво времен Медведева.

6 мая 2012 года было актом отчаяния, потому что люди поняли, что перемены неизбежны и что завтра президентом снова станет Путин со всеми вытекающими (про вытекающие как-то было понятно — то ли с Поклонной, то ли еще с чего-то, но было ясно, что сейчас начнется что-то невиданное).

А какую роль это все сыграло — ну, в конечном счете, такие вещи помогают примириться с неизбежностью. Ты вышел, ты покричал, ты сделал что мог — твоя совесть чиста.

2) Какие ошибки совершил протест?

Оценить ошибки или удачи можно только в том случае, когда нам известно, кто чего хотел. Формальным лозунгом протеста было «За честные выборы» — то есть какая-то совсем бессмысленная чепуха, типа «Чуров, верни голоса КПРФ и ЛДПР, за которых мы голосовали». То есть если подходить формально, то главной ошибкой было то, что люди в декабре 2011 года вышли на Болотную, а не к Центризбиркому, как предлагал, в частности, Лимонов.

Но поскольку честные выборы были только пустым лозунгом, то реальный интерес разных участников протеста состоял в чем-то другом. Чего хотели покойный Борис Немцов, или Гудков с Пономаревым, или Навальный, я не знаю, поэтому не могу оценить, ошиблись они или наоборот. Могу уверенно сказать, что «болотные» узники могли хотеть чего угодно, только не тюрьмы, так что единственная ошибка, которая кажется очевидной, — это их ошибка, что они поверили лидерам и лозунгам и пришли на Болотную 6 мая 2012 года. Больше ни о ком и ни о чем сказать определенно нельзя.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Нет, не было, но здесь нет никакой особенности именно протестного движения — у нас обществом вообще ничего не осознается, и я уже давно уверен, что это результат сознательной политики, проводимой, вероятно, государством с помощью медиа и, возможно, школы. Разве у нас убийство Немцова как-то осознано обществом, или война на Украине, или Крым, или Беслан? Нет, вообще ничего не отрефлексировано, поэтому было бы странно, если бы протестное движение было как-то особо осмыслено и оценено.

Массовые общественные желания всегда сбываются. Значит, не очень-то и хотелось.

Юрий Сапрыкин, журналист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Движение зимы-2011/2012 началось с эстетических разногласий среднего класса с действующей властью, а закончилось реальными тюремными сроками для политических активистов и наступающей по всем фронтам реакцией. Мятеж не может кончиться удачей (даже если никакого мятежа, формально говоря, не было).

2) Какие ошибки совершил протест?

Понятно, что все это из области сослагательного наклонения, — но если бы Навальный не очутился в СИЗО уже вечером 5 декабря и последующие дни были использованы, чтобы добиться его выдвижения в кандидаты на президентских выборах, все могло бы пойти иначе. Был вопрос про уход на Болотную с площади Революции, на который у меня в те дни был четкий ответ, а сейчас его нет. Были странные каникулы после 24 декабря. Был совершенно политтехнологический, искусственный по своей природе раскол между Болотной и Поклонной — в который определенная часть Болотной тоже начала с радостью играть. Ну и потом, я верю, что по-настоящему сильные и массовые общественные желания всегда сбываются; если по итогам той зимы ничего подобного не произошло — значит, либо желания не были достаточно четко осознаны и сформулированы, либо не очень-то и хотелось.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Мне кажется, протестное движение — это не что-то отличное от общества или противоположное ему, скорее, одно из состояний общества (или как минимум значительной его части). Сейчас это состояние, по большей части, миновало — оно вытеснено куда-то за границы сознания, вспоминать об этом по разным причинам не хочется никому, история этих месяцев не написана и нескоро еще будет написана. У меня тоже не получается думать об этом в каком-то всемирно-историческом контексте, есть только вопрос, который я все время себе задаю, — что можно было бы сделать, чтобы узники Болотной не сели в тюрьму и чтобы Немцов был жив. И это единственный вопрос, где ничего уже не исправить.

Людмила Улицкая, писатель

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Протестное движение трехлетней давности показало, сколь решительно государство в своем нежелании слушать мнение общества, сколь жестоко и осознанно государство отвергает всякую возможность существования обратной связи между мнением общества и действиями власти, как стихийны и неорганизованны протестные действия и как мощны репрессивные силы государства.

2) Какие ошибки совершил протест?

