«Деньги от русских олигархов я получать не хочу»

К опере «Эдип» Джордже Энеску, постановка которой стала одним из крупнейших событий Зальцбургского фестиваля, примыкал цикл концертов «Время с Энеску», где сочинения румынского композитора звучали в самых разных сочетаниях. Кульминацией цикла стала программа, в которой всемирно известная альтистка Табеа Циммерман представила музыку Энеску в окружении сочинений эпохи романтизма и нашего времени.

«Свободы хватает, трудность в том, как ею распорядиться»

— Совсем недавно вам довелось играть много русской музыки — Стравинского, Шостаковича, Прокофьева...

— Я только что приехала из Норвегии, с фестиваля Лейфа Ове Андснеса, программа которого в этом году строилась вокруг музыки Шостаковича. Были и наши современники, в том числе Александр Вустин, которого я играла впервые, и до сих пор я не знаю точно, что думаю о его музыке (улыбается), но это было интересно. Мне бы очень помогло, если бы я лучше знала вашу страну, поездила по ней, но мой личный опыт, связанный с Россией, сводится в основном к музыке и литературе. Российская культура невероятно глубока и богата, полна эмоций, она подобна огромной книге, в которую мне еще предстоит углубиться.

— Из сочинений, сыгранных вами на фестивале, выделяется Альтовая соната Шостаковича.

— Абсолютный шедевр! Невероятный калейдоскоп звуков, чувств, мыслей, отражений своего времени... время, пожалуй, — главная категория этой сонаты. От нее невозможно устать — я ее играю 30 лет, и каждое исполнение абсолютно уникально: время в этой сонате как будто растягивается, расширяется — при таком-то небольшом количестве нот! Там столько значит пространство между ними! Другой такой в альтовом репертуаре нет, это уникальное сочинение. И исключительный опыт для слушателя.

— Важно ли для вас как для интерпретатора знать биографию Шостаковича и обстоятельства создания сонаты?

— Уверена, что это помогает, но также, думаю, музыка сама по себе так сильна, что трогает в любом случае. Это я чувствую и с другими его сочинениями — их язык настолько силен и индивидуален!

— В случае Альтовой сонаты есть еще интересная деталь, которую вы, наверное, знаете: во второй части цитируется неоконченная опера Шостаковича «Игроки», написанная в стол и к моменту премьеры сонаты еще не исполненная.

— Я знала, что это автоцитата, но, представьте себе, не знала, что к моменту премьеры сонаты «Игроков» еще никто не слышал! Это очень интересно, категории «до» и «после» здесь перемешиваются невероятно... На фестивале, слушая много музыки Шостаковича, я была поражена тем, как часто он цитировал себя — не буквально, но на уровне повторяющихся образов, автора которых сразу узнаешь! Они не звучат как «у меня мало идей, поэтому я решил позаимствовать у себя»: нет, они всегда там, где надо (смеется).

— Интендант Зальцбургского фестиваля Маркус Хинтерхойзер — большой поклонник Шостаковича: восемь лет назад он организовал здесь исполнение всех его квартетов, а шесть лет спустя провел цикл «Время с Шостаковичем». Ваша же нынешняя программа относится к циклу «Время с Энеску»; что для вас значит его имя?

— Я люблю его музыку, с удовольствием ее узнаю и думаю, что она обещает еще много открытий. Очень благодарна Маркусу за этот цикл, Энеску того заслуживает. Пьесу «Концертштюк», которую я исполняю сегодня, играют почти все альтисты, я сама играю ее с 14 лет и выступала с ней в Женеве на своем самом первом международном конкурсе в 1982 году! Давно не вспоминала об этом и лишь сегодня вспомнила — во время репетиции в прекрасном зале Моцартеума. Обычно я ее не играю: слишком часто ее играют другие. И я с удовольствием согласилась, когда Маркус предложил построить вокруг нее программу из сочинений, написанных под влиянием народной музыки. Мы могли выстроить ее иначе — скажем, сюда подошел бы и Куртаг, — но, увы, программа не резиновая.

— Ее центр — сочинение «Naturale» Лучано Берио для альта, ударных и голоса в записи, верно?

