Алексей Сахнин: «Вся оппозиция инфильтрована агентами»

Завтра, 5 декабря, у вас в течение всего дня (и только этого дня) будет возможность посмотреть на COLTA.RU фильм Аннекатрин Хендель «Предатели Родины». Это кино, получившее только что престижный немецкий телевизионный приз Grimme, рассказывает о том, как богема в 1970-е и в 1980-е годы сотрудничала со Штази. Показ будет проходить в рамках нового проекта Кольты «Синема верите». Не пропустите!

Тем временем COLTA.RU решила выяснить, как обстоят с вербовкой дела сегодня. Координатор движения «Левый фронт» Алексей Сахнин бежал из России в прошлом мае, когда его предупредили, что следователи собираются предъявить обвинение в организации беспорядков 6 мая 2012 года. Сейчас он живет в Швеции и ждет, пока ему предоставят политическое убежище. COLTA.RU Алексей рассказал, как и зачем вербуют политических активистов в наши дни.

— Как вас пытались вербовать?

— Это происходило дважды, в 2007—2008 годах, позже я, видимо, стал слишком медийным.

Первый раз мне позвонил участковый и попросил зайти. За месяц до этого я потерял паспорт, поэтому ничего плохого не подумал и смело пришел в опорный пункт. Там сидит участковый — я его никогда раньше не видел — и несколько других людей. Начинается разговор, примерно такой: «Ты пойми, дружище, мы тоже за социализм, за равенство и за все хорошее, но у вас в организации дураков много, никто не заинтересован, чтобы были проблемы, мы все за порядок…» Я сначала не врубался, потом сказал, что не понимаю, о чем они, и если от меня что-то нужно — пусть вызывают повесткой. «Зря ты так», — сказали мне. Я ушел и, конечно, сразу рассказал об этом всем знакомым.

Второй раз мне позвонили по телефону. Разговор примерно так строился: «Это Алексей? А вы принципиальный человек?» «Да», — говорю. Повисла пауза — видимо, от меня ждали чего-то другого. «А вы разумный человек?» — «Разумный». — «Тогда у нас есть о чем с вами поговорить. Я полковник такой-то…» Предложил прийти пообщаться. Я сказал: если это официальный разговор — вызывайте повесткой, если нет — я к вам не приду. В нашей среде это неблаговидное занятие, я к вам приду — а мне потом руку подавать не будут. Он начал убеждать: «Да никто не узнает…» Я повесил трубку.

— Существуют ли правила, как реагировать, когда тебя вербуют?

— Конечно, как только звонят из органов и приглашают встретиться без повестки, все сразу пишут об этом в Фейсбук, бьют в колокола, всем рассказывают. Другая стратегия — попробовать понять, чего от вас хотят. Но это чревато тем, что товарищи перестанут вам доверять. Бывает, некоторые по наивности приходят на встречу. Чаще всего на нейтральной территории, в кафе. Уговаривают всегда по одной схеме, чтобы у человека не было угрызений совести, говорят, что мы решаем общие задачи. В самых одиозных случаях предлагают писать регулярные записки и сообщать, кто что делает. Чаще не предлагают ничего конкретного, просто встречаться.

Руки не подадут, убивать не станут, но разговоры типа «А давайте его прессанем» возможны.

Своя специфика в регионах. Например, Барнаул — большой город, а активистов человек сто, и местных «эшников» мало, их все знают. Там отношения менее формальные. Одного нашего товарища там вербовали несколько раз. Он на какое-то время уехал в Москву, вернулся, на акции его увидели опера, подошли, пожали руку: «О, нам без тебя так скучно». Когда вербовали, они ему объясняли, что, с одной стороны, они должны чем-то все время заниматься, с другой — не заинтересованы в эксцессах. Поэтому записки, что с таким-то человеком достигнута договоренность о сотрудничестве, дают им возможность отчитываться, что они работают.

— Бывает ли, что агентов просят не только стучать, но и провоцировать других на какие-то действия?

— Да, хотя чаще это бывают провокаторы, не входящие в организацию. Они просто подходят на акциях, берут телефоны — активисты ведь заинтересованы в прозелитизме. Потом пропадают.

Например, в группе «Левого фронта» появляется новый человек, который неожиданно в частной пьянке уговаривает кого-то что-то поджечь или, к примеру, краской замазать. Кто-то «по синей грусти» это делает, возбуждается уголовное дело, а провокатор исчезает. Я помню с десяток таких эпизодов в регионах. До последних двух лет люди получали условки, но это отражалось на активности организации. Сейчас обстановка стала нервозная, и мы боимся, что начнут сажать.

Маме звонили с моей сим-карты, которую я перед отъездом спрятал.