Я не знаю, какие были ошибки. И не в ошибках дело, а в жесткости репрессий.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Мне кажется, что протест был вполне осознан. Но исторически в нашей стране очень слабое общественное и гражданское сознание, слабая организация. Сильно чувство страха. И это чувство страха естественно — страх перед репрессиями в нашей стране всплывает со дна нашей жизни, нашего сознания. И, как мы видим по «Болотному делу», страх этот вполне обоснован: провокация, которая была устроена властью и полностью подчиненным власти правосудием, дала обществу урок: не ходите на площадь! Урок убедительный. Общество сказало: больше не будем. И правда — страшно ходить на площадь. Новочеркасск помним.

Общество сказало: больше не будем. И правда — страшно ходить на площадь. Новочеркасск помним.

Александр Баунов, публицист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Протесты 2011—2012 годов — неожиданный для властей и даже для самого общества массовый приступ гражданского самоуважения в среде горожан умственного труда и сносного уровня доходов. «Приступ» этот возник как на интеллектуальной, так и на материальной базе — на основе потребительской революции «нулевых» и экономического роста. Самоуважение распространилось на требования людей относительно того, как должны быть устроены государство, полиция, налоговая инспекция, транспорт, СМИ. Но самое главное — как должна быть устроена власть.

Нельзя сказать, что Путин победил протест. К 6 мая он уже был более-менее исчерпан. И именно в это время протест стал радикализовываться, предпринимались попытки «подтащить» к нему людей крайне левых и крайне правых взглядов, «лишь бы была движуха». И именно тогда из организации протеста начали самоустраняться интеллектуальные лидеры.

На нынешнюю ситуацию в стране, как ни странно, протесты 2011—2012 годов подействовали и в худшую, и в лучшую сторону. В чем лучшая сторона? У части протестующих был спрос на комфортное государство. Люди привыкли к комфортной сфере услуг, к комфортному потреблению и хотели примерно того же самого от государства — пресловутый спрос на общественные пространства, велодорожки, налоговые инспекции, которые выглядят не хуже, чем торговые центры, и так далее. Этот спрос властью был учтен.

Из минусов нашего протеста — переформатировать власть мы не смогли, но мы ее очень обидели и напугали. Первые два путинских срока власть представляла собой прагматичную, но не идеологизированную диктатуру и не враждовала с городским средним классом. В некотором смысле власть считала, что поскольку средний класс возник как раз в благополучные 2000-е (то есть под ее началом), то эти люди более-менее лояльны к ней и без проблем согласятся на продолжение контракта. А поскольку мы внезапно и неожиданно не стали этот контракт продлевать, власть обиделась. Власть испугалась. В результате мы получили идеологический режим, который, конечно, гораздо дальше от того, что мы хотели в начале протестов.

2) Какие ошибки совершил протест?

Больших ошибок, на мой взгляд, не было. Протест никогда не терял самоконтроля. К счастью, мы не перешли к откровенному насилию. Насилие очень разделяет.

Кроме того, протест был «размышляющим». Все время были попытки сохранить «мостик» между умниками, средним классом и «простым народом». Над людьми, которые ходили на митинги в поддержку Путина, с одной стороны, смеялись, их осуждали, но с другой — очень быстро переходили к рефлексии на тему «А хорошо ли мы делаем, что осуждаем простых людей, которые не имеют таких же материальных и умственных ресурсов?». Что, кстати, вполне характерно для русской интеллигенции — нужно быть с народом, нельзя обижать народ, который тоже страдает, просто не знает почему… Возможно, если бы протест больше принижал своих врагов и ненавидел их, у него было бы больше шансов победить. Но, как мне кажется, скорее, у него было бы больше шансов разорвать общество, поделить на «своих» и «чужих», а тут ничего хорошего.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Скорее нет, чем да. До регионов потребительская революция дошла только в последние годы. Люди видели какой-то рост, у них был страх что-то потерять, им было непонятно, чего, собственно, хотят протестующие. На Украине бросить все и пойти протестовать было не так жалко. В России люди только-только начали ощущать рост, улучшение среды. Это материальная сторона, но есть и моральная: люди не чувствовали, что эта власть для них «чужая». Это была «своя» власть — и культурно, и социологически. Опять-таки в отличие от Украины, где для многих регионов и столицы «донецкие» были отчетливо чужие. И именно поэтому у нас в регионах так легко приняли рассказ о том, что столичные протесты — это какие-то западные проекты, которые делаются на западные деньги. Люди не поняли — зачем все это? «Им там, в Москве, лучше всех живется, и они чем-то недовольны». В этом смысле серьезной попытки осмыслить протест со стороны большинства народа не было.

