Снимай — монтируй — отпускай

В ЦВЗ «Манеж» открывается персональная выставка Елены Коптяевой «Развернутое пространство» — второй проект в рамках серии выставок «Отцы и дети», организованной совместно с центром культуры и искусства «МедиаАртЛаб» и галереей «Триумф». COLTA.RU решила рассказать читателям о художнице.

«Искусство для меня — поле эксперимента, меня всегда это устраивало, и пока это устраивает и кого-то еще, кто зовет меня делать выставки. Если этого не будет происходить, я не буду форсировать этот процесс. То, что я художник, — временное явление. У меня нет этой самоидентификации, которую пытаются закладывать в разных школах, — рассказывает Елена Коптяева. — Первоначально я училась в Экономической академии, из меня пытались сделать ресторатора. Потом занялась видео, ушла в документальную среду, пыталась поступить в киношные вузы, но поняла, что там скука страшная. Потом попала в Школу Родченко, познакомилась с Кириллом Преображенским и Антонио Джеузой, увлеклась видеоартом». Потом была Открытая школа «Манеж/МедиаАртЛаб», в которой Коптяева училась последние два года; ее дипломный проект можно было увидеть недавно на выпускной выставке школы в «Рабочем и колхознице».

Художница говорит, что сначала делала документальные и полудокументальные проекты, работала с людьми, а потом занялась видеоинсталляциями: «Не знаю, когда произошел этот переход — видимо, это образовательный момент: ты насматриваешь критическую массу видеоарта 1960—1970-х годов, а Джозеф Кошут тебе говорит, что идея превалирует, давайте-ка занимайтесь ей». Отчасти этот переход совпал с окончанием обучения в Школе Родченко, где царствует видеоарт, и поступлением в школу «МедиаАртЛаб». На вопрос о связи между сменой школы и изменением художественных практик Коптяева отвечает: «Именно потому, что у меня произошел этот переход, я выбрала другую школу».

«Я ничего не исследую — я пытаюсь регистрировать», — заявляет Елена. Действительно, в какой-то момент от слова «исследование» стало рябить в глазах в пресс-релизах и текстах об искусстве. Вообще художественное сообщество очень часто живет как рой, в котором на движения отдельных представителей влияет воздействие остальных. Коптяева, конечно, тоже нередко участвовала в коллективных проектах, но, насколько кажется извне, она в большей мере замкнута в своих работах, чем те, с кем, например, она училась. Когда мне впервые рассказывали про художницу, мне так ее и представили: «Лена не тусуется, занимается своими делами». Имелось в виду в том числе художественное роение: группы, тусовки, взаимовлияние (хочу заметить, что ничего против таких практик не имею, просто это разные способы существовать в искусстве). И потом я увидел, что это так: она старается делать работы без оглядки на произведения художников своего поколения, без подмигиваний коллегам и решения каких-то общих задач. И это важно, потому что про художественные школы — что про Школу Родченко, что про ИПСИ, что про школу «МедиаАртЛаб», что про «Базу» — говорят: там формируется некое сообщество, в котором, как в питательном бульоне, возникают работы. Коптяева, хотя волей-неволей туда и включена, делает усилия, чтобы дистанцироваться от такого влияния.

«Это как раз та ситуация, когда школы оставляют сильный след, — рассказывает она. — Приходишь на выставку того или иного выпускника и сразу видишь: ну да, это Школа Родченко или “МедиаАртЛаб”. И когда ты это осознаешь, то думаешь: нужно ли тебе это или нужно формировать свое собственное высказывание? Приходится лавировать. Как с людьми, я с другими студентами обеих школ много общаюсь, но в художественном плане мне чисто психологически мешает, когда ты ходишь, с кем-то советуешься; я лучше сделаю ошибку, чем идеальную работу, которая будет так сделана, что понравится всем окружающим».

Говоря о своих последних работах, Коптяева выделяет основной сюжет, интересующий ее. Художнице важно, как сочетается то, что мы непосредственно видим, и то, как формируется наше восприятие: «Это ведь не непосредственное видение, накладывается информационная среда — большая совокупность данных. Мы, конечно, имеем некое представление о среде, в которой существуем, и с этим работаем, но мы не всегда можем адекватно оценивать, что когда на нас влияет. Очень много потоков данных, но выбираем всегда какой-то один — нет полной картины, хотя, казалось бы, у нас столько технологий и средств».