— Когда зашла речь об идее «Энеску и фольклор», я первым делом предложила именно эту пьесу: диалог между народным голосом, звучащим в записи (это не певец, это уличный продавец, его голос звучит очень сильно и даже настойчиво, поскольку он должен быть услышан на рыночной площади), и альтом, рассказывающим свою историю. Берио — композитор нашего времени, на другом полюсе от которого — народные мелодии, в том числе прекрасная колыбельная в середине, такая трогательная! (Напевает.) И совершенно тональная, в до миноре. А посреди этих мелодий мы слышим абсолютно современные созвучия, куда вторгается голос в записи.

Когда он включается первый раз, для слушателя это шок, верно? А для нас на сцене он — как третий участник ансамбля. Возможно, даже главный. Я очень рада исполнить это сочинение с Кристофом Зитценом, он чудесный исполнитель! Мне его предложил Маркус, обещал, что я не пожалею, и не ошибся: мы отлично проводим время, исследуя ноты. Партия ударных очень свободна: используется несколько инструментов, партия маримбы выписана детально, тамтама тоже... а потом долгий промежуток, где исполнитель может делать почти все, что хочет. Тем интереснее исполнять это сочинение с разными ударниками — каждый из них по-своему отвечает партии альта; в общем, настоящая камерная музыка!

— Так это же она и есть?

— Да, но у ударных более иллюстративная роль, их партия выписана так, что ударник не является равным партнером альтиста, он создает звуковой коллаж, фон. Моя партия все же важнее, здесь очень много ритмической свободы: нет тактовых черт, например. Ритм есть, темп указан, а их нет! Могу показать ноты: видите, очень много решений — за мной, свободы хватает! Трудность в том, как этой свободой распорядиться. Там много элементов микрохроматики, и я вряд ли всегда точна в этих местах. Они ведь написаны как отголоски песен арабского населения Сицилии, с марокканским влиянием: это не наша тональная система. Тут и очень интересные инструментальные эксперименты: технически они ближе к тому, что может изобразить голос, а не инструмент. А ударник все это время может реагировать на мою партию совершенно свободно! Это грандиозное сочинение, дающее альту невероятные возможности, и я пытаюсь исполнять его где только могу — что непросто: найти ударника, найти звукорежиссера, который отвечал бы за фонограмму, найти зал, где оно прозвучало бы как следует, что возможно далеко не везде. Но Моцартеум для этого почти идеален!

«Я — странное существо: не устаю от музыки вообще»

— Как вы стали активной исполнительницей современной музыки?

— Я не собиралась ею становиться. Пока существовал наш квартет Arcanto, там преобладали классика и романтизм, а новую музыку я больше играла как солистка. Сейчас квартета больше нет, и свой репертуар я стараюсь по возможности держать в равновесии. Что же до отношений с новой музыкой, стоит сказать о первой моей премьере — мне было 13, я собиралась участвовать в юношеском конкурсе, и мой преподаватель обещал написать мне для конкурса пьесу. Так появилось первое сочинение для меня — вариации на тему моего имени. Через пару лет мне предложили сыграть «Antiphonen» Бернда Алоиса Циммермана, это оказался серьезный вызов, я не очень понимала, что делать... А затем осознала, что альт как сольный инструмент особенно нуждается в новой музыке! Может, я открыта ей именно потому, что я — альтистка: будь я скрипачкой, возможно, сначала сыграла бы весь большой репертуар... Я счастлива, что эти ранние опыты повлияли на мою игру, но считаться специалистом в узкой области не хочу.

— Брамс, которым вы завершаете программу, тоже постоянно в вашем репертуаре — в 2010 году вы участвовали здесь в двух концертах проекта «Сцены из Брамса».

— Правда? А с кем я играла, не помните?

— С Александром Лонквихом.

— Вспоминаю с трудом... Брамс очень важен для меня, из его камерной музыки я люблю каждую ноту! Как и у Шумана. Еще одна пьеса романтического репертуара, которую я играю сегодня, для меня новая — «Еврейские мелодии» Иоахима, это тоже была идея Маркуса, и я счастлива открыть эту музыку, увидеть, как много Брамс у него почерпнул, каким сильным было влияние Иоахима; этот номер очень украшает программу.