Переформатировать власть мы не смогли, но мы ее очень обидели и напугали.

Станислав Львовский, публицист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Постфактум очевидно, пожалуй, что протестное движение 2011—2012 годов спровоцировало последовавший за ним консервативный поворот. Скорее всего, последний произошел бы в любом случае — вопрос в скорости и степени радикальности. На тот момент движение позволило городскому среднему классу осознать себя как существующий. На это осознание, чреватое (хотя бы и потенциально) возникновением политической субъектности, последовала быстрая и успешная, хотя, в общем, и несоразмерная реакция. То есть была объявлена всеобщая мобилизация против сконструированного внешнего врага. Убедительного внутреннего врага в автономном, так сказать, режиме по результатам нескольких попыток быстро сконструировать не удалось — но не факт, что это вообще бы не получилось, были перспективные направления.

В какой-то степени движение, может быть, стимулировало возникновение низовых структур, занятых благотворительностью и другими «малыми делами», не знаю. Никаких других последствий оно, как мне представляется, не имело.

2) Какие ошибки совершил протест?

Мне кажется, этот вопрос в таком виде не имеет смысла. Ошибки может совершить движение с ясными целями и политической повесткой. Протест одиннадцатого-двенадцатого года не предложил ни политической повестки, ни хотя бы реальных краткосрочных целей. Он был явлением реактивным, спонтанным и аморфным. Отвергнув идею внутреннего структурирования и политической программы, он с первых дней обрек себя на локальность — и географическую, и социальную. Но ведь и сказать, что это все были ошибки, невозможно — именно потому, что протест остался только протестом, никакой своей дорожной карты он не выработал. При этом мне не кажется, что происшедшее — вина или проблема конкретных фигур. Просто политика, в отличие от спонтанного протеста, — это долгое дело, серьезное. Политический процесс в постсоветской России вообще, по-моему, только начинается — хотя не факт, что он во что-нибудь разовьется, анамнез плохой.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Я не понимаю вопроса. Каким обществом? И в каком смысле «осознано»? Условная «Большая Россия» посмотрела на него, протест, в телевизоре, скорее всего, даже посочувствовала тихо — но, увидев процессы узников 6 мая, охнула, махнула рукой и переключила программу. А того условного сообщества, которое и принимало участие в протестах, после Крыма больше не существует — так что непонятно: кто тут, собственно, должен быть субъектом осознания?

Линор Горалик, писатель, публицист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Я не эксперт и не политолог, мое мнение — мнение сугубо частного лица. Как у частного лица, у меня есть чувство, что сейчас гораздо меньше действий стало совершаться из побуждений чистого общественного энтузиазма. У этого, как мне кажется, есть плюсы: так возникает пусть иногда менее массовый, но зато более структурированный подход к проблематике; для многих участие в протестных акциях было возможностью «увидеть, что есть мы, и показать им, что есть не только они» — сюжет всячески необходимый, но не всегда продуктивный. Он решает для отдельных людей важнейшую задачу: почувствовать, что в хаосе политических репрессий и политического безумия каждый, кто испытывает отвращение к происходящему, не одинок. Однако сейчас создается впечатление, что помимо этого у протестного движения есть шанс задаться вопросами прагматики: как можно действовать дальше, чего можно добиться. Конечно, «задаться вопросами» не означает «найти на них ответы» — но происшедшее изменение в этом смысле кажется мне важным.

У нас на глазах для этих событий создаются различные нарративы, обслуживающие те или иные интересы (что для исторических событий, естественно, нормально). Скажем, с одной стороны идет процесс демонизации оппозиции, протестного движения и «пятой колонны», подстегиваемый властью. Получается пошло, дешево, отвратительно и неуклюже — как давешняя демонстрация перед РБК. С другой стороны возникает, несмотря на эти попытки, очень важный, на мой взгляд, феномен: появляется все больше людей, не причисляющих себя формально к «протестному движению» (и готовых, наверное, изумиться, если бы им сказали, что они — часть протестного движения), но недовольных происходящим в стране, в ее экономике, медицине, образовании. Мы не знаем, как будет складываться прагматика выражения этого недовольства — возможно, совсем не так, как хотелось бы многим из нас, — но, может быть, сейчас окажется очень важно, чтобы те, кто открыто считает себя оппозицией, не сбросили этих людей со счетов, даже если с ними будет тяжело найти общий язык (в конце концов, «оппозиционное движение» в идеале — не только проект интеллектуальных элит, какую бы роль они в нем ни играли). Я понимаю, что это тяжелейшая задача, но вдруг получится.