Этим летом активиста «Левого фронта» в Нижнем Новгороде арестовали за поджог церкви. «Эшники» схватили двух ребят, одного вообще по беспределу: он был несовершеннолетний, его посадили в машину, стали бить и уговорили признать, что он поджег церковь. Он признал, соскочил с общественной деятельности, сотрудничает со следствием и сейчас сидит под подпиской о невыезде. Семью обрабатывают, что парень связался с экстремистами. Был поджог или нет, я не знаю. Ничего точно не сгорело. Может, этот парень и бросил «коктейль Молотова», может, его просто так сломали. Сам этот мальчик не провокатор, просто 17-летний наивный подросток. Но взяли его вместе с другим типом — мы даже фамилию его не знаем, — который постепенно исчез из всех полицейских протоколов. Видимо, был провокатором.

Хотя информаторы попадались нам чаще, чем люди, которые втравливают в уголовку.

— А они могут серьезно навредить?

— У меня есть гипотеза, что скоро в делах по Болотной начнут попадаться анонимные свидетели, люди внедренные или сломанные. Мы не знаем, кто это, но что они дают показания, мы знаем.

— Как реагируют на стукачей в вашей среде?

— Человек будет в полной изоляции точно. Руки не подадут, убивать не станут, но разговоры типа «А давайте его прессанем» возможны. Мы этого не допускаем.

Проблема в том, что человек может быть невиновен. Вся оппозиционная среда инфильтрована агентами и информаторами, но в 99% случаев у нас нет твердых доказательств, и начинается шпиономания, которая очень вредит.

Со стопроцентной вероятностью вычислить информатора трудно. Хотя один раз мы поймали мальчика и девочку, которым говорили проверочную информацию, — а по адресу, который мы им дали, приходили полицейские.

— Кто отвечает за вербовку?

— Как правило, это не ФСБ, больше «эшники» (сотрудники Центра по противодействию экстремизму. — Ред.), сейчас подключился Следственный комитет. Центр «Э» создали на базе УБОПа, «эшники» привыкли работать с бандитами и наркоманами, оттуда вынесен весь их инструментарий, поэтому методы их работы такие брутальные.

— Как по-вашему, зачем по старинке вербовать агентов, когда можно прослушивать телефоны, взламывать почту и Фейсбук?

— Сейчас мы стали заметными, может, нас и прослушивают, но мы не параноики и не можем думать, что всех нас слушают постоянно.

А взлом — это трудоемкий процесс, оперативники — не компьютерные гении. И в Фейсбуке не выкладывают протоколы собраний и информацию об акциях прямого действия — например, что мы собираемся вывесить баннер на колокольню Ивана Великого (а вовсе не взорвать ее, как считают авторы «Анатомии протеста»).

Мне 14 часов демонстрировали, что знают о моих старых друзьях больше, чем я. Это возможно только с помощью личных связей.

Когда ко мне пришли с обыском (в июне 2012 года. — Ред.), оперативники рылись 14 часов и много со мной общались. Демонстрировали, как они осведомлены о «Левом фронте»: «Ну вот есть у вас такой-то, он еще с такой-то живет. Ну как это ты не знаешь? Адрес у них такой-то, увлекаются они тем-то». То есть 14 часов демонстрировали, что знают о моих старых друзьях больше, чем я. Это возможно только с помощью личных связей.

— В СССР членов правозащитного движения часто ставили перед выбором: соглашаться на сотрудничество или уезжать из страны. Так больше делать не принято?

— Нет. Только один раз, когда показали «Анатомию протеста», было ощущение, что ее героев подталкивают к эмиграции. Их пугали, адвокатам шептали: «Все, крышка, 20 лет в колонии “Черный лебедь”». Наружка назойливо ходила в полуметре, создавалось ощущение неправдоподобного ужаса, как будто сейчас начнут расстреливать. А потом наружку демонстративно сняли прямо у Следственного комитета: мол, езжайте куда хотите.

Я уехал, потому что меня предупредили об аресте. Можно предположить, что это был слив, но когда я исчез, меня действительно начали искать. Домой приходили люди в штатском, маме звонили с моей сим-карты, которую я перед отъездом спрятал… Думаю, они не ждали, что я уеду, и действительно хотели арестовать.

— По-вашему, агентов вербуют среди всех политических активистов?

— Да, это происходит не только с левыми активистами, но и с либералами. Ультраправая среда более подвержена такой разработке. Во-первых, наш актив — это идеалисты, для которых этические вопросы очень чувствительны, а в рамках антиэтатистской левой традиции сотрудничество с органами категорически неприемлемо. А для ультраправых это нормально: вот менты — классные ребята, мы же тоже за то, чтобы все в форме ходили. Во-вторых, эта среда более криминализована, правых можно подтягивать за уголовные дела.

— Насколько массово идут вербовки?

— Многие наши активисты рассказывали, что сталкивались с этим. Думаю, обрабатывали так или иначе половину постоянных участников любого активистского сообщества.

Понравился материал? Помоги сайту!