— Вы сказали, что вашего квартета больше нет; отчего?

— Да, мы закончили в 2016 году. Решили сделать перерыв, потом продлили. Это просто произошло — и все. Нам было все труднее найти время для квартета, у каждого еще очень много дел. Сделали паузу и больше не собирались, но воспоминания о квартете у меня самые лучшие: все-таки 14 лет вместе! Я даже не осознавала, что так много.

— Вы упомянули, что играете Альтовую сонату Шостаковича уже 30 лет, а есть сочинения, которые вы играете и дольше, — например, Концертная симфония Моцарта. Вы от нее не устаете?

— Нисколько — от таких шедевров устать невозможно. Там всегда находишь что-то новое, более того: со временем их все труднее играть! Концертную симфонию Моцарта я сыграла в жизни 250 раз, не меньше, с лучшими скрипачами мира и всеми возможными способами; тем сложнее теперь видеть текст как таковой и находить к нему свежий подход. Но от этого не устаешь. Я — странное существо: не устаю от музыки вообще. Я преподаю в Берлине, и мои студенты иногда говорят, что я немного сумасшедшая. Но это так: я прихожу, они начинают играть, моя душа открывается, я счастлива и готова заниматься сколько угодно.

— Как подчеркивается в вашей биографии, с раннего детства ваши музыкальные занятия очень поддерживали родители; в чем это выражалось?

— Поддерживали — и давили. Несомненно, они желали мне добра, но слишком давить на детей — идея неважная: сколько ребенок может заниматься в день без вреда для здоровья и без ущерба для всего остального? Ребенку нужны друзья, игры, а в моем случае давление было объективно слишком сильным. Можно только порадоваться, что это все-таки не разрушило меня. Но другим родителям или учителям подобного не посоветую, а ведь они часто давят на учеников, унижают. Если вы — сильная личность, вас не сломают, но не каждому так везет. Поэтому методы, какими воспитывали меня, по-моему, не должны быть разрешены сегодня.

— Со своими детьми вы их не практикуете?

— Нет, и у этого есть обратная сторона: моим детям 20, 18 и 16 лет, у каждого есть ряд талантов, ни один из которых не выделяется среди остальных. И я испытываю чувство вины за то, что не помогла им в достаточной мере распознать свои главные способности, найти себя. И все-таки верю, что свои пути они найдут. Сама-то я любила музыку и хотела играть, не то чтобы меня заставляли; но занятия с раннего возраста по три часа, не меньше, — это чересчур. Музыка для меня была выходом из строгого мира семьи, поэтому у меня хорошие воспоминания об уроках. Но это шло рука об руку с тяжелым трудом и постоянным стрессом. Едва ли эти методы оправданы моим ранним успехом, удачной карьерой и возможностями, которые она мне открыла; нет. Одно другого не стоит.

«У меня поднялась температура, я не могла играть несколько недель»

— Какие из посвященных вам сочинений наиболее важны для вас?

— Соната для альта соло Лигети — на одном из первых мест: чем больше я играла ее, тем ближе и роднее она мне становилась. Но, хотя она очень помогла мне развиться как альтистке, как музыканту, она очень трудна, и работать с автором было тяжело. В то же время он мне симпатизировал, и это сглаживало его резкие замечания. Из композиторов Куртаг такой же — проявить себя он тебе почти не дает; да, он хочет, чтобы ты наполнил его музыку своей индивидуальностью, но так, как он считает правильным. В то же время я столькому у него научилась! Я восхищаюсь им и благодарна за каждую возможность сыграть ему и услышать его замечания, хотя они могут сильно задеть.

Так однажды было с Лигети, когда он не был доволен исполнением сонаты. Я нервничала, сыграла не лучшим образом и знала это, но он пришел мне специально об этом сказать. У меня поднялась температура, я не могла играть несколько недель. Но затем сыграла сонату еще раз, и автор был доволен. Так что композиторы бывают опасны! Была бы счастлива сыграть «Фрагменты из Кафки» Куртага, будь они написаны для альта, а не для скрипки. Кстати, у раннего Куртага есть прекрасный Альтовый концерт — вторую часть он не разрешает играть, а первая исполняется, и я очень ее люблю.