2) Какие ошибки совершил протест? Что вы скажете о риторике протеста?

Я не чувствую себя вправе испытывать к тем, кто делал большое и важное дело, ничего, кроме благодарности.

В свете сказанного выше я бы сосредоточилась не на той риторике, которая имела место, а на той, которая могла бы возникнуть в будущем. Мне кажется, мы идем к ситуации, когда у нас существует больше одного протестного движения, и риторики у этих движений могут оказаться очень разными. Если бы кому-нибудь удалось включить в свою риторику не только тот факт, что на площадь вышли «мы» — некоторая интуитивно воспринимаемая общность, которая тоже на поверку оказывается, как мы видим, очень неоднородной, — но еще и тот факт, что другие люди (возможно, даже не знающие о наших маршах) могут стать актантами и участниками необходимых изменений, это могло бы оказаться важным. Не исключено, что такая риторика не только помогла бы расширить влияние происходящего, но и сократила бы трагически известную всем дистанцию между протестным движением и людьми, которые не вполне его понимают и не считают, что оно учитывает их интересы. Да и начать лучше учитывать их интересы — это тоже, может быть, помогло бы.

Глеб Павловский, политолог

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Демонстрация 6 мая уже была демонстрацией проигравших. То, что тогда называли революцией, было проиграно еще в конце декабря 2011 года. Потом наступил длительный арьергардный период партизанских вылазок отступающей армии.

6 мая было устроено властями именно для дачи показательного разгромного боя. Причем боя не на площади, а в форме следствия и уголовных дел, когда впервые заработала запущенная медиамашина. Эта машина стала агрегатором одновременно следственных, сыскных и телевизионных мощностей, которые тогда сработались и с тех пор трудятся вместе. Не будем забывать еще, что это было первое действие президента в новом качестве.

Я думаю, это нередкая в истории ситуация, когда движение было в зачатке, но вряд ли могло развернуться широко. Хотя многие его участники считали, что так же, как они, мыслят и чувствуют все. Это иллюзия, которую создают социальные сети.

Можно сказать, что зараженные социальными сетями люди не решились на большую ставку — на спор о власти. И поэтому оказались фактически проигравшими еще до столкновения, до конфликта. Если ты проиграл свою ставку, ты сам превращаешься в ставку, но уже разыгрываемую кем-то другим. И в этом смысле роль, которую сыграло это движение, оказалась ролью пугала, очень удобно и долго прыгающего пугала, которое с использованием медиамашины было превращено в постоянный фактор консолидации провластного большинства. Так продолжалось по меньшей мере два года, пока это движение в этой роли не заменила Украина. Дальше уже политика раскола превратилась в самодвижущийся агрегат.

2) Какие ошибки совершил протест?

Я ведь не говорил об ошибках. Я совсем не уверен, что мы тогда хотели большего. Просто мы политически не потребовали большего и получили меньше, чем было. Ну и это нормально. Мы ведь не хотели ничего другого. Нам нравилось. Как сказал бы психоаналитик, мы получили свое наслаждение. Я думаю, что все, кто участвовал в протестном движении, в разной степени наслаждались этим процессом.

Кто был лидерами движения? Те, кто привозил аппаратуру и оборудовал сцену. Вряд ли это основная функция лидерства. Поэтому лидеров не было, были какие-то фигуры и маркеры, большая часть из которых уже забыла, что они там были. Я думаю, что Навальный что-то испытывал, когда грозил кулаком Кремлю и говорил: «Они там трясутся от страха перед нами! Но мы их не тронем и туда не пойдем». Так что в каком-то смысле это законченный художественный жест, как сказал бы мой друг Марат Гельман, но это не политика.

Я думаю, что все получили искомое, это был такой всплеск политических эндорфинов, которых, однако, не хватило для политической деятельности. А если бы хватило, нам, может быть, самим бы не понравилось. Но за это пришлось кому-то очень дорого заплатить, заплатить зоной, избиением, жизнью, ведь есть и погибшие тоже. Цена была большой.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Спустя три года мы должны ясно и уверенно сказать, что общества в России не существует, существует какое-то количество групп, более или менее не доверяющих друг другу, и гигантские теневые массивы, скрытые от политики и от власти, под названием «подавляющее большинство». Но это суммарное название ничего не значит. Там ведь что-то происходит, люди живут.