Возвращаясь к своей персональной выставке, Коптяева рассказывает, как произошел сдвиг в ее творчестве в связи с темой невозможности непосредственного видения: «У меня там есть работа — ее первую на выставке показывают — переходная от видеоарта к чистой идее, к таким вещам, где нет прямой, линейной нарративности, но есть некие симптомы окружающего нас пространства: это просто видеокартины, которые ты можешь воспринимать независимо от своего опыта, образования, языка, которым владеешь». Во многом к этому ее подвел опыт документалистики, в котором была определенная недостаточность: «В какой-то момент мне стало не хватать прямой передачи, потому что, естественно, документ в наше время невозможен, есть определенная обусловленность, постоянное внешнее влияние. Видео — быстрое медиа, мы только что-то осознали, и это уже переходит в другую область. А через такие инсталляции, где немножко внедряешься в изображение — ты можешь привносить туда графику, совмещения, можешь управлять разными уровнями этого пространства, по идее плоскости, — удается задавать своеобразную глубину».

«Но, может, то, что я сейчас делаю, уже давно устарело и все это напрасно», — смеется художница.

Ее личный, произошедший пару лет назад, переход от документалистики к видеоинсталляциям без особого повествования, по словам Коптяевой, был связан еще и с тем, что она захотела «говорить об общих процессах, а не о личных историях, которые всегда присутствуют в документалистике, превалируют там». Но ничто не вечно. «Сейчас как раз я возвращаюсь к ним, — говорит художница. — У меня прошел этап создания безумных, сложных многоканальных инсталляций. Мой проект на дипломе в “МедиаАртЛабе” — это путь обратно к человеку, к личной истории. Я сейчас делаю много проектов с общественными организациями, с “Мемориалом” — они, может быть, не существуют на территории искусства, но так или иначе влияют на это возвращение».

Впрочем, личная история — не всегда история человека, но иногда и вещей или пространств. «Конечно, — соглашается Елена, — у нас же тоже есть события или объекты, которые как-то функционируют, иногда без ведома человека». Например, Москва-река, вернее, виды на нее с Патриаршего моста, появляющиеся в нескольких работах. «Река у меня везде, — говорит художница. — На нынешней выставке много планов, где фигурирует кусочек реки. Сначала я работала с тем, что мы видим, просто как с плоскостью, с тем, с чем дальше можно работать, с тем, что можно наполнять и изменять. И просто так получилось, что появилось такое место, где в принципе можно снимать все что угодно. Ты используешь это изображение не как носитель неких смыслов, а как материальность изображения. В этом смысле мне было не важно, река это или дорога. Просто так совпало, что большинство моих работ — то, что мы видим, плоское, не имеет в себе никакой глубины, и только под воздействием сложного опыта, который у нас есть, оно наполняется для каждого человека своим содержанием».

Случайна ли эта точка наблюдения? Елена говорит, что специальной привязки к месту нет: «Мне просто был нужен популярный городской пейзаж. Когда ты делаешь работы, где что-то дополняешь или изменяешь, у тебя всегда должна быть какая-то точка входа для зрителя. В данном случае это понятный каждому человеку вид, на который можно посмотреть и начать искать другие хитрости, которые художник мог заложить, а мог и не заложить туда». То есть речь идет об изображении, хорошо нам известном, но абсолютно стертом в нашем восприятии: «Я помню, что у меня по выставке (имеется в виду первая коллективная выставка студентов школы «МедиаАртЛаб». — Ред.) ходили ребята и пытались понять, что же там еще изменено, кроме реки. То, что я заменила один элемент, привело к цепной реакции — человек начинает цепляться, работать со своими стереотипами, у него начинает работать внимание».

Коптяева поясняет, что это за точка входа. По ее словам, это некое «бытовое поле: вид из окна на новостройку в спальных районах или бесконечная череда бетонных заборов, вид на Москва-реку или человеческое лицо. То, с чем мы сталкиваемся постоянно, но на чем совершенно не фиксируется внимание». При этом она говорит, что цель этой уловки — не привлечение внимания зрителя к самим работам: «Я пытаюсь вернуть внимание зрителя к окружающему пространству, чтобы он понимал, как формируется представление о его окружении; что, когда он видит туристический центр Москвы, это не просто Красная площадь со звездочкой, а вся плотность информационного потока, который связан с этим местом».

Несмотря на некоторое возвращение к тому, чем Елена Коптяева занималась первоначально, она все же считает, что чрезмерно долгоиграющими историями — такими, как диплом в Школе Родченко, например, — она больше заниматься не будет. Теперь ее интересуют «быстрые» проекты, а потому ее кредо сегодня: «Снимай — монтируй — отпускай, тебе это больше не принадлежит».

Понравился материал? Помоги сайту!