Для меня писали также израильские композиторы — мой первый муж Давид Шаллон был израильтянином, мы проводили в Израиле много времени. Менахем Висенберг написал для меня сольную пьесу «Monodialogue» — тоже что-то вроде вариаций на мое имя. Очень интересная пьеса, в финале я не только играю, но и пою, применяю разные необычные приемы. Альтовый концерт написал для меня Марк Копытман, после чего Лигети решил посвятить мне сонату: в той же программе исполнялся его Скрипичный концерт, поэтому он был в зале. Так сочинение Копытмана принесло мне большую удачу! Прекрасное сочинение «Monh» (это слово из языка австралийских аборигенов, обозначает что-то вроде «неба») написал для меня композитор из Люксембурга, живущий в Австралии, Жорж Ленц — для альта, оркестра и электроники: ни на что не похожая партитура, концерт нового типа, совершенно особенный для меня опыт.

— Трудно ли работать с композитором над его сочинением?

— Зависит от композитора... С Александром Вустиным в Норвегии, например, сейчас пришлось нелегко. У нас не было общего языка, а переводчик все необходимое выразить не мог. Думаю, выразить это и по-русски было сложно. Хотя Вустин — очень приятный человек, знаете его? Было интересно послушать его сочинения — они такие разные, что определить его стиль, опознать «музыкальную подпись» непросто. Я играла его пьесу «Памяти Григория Фрида», благодаря ей программа сложилась особенно удачно. Музыки самого Фрида я пока не слышала, хотя недавно у себя дома обнаружила партитуру его сочинения для альта, фортепиано и струнных; хорошо бы его выучить!

— Приведу слова дирижера Семена Бычкова: «Контакт с живущим композитором необходим — так мы проверяем свой инстинкт по отношению к музыке прошлого. Вопросы возникают те же самые, которые возникают, когда занимаешься симфонией Бетховена: сразу видишь, где твой инстинкт совпадает или не совпадает с видением автора. И, если он где-то совпадает, этот момент дает тебе больше уверенности и в музыке прошлого». Вы согласны?

— Да, абсолютно, это важнейшая мысль, спасибо: я рассуждаю похоже, что много раз мне помогало — например, с Бетховеном, вызывающим столько вопросов. Общение с живыми композиторами, безусловно, помогает понять композиторов прошлого — Бетховена в большей степени, чем Моцарта или Гайдна. Но и к Бетховену вопросов по-прежнему много. Насчет струнных квартетов особенно: это буквально ящик с загадками.

— Есть ли у вас любимые партнеры по камерному ансамблю?

— Каждый год приносит много новых встреч, и я с радостью вновь играла с Лейфом Ове Андснесом — год назад у нас был прекрасный тур с ним, Кристианом Тецлаффом и Клеменсом Хагеном, мы играли квартеты Брамса. С Кристианом мы знакомы с тех пор, как нам было по 13 лет, вместе играли в юношеском оркестре. С Марк-Андре Амленом только что впервые сыграли Квинтет Шостаковича, и получилось здорово, очень хочется еще выступить вместе. Из виолончелистов мой любимец — Жан-Гиен Керас, мы знакомы с 15—16 лет, играли в квартете. Тонкость его слуха, ума, преданность новой музыке невероятны; мы — большие друзья и выступаем вместе при любой возможности. Сейчас я также могу играть квинтеты с другими квартетами, чего не делала, пока у меня был свой, и играю с квартетом Belcea. Играю с испанским пианистом Хавьером Перианесом: это очень интересный музыкант, мы планируем тур с программой из классики и испанских песен, над аранжировками которых сейчас работаем. С Изабеллой Фауст и оркестром Консертгебау будем играть Концертную симфонию Моцарта, обсуждаем также камерные программы.

«У любого честно заработанного богатства есть предел»

— Собираетесь ли вы в Россию? Последний раз вы были в Москве 10 лет назад, в марте 2009 года, с Альтовым концертом Уолтона.