Но на самом деле политически большинство деградировало, мы — евразийская зона сплошной политической деградации и отчасти деградации культурной и образовательной. Однако это еще не приговор. Там внутри идут процессы, которые вырвутся наружу уже в гораздо более жесткой форме — и, конечно, уже не в форме 2011 года.

А бывшая протестная команда распалась. Половина ее ушла в группу поддержки власти, многие теперь с той стороны, и даже есть такие, кто сейчас воюет на Востоке Украины. Я знаю таких людей из числа тех, кто был на Болотной 6 мая. А оставшиеся раскололись. Часть поставила в определенной мере крест на стране, они уезжают и рассматривают то, что происходит здесь, как нечто абсурдное, нечто, к чему бессмысленно испытывать сострадание.

Кто-то ушел в профессию, кто-то перешел на предложенное и оставленное властью поле игры и создает маленькие и безопасные оппозиционные партии. Но я думаю, что большинство ушло все-таки в добровольческую, общественную, волонтерскую работу.

В памяти участников что-то, конечно, осталось. Но я думаю, что эта память уже очень различается. Я вижу, что люди вспоминают совершенно разные вещи. Им трудно договориться об общих чувствах и символах. Однако я думаю, что те, кто участвовал, не жалеют.

Наталья Геворкян, публицист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Мне кажется, что движение возникает, когда есть какой-то конкретный повод. Тогда люди понимают, зачем они выходят. Так было после гибели Бориса Немцова. И так продолжается на мосту — волонтеры восстанавливают мемориал на этом печальном месте. Помните, как в «Покаянии» Абуладзе все время откапывали Варлама. Вот здесь то же самое, но с другим знаком. Там откапывали, чтобы бессовестному не было покоя. Здесь восстанавливают, приносят цветы, портрет, флаг, табличку во имя любви и чтобы наша совесть была чиста. В любом случае те митинги 2012 года дали какую-то школу. И организационную, и человеческую, и лидерскую. И понимание, что такое страх, риск. И разговор каждого с самим собой: выйти или не выйти и почему. И кто я, если да, и кто я, если нет.

2) Какие ошибки совершил протест?

Ошибка в том, что мы недостаточно защищали тех, кого посадили после 6 мая. Да, скандировали «Один за всех, и все за одного», но это осталось скорее красивым речитативом. Очень похоже, что люди, способные на протест в России, — бегуны на короткую дистанцию. Пока, во всяком случае. Напряглись и вышли, а потом схлынуло — и пусто. Кроме того, нет никакой системы. Почему по поводу закрытия томского независимого телеканала в Москве вышли единицы? Ведь все же понимают, что это не томская история, а гораздо шире. Впрочем, власть тоже допустила ошибку, устроив показательное судилище над участниками марша 6 мая. Она перешла черту с целью припугнуть. Но для другой стороны, пострадавшей, это означает, что взята еще одна планка в преодолении страха. Теперь люди, которые выходят на улицы, понимают, что их могут арестовать, судить и осудить. Они принимают решение, выходить или не выходить, с учетом этого нового знания. И если выходят, значит, не боятся. Люди, не боящиеся ареста, — это уже некая новая реальность в сравнении с тем же 2012 годом. Они есть. Их, наверное, немного, но их явно больше, чем было три года назад. Все еще превалирует стремление людей к мирным акциям протеста. В этом смысле власти нечего бояться, но она все равно боится. Этот ее страх (и подчеркнутое неуважение) проявляется, например, в том, чтобы загнать оппозиционные шествия и митинги подальше от центра города. Это вызывает раздражение, которого вполне можно было бы избежать.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Мне кажется, что в сравнении с периодом Болотной сейчас раздражения и желания сделать по-своему, без согласования с властью, больше. Впрочем, прошло три года. Было всякое. Люди сидят. Убит один из лидеров протеста. Настроение меняется. Протестное движение в России уже точно переросло этап нежного младенчества. Большинство людей в России, выходящих на акции протеста, делают это не потому, что верят в некий результат, а для того, чтобы не стыдно было смотреть на себя в зеркало. 2012 год с теми массовыми акциями дал чувство локтя, реальное осознание, что не я один в бессильном изумлении смотрю на происходящее в стране, что нас таких некоторое количество. Что нам не все равно. Что не стоит держать нас за идиотов. Выходили и, как мне кажется, будут выходить те, кто не представлен ни одной партией и ни одним депутатом в Госдуме, кого достали ложь, продажные суды и злоупотребления властью на всех уровнях. Конечно, те, кто протестует, осознают, что и почему они делают. Какими бы разными ни были эти люди.

Этакие «Три толстяка», инсценированные собственными силами на знакомых с детства площадях и улицах.

Олег Аронсон, философ

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Протестное движение — это не только митинг 6 мая, но и все те митинги, которые проходили до него и после.

Сейчас эти митинги уже в меньшей степени носят политический характер. Скорее, на них люди убеждаются в том, что не одиноки в своих оценках происходящего в стране. И это знание тоже важно.

2) Какие ошибки совершил протест?

Я не склонен рассуждать в этом ключе. Ошибки неизбежны. Протест всегда в большей степени аффективен, нежели рационален. Потому-то трудно избежать провокаций. 6 мая власть этим воспользовалась сполна.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Я не знаю, что значит «осознавать протест» применительно к обществу. Протест — всегда удел немногих. Общество в лучшем случае может к нему относиться сочувственно, но обычно или негативно, или никак.

Григорий Мельконьянц, сопредседатель совета движения в защиту прав избирателей «Голос»

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Духовный подъем и вера в свои силы, которые стали возвращаться после многотысячных акций, сошли на убыль. Ядро протестного движения столкнулось с преследованием со стороны государственных органов, с разочарованием людей и на время разобщилось. Только в последние недели стала мало-помалу выкристаллизовываться позитивная повестка перед предстоящими выборами. Но протестная деятельность — это, прежде всего, опыт, который стал катализатором развития гражданских проектов и организаций. При сравнительно небольших ресурсах протест научился эффективно разоблачать коррупцию, распространять информацию и даже выигрывать выборы. Оппозиционные силы, которые сегодня не встроены в вертикаль, продолжают оставаться для части российского общества надеждой на перемены к лучшему.

2) Какие ошибки совершил протест?

Основная проблема заключается в том, что оппозиция не научилась говорить с гражданами на понятном им языке, в отличие от государственной пропаганды, которая этот язык использует. Для заявки на перемены сегодня все еще недостаточно активных людей, готовых бороться за свои права.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Основная часть общества знает лишь то, что показывают по ТВ. Поэтому об осознании чего-либо говорить не приходится, у них нет альтернативных источников информации. Люди созревают для социального протеста — против роста цен, снижения уровня жизни. Но они не созрели для политического протеста: смены власти и политического курса.

Антон Долин, кинокритик

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Лично для меня ничего не изменилось. Я принадлежу к числу тихо недовольных протестантов и, можно сказать, стихийных оппозиционеров. Я не могу дать никаких цифр или прогнозов. Для меня протест — способ выразить личное недовольство властью и тем, что происходит в стране, и заодно увидеться с людьми, которые разделяют мои взгляды. Как с давними друзьями, с которыми я только на этих встречах и вижусь, так и с людьми незнакомыми, с которыми интересно познакомиться.

Три года назад я тоже не верил, что подобные движения могут привести к реальной смене власти. Они могут быть только индикатором количества недовольных, и все. Но для меня это мощный импульс, содержание которого крайне просто: «Ты не один. Многие люди думают так же, как ты». Для меня это важно — было и есть — и три года назад, и сейчас.

2) Какие ошибки совершил протест?

Ошибка одна, но капитальная. Та самая ошибка, которую совершало все либеральное и демократическое движение в политике на протяжении последних 25 лет. Это полная неспособность к консолидации. К тому, чтобы создать общую платформу, объединиться вокруг лидера, при этом не создавая культа этого лидера и не превращая его в кумира, понимая, что лидер — это техническая фигура для того, чтобы запустить какие-то демократические процедуры в стране. Вместо этого происходит бесконечное меряние то одним, то другим. Кто честнее, кто последовательнее, кто бескомпромисснее, кто радикальнее. Поскольку меряются люди по разным параметрам, никто не побеждает, а проигрывают все. Мне и тогда это не нравилось, и сейчас не нравится.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

В России большие проблемы с обществом, непонятно, что это такое. И когда мы говорим об «обществе», я ничего об этом не знаю. Я не знаю, поддерживает ли общество Путина и присоединение Крыма или общество в России просто поддерживает любого человека, который сидит у руля, что бы он ни делал. Устроил ядерную войну, лишил население пенсий и зарплат, расстрелял несогласных на Красной площади. Или, наоборот, присоединил Россию к Америке, разделил ее на тысячу маленьких независимых княжеств. Я не знаю, существует ли в России общество, которое могло бы противопоставить свою волю воле человека, стоящего у власти, и сказать: «Нет. Мы не хотим, чтобы все было так, как делаешь ты. Мы хотим иначе. Сейчас нашу волю выражает этот человек, и он ее выполнит».