— Концерт Уолтона очень люблю, он такой красивый! Думаю только, что состав оркестра (МГАСО под управлением Павла Когана. — И.О.) был слишком велик, это против намерений автора: он же сделал потом версию с уменьшенным составом. И все же рада об этом вспомнить. Я хочу приехать в Россию, хотя политическая ситуация и кажется мне непростой. Когда музыка и политика оказываются слишком близки, по-моему, это серьезная проблема. Поэтому мое согласие или несогласие зависит от того, кто меня пригласит и на чьи деньги. Я, например, отказываюсь играть на фестивале в Вербье: там сейчас слишком много денег русских олигархов. По-моему, для музыки это плохо, она существует не для этого.

— Однако Зальцбургский фестиваль, куда вы исправно приезжаете раз в несколько лет, тоже связан с большими деньгами, и многие считают, что атмосфера дорогого мероприятия здесь значит уже больше, чем музыка. С 2013 года существует Российское общество друзей Зальцбургского фестиваля, при поддержке которого, в частности, сюда мог надолго приезжать оркестр MusicAeterna Теодора Курентзиса, это не секрет.

— Я не всегда вникаю в то, кто на какие проекты дает деньги, и счастлива, что могу здесь представлять программы, свободные от любых влияний, как, например, нынешняя. Хотя стоит повнимательнее почитать о спонсорах фестиваля: вижу, что не все об этом знаю. Разумеется, классическая музыка не может жить на самоокупаемости, ей необходимы деньги фондов, спонсоров, государств. Вопрос в том, идут ли рука об руку с деньгами попытки давить. Если кто-то поддерживает культурный проект несколькими миллионами долларов, это может быть делом хорошим, а может быть и попыткой оказания политического влияния. Превращение музыки в бизнес — опасный путь. Я — музыкант, мой труд должен быть оплачен, но если у меня ощущение того, что это грязные деньги, я скажу «спасибо, нет». Я понимаю, что крупный бизнесмен — едва ли такой уж приятный человек; в общении — может быть, но собственной работой миллионы долларов не заработаешь, от работы как таковой они не берутся, у любого честно заработанного богатства есть предел. И деньги от русских олигархов я получать не хочу. Это ответ на вопрос, приеду ли я в Россию: все дело в том, кто пригласит и чей это проект. Главное — чтобы ни один из крупных дирижеров, близких к президенту.

— Вы продолжаете записываться?

— Да, но это уже давно не приносит денег — особенно в академической музыке, тем более в современной и если ты альтист. Думаю, за время работы в студии я научилась столькому же, сколько узнала от всех своих учителей. Сейчас я записываюсь для скромной компании Myrios Classics, фактически это личный проект ее руководителя. Речь не о проданных экземплярах — сегодня говорить об этом смешно, но есть некоторые сочинения, которые я хочу записать. Скажем, «Naturale» Берио; возможно, это будет DVD, а не CD, но о сочинении мне есть что сказать! Хочу записать Альтовый концерт Уолтона. Увы, идея диска как физического носителя все менее актуальна, и не знаю, к чему мы в итоге придем. Вижу по своим студентам: они слушают не диски, а отдельные треки тут и там. А мне это не по душе, я старомодна и все еще люблю диск с красивым буклетом, где есть что почитать. Выпустить сегодня CD — это роскошь.

— Как и купить. Что важного вы записали за последние годы?

— Не все из этого пока вышло. Могу назвать сочинение «Es war einmal...» Йорга Видмана для кларнета, альта и фортепиано: мы записали его с автором и пианистом Денешем Варьоном. Записала также все сонаты и концерты для альта Хиндемита, это был масштабный проект. В сентябре записываю Дивертисмент Моцарта с Даниэлем Сепеком и Жан-Гиеном Керасом, сольный альбом с двумя сюитами Баха и несколькими пьесами Куртага уже почти закончен. Недавно записала для BIS Альтовый концерт Микаэля Жарреля, он тоже посвящен мне. Невероятной сложности сочинение, Паганини наших дней. Одни проекты находят меня сами, как этот (отчего я очень счастлива), другие придумываю сама.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!