Нынешняя общественная ситуация уникальна тесным соседством таких вроде бы взаимоисключающих чувств, как страх и скука.

Кирилл Медведев, поэт, публицист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Увы, протестное движение не успело сделать выводы из поражения 2012 года, осознать себя заново до того, как оказалось раздавлено украинскими событиями, и теперь нужно начинать фактически с нуля. Но так или иначе, несмотря на все последующие разочарования, ошибки, деморализацию, в те дни родилось новое гражданское поколение. 6 мая — вообще чуть ли не единственная славная дата в каком-то бесконечном унылом позоре постсоветской истории. Большая часть общества, в том числе молодое поколение 2000-х, тогда если не убедилась, то, по крайней мере, заподозрила, что история развивается не только через политтехнологические аферы с престолонаследием и что у людей, собравшихся в массы, есть иногда возможность очень серьезно на нее повлиять. И вопрос только в том, как этой возможностью воспользоваться.

2) Какие ошибки совершил протест?

Основная ошибка программная — ставка на эфемерную этическую составляющую; на чувство единения всех «достойных», «мыслящих», «цивилизованных», которым не нужно объяснять друг другу, чем плоха эта власть: она плоха тем, что одинаково напоминает им советскую партийную диктатуру. И отсюда же другая проблема — боязнь подорвать это хрупкое единство артикуляцией конкретных позитивных требований, альтернативной политической и экономической программой; представление о том, что достаточно хорошим людям скинуть банду подлецов-узурпаторов — и наступит некое цветение демократии.

Исторически эти ошибки вытекают из сопоставления с 1991 годом, с «цветными», «догоняющими» западный капитализм революциями. Но никакой догоняющей революции у нас не будет. Либо оппозиция выработает новый проект: в хорошем смысле популистский, уравнительный, основанный на критическом приятии советской истории, терпимый к политическим свободам и различиям, но нетерпимый к этническому национализму, дружественный к соседям и привлекательный для них. Либо страна будет дальше деградировать и распадаться под властью людей, приватизировавших все реальные и мнимые достижения народа и народов за много лет.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

К сожалению, пропаганда умело раскрутила тот элемент элитарности, который был в движении. Поэтому сейчас многие воспринимают оппозицию именно как кучку людей со своими особыми интересами. Чтобы общество осознало протестное движение как нечто свое, защищающее интересы большинства, нужно, чтобы нашли общий язык те, кто политизируется сейчас в новых условиях — например, в движении медиков или забастовках авторабочих, — и наиболее демократичная часть оппозиции.

Несмотря на все последующие разочарования, ошибки, деморализацию, в те дни родилось новое гражданское поколение.

Илья Будрайтскис, публицист, активист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Я совершенно уверен, что подводить итоги «болотным» протестам сегодня рано и бессмысленно. В декабре 2011 года началась история, финал которой остается открытым. И это совсем не история милых «русских европейцев», которые надеялись сделать мир вокруг себя немного лучше, но предсказуемо потерпели поражение в неравной борьбе с архаикой, глупостью и жестокостью. Три года назад был открыт период кризиса постсоветского политического и социального порядка вещей, свидетелями развития которого мы являемся и сегодня. И провал, казалось бы, идеально отлаженной машины «управляемой демократии» после 4 декабря 2011 года, и новая, наступательная и агрессивная, риторика «третьего срока», и сознательная провокация со стороны полиции 6 мая, и репрессии, и реакция на Майдан, и Крым, и Донбасс — все это части одного процесса, итог которого нам неизвестен. Одно можно сказать точно — одним из компонентов этого кризиса будет массовое движение, традиции которого были заложены «болотными» протестами. Все это совсем не должно добавлять исторического оптимизма — и не только в связи с другими возможными составляющими этого кризиса, но и потому, что вопрос о программе этого движения, о том, какие силы и для чего могут им воспользоваться, также остается открытым.

2) Какие ошибки совершил протест?

Вопрос об «ошибках» какого-либо движения обычно ставится в связи с ошибками его лидеров, которые не смогли добиться реализации целей, поставленных ими изначально. Но «болотные» протесты — явно не тот случай. Движение началось снизу, без какой-либо политической перспективы, сложившись из этического протеста, смутных либеральных иллюзий и абстрактных требований «честности». Это было эмоциональное и активное нежелание заметного меньшинства общества «жить по-старому», к которому потенциальные «лидеры» просто не были готовы. Энергия либеральных политиков полностью была обращена в попытки удержать это движение под контролем и представительствовать от его имени. На первых порах им это вполне удалось, а затем закономерно привело к его кризису и капитуляции. Я думаю, что реальные возможности добиться каких-то действительных политических перемен были исчерпаны до 6 мая — примерно к концу короткого цикла от думских выборов до президентских. Но потребность в политическом участии снизу никуда не исчезла. Сергей Удальцов призвал выйти 6 мая на улицы тогда, когда никто из либеральных лидеров уже не видел политической перспективы в продолжении протестов — но продолжения требовала уже внутренняя логика движения.

Левые, участвовавшие в протестах, — «Левый фронт», Российское социалистическое движение — настаивали на расширении повестки, на социальных требованиях, на преодолении культурного противостояния «двух Россий», в формат которого движение вполне сознательно загоняли не только власти, но и либеральные лидеры, боявшиеся потерять свою гегемонию. Возможность такого расширения в тот момент, конечно, выглядела крайне маловероятной, но, как теперь становится понятно, именно в этом был единственный шанс спасти протест от поражения.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

«Сознание общества», особенно российского, — странная и нестабильная конструкция. Сегодня на поверхностном уровне «болотные» протесты вместе с Майданом вписаны в это «сознание» как наглядное предостережение от нестабильности, путь к которой преграждает героическая фигура российского президента. Однако что будет, когда на место путинской модели «я или хаос» придет органичное сочетание нарастающего хаоса и нынешней политической системы? В общем, рано судить.

Деятельность оппозиционного комитета была заведомо провальной. Но это был ценный опыт самоорганизации и опыт поражения.

Александр Архангельский, публицист

K списку

1) Как вы оцениваете протестное движение спустя три года после 6 мая? Какую роль оно сыграло?

Если не брать, собственно, строго 6 мая, то это была последняя попытка лояльного оппонирования власти. Если взглянуть на то, чего требовали выходившие, то смысл их социального жеста был таков: «Мы есть, мы другие, мы не вписываемся в существующую модель управления. Поменяйте ее». Все. Ничего революционного в такой постановке вопроса не было и быть не может.

6 мая не совсем похоже на то, что было до него. Это был, с одной стороны, последний выход оппозиционных лоялистов и, с другой стороны, первый выход будущих врагов режима. При этом совершенно не важно, что после этого протест захлебнулся. 6 мая стало точкой перелома.

6 мая стало первым толчком будущего землетрясения. От первого толчка до второго может пройти очень много времени, но он будет. И у меня полное ощущение, что это не будет управляемый городской протест.

2) Какие ошибки совершил протест?

Главной ошибкой стала хипстерская самовлюбленная убежденность, будто бы народ на нас посмотрит, восхитится, зарыдает и пойдет за нами. Это напоминает шестидесятнические иллюзии, как у Окуджавы: «Возьмемся за руки, друзья». Все это было слишком похоже. Но тот, кто немного знает страну, должен был с самого начала почувствовать, что реакция будет противоположна ожидаемой.

Поэтому такая тотальная поддержка Путина большинством и стала результатом этого самолюбования. Никто просто не учел того, что люди разные и страна не состоит из московского продвинутого класса. Все пользовались языком неошестидесятников и удивлялись: «А почему нас не понимают?» А у них проблемы другие, у них язык другой. Трезвость должна быть нормой жизни, и этого ощутимо не хватало: надо было понимать, что ситуация не созрела.

С другой стороны, деятельность оппозиционного комитета была заведомо провальной. Но я считаю, что это стало достоинством протеста. Это был ценный опыт самоорганизации и опыт поражения. Это важный этап развития, и его нельзя было пропускать.

3) Как вам кажется, было ли протестное движение осознано обществом? И если нет, то почему?

Я думаю, что протестное движение забыто абсолютным большинством страны, кроме тех, кто ходил туда. Я думаю, что Олимпиада и Крым перебили всю эмоциональную память о событиях тех лет. В книге всегда помнят последнюю страницу.

Записали Анастасия Платонова и Ренат Темиргалеев

Понравился материал? Помоги сайту!