Например, Хаммарбю. Кратно другая жизнь

Текст продолжает совместный проект COLTA.RU с официальным сайтом Швеции в России Sweden.ru — «Например, Швеция». 

Дым без огня

— Ты ж в Швеции был? — спрашиваю я своего друга, геолога.

— Ну, был.

— Ты же не как все — в Стокгольм на пароме и обратно, ты же там в шахты, рудники, в шведскую глушь лазил. Что можешь сказать про шведскую устойчивую архитектуру? — наседаю я.

— Я только на обогатительную фабрику заходил, она устойчивая, ветром не сносит, — отвечает геолог и продолжает: — про архитектуру не знаю, хочешь, про столовую расскажу?

Далее я провела допрос по пунктам: энергосберегающие лампы, розетки, окна, отопление, пыльно ли на дорогах, есть ли раздельный сбор. Минут десять от «Царицыно» до «Павелецкой» я размахивала руками, пытаясь ответить на вопрос друга, который очень хочет мне помочь со статьей: «Ты можешь точно сказать, что значит устойчивая архитектура?» У меня не вышло, вышел друг. Я же погрузилась в уныние: как я буду писать про устойчивость, когда объяснить толком не могу. Единственный человек, которого я знала в мире европейской устойчивой архитектуры, — бельгиец, создатель проекта по «зеленой» архитектуре Archi-Europe Жак Аллард.

Мы познакомились в 2011 году, когда Жак приехал на фестиваль «зеленого» кино Ecocup. Он привез свой фильм «Последний звонок для планеты Земля» — как раз про устойчивую архитектуру.

Я и высокий, ухоженный, чуть загребающий ногами бельгиец — видный мужчина, как сказала бы моя мама, — шли на показ его фильма, который проходил на верхнем этаже бывшей ткацкой фабрики на «Смоленской». Идти надо было по территории фабрики, и тут Жак удивился: изо всех щелей и труб отопления валил пар. Февраль в 2011 году был теплый, снег стаял, солнце светило.

— А почему дым? — спросил Жак.

— Отопление, — ответила я буднично, потому что когда-то тоже задавала этот вопрос и получила такой ответ.

Войдя в зал, Жак испытал еще одно потрясение — помещение топилось, и при этом окна были открыты настежь.

— Почему окна открыты? — удивился бельгиец.

— Жарко же, — пояснила я.

— Отопление работает? — убеждался в очевидном, трогая батареи, Жак.

— Так февраль, а отключают в апреле, — продолжала жечь своими ответами я.

Фестиваль шел четыре дня, и к концу своего пребывания в России Жак объяснил всем, до кого мог донести, что значит «устойчивая архитектура», а Россия молчаливо, но уверенно донесла до Жака, что значит «неустойчивая».

Что же это за устойчивость?

Устойчивая архитектура (sustainable architecture) родилась из общеевропейской политики в области климата и энергетики.

«Трудно указать дату возникновения устойчивой архитектуры. Это было в рамках глобальной повестки устойчивого развития, актуальной и для архитекторов, и для правительств. Может, за точку отсчета стоит взять первые международные соглашения, такие, как Стокгольмская конференция ООН по проблемам окружающей среды 1972 года», — пишет мне португальский архитектор, долгое время работавший в Швеции, Тьягу Феррейра.

При очень большом упрощении два параметра — выбросы СО2 и сокращение энергопотребления — определяют существование человечества на планете. Отличный пример на эту тему был в сериале «Newsroom».

Итак, представьте, что все человечество едет в машине. У нас полный бак, и нам постоянно надо ехать, такая маниакальная идея прогресса, кто ее не знает. Кроме того, машина герметично закрыта и внутрь попадает углекислый газ от отработанного топлива. Чтобы ехать как можно дольше, пассажирам надо сократить расход бензина и свести на нет выхлопные газы, попадающие в салон. Сделать это можно, если прекратить использовать бензин и придумать другой механизм, приводящий машину в движение. Этот новый механизм можно будет назвать устойчивым, потому что при нем все живы и машина едет. Быть устойчивым — это вписываться в окружающий мир, как мишки на картине Шишкина, без нанесения ему ущерба.

И все-таки при чем здесь архитектура, дома, в которых мы работаем и живем? Да дело все в том, что строительство опережает, например, транспорт и промышленность по количеству СО2 и потреблению электроэнергии. Поэтому, как только европейцы приняли в 2014 году общую климатическую стратегию, согласно которой государства-члены, в том числе Швеция, намерены к 2030 году сократить выбросы СО2 на 40%, потребление энергии — на 30% и довести долю электроэнергии из возобновляемых источников до 27%, покатился снежный ком последующих решений.

«Шведские и европейские архитекторы и застройщики привыкли к тому, что требования постоянно ужесточаются. Они живут в этой системе координат, для них нет в этом ничего удивительного. Например, реновации старого жилья и индустриальных территорий: старые дома реконструируются с учетом сокращения СО2 и энергозатрат», — методично поясняет мне наш соотечественник, исполнительный директор Национального агентства по устойчивому развитию Александр Андрианов.

В 2008 году при правительстве Швеции была создана Делегация по устойчивому развитию городов как платформа для всех заинтересованных сторон. Но финансовая сторона вопроса часто носит не сугубо национальный, а общеевропейский характер. Оказалось, что шведские масштабные проекты по реновации — это не только инвестиционные деньги, но еще и гранты Евросоюза и, конечно, заемные деньги из европейских банков. Гранты — самые дешевые деньги — можно получить, только «вписываясь» в европейские целевые программы. Если у застройщика проект, который позволит сократить потребление электроэнергии, то он может претендовать на европейский грант. Деньги от банка тоже можно получить, если проект дома или квартала отвечает общеевропейским целям. Так вот, с миру по нитке, видимо, шведы и насобирали на крупнейшие проекты реновации индустриальных территорий.

Посмотрим на один — самый яркий — пример. Пример называется для русского уха забавно: Хаммарбю.

Камыши, дерево, паром, энергия солнца

Я открываю брошюру «Эта Швеция». Брошюра начинается с раздела «Природа», в который входит топик «Sustainable city planning», что значит «устойчивое городское планирование». А на иллюстрации белые, опрятные, в меру остекленные пятиэтажки подходят вплотную к воде, в которой и отражаются.

«Пригород Стокгольма Hammarby Sjöstad — источник вдохновения для планирования устойчивых городов во всем мире», — гласила подпись под иллюстрацией.

Оказалось — чистая правда, вдохновляются этим примером урбанисты со всего мира, в том числе и российские. Вот и мой собеседник Александр Андрианов бывал в этом районе неоднократно и других возил.

«Хаммарбю — район в Стокгольме, который раньше был портовым. Потом Швеция подала заявку на участие в Олимпийских играх 2004 года и начала строить там Олимпийскую деревню. Игры провели в Греции, а в Стокгольме решили продолжить начатое и строить не жилье для спортсменов, а жилье для горожан, — рассказывает Андрианов. — Когда проект только начинался, тут была заброшенная промзона. Вывезли загрязненный грунт, очистили воду. Но когда попадаешь в Хаммарбю, понимаешь, что этот район устроен по каким-то другим законам».

Хаммарбю достроят в 2018 году, но проектировался район с самого начала таким образом, чтобы сохранить дух, ощущение большого города, а не стать уютным, приятным, но все-таки спальным районом.

Это ощущение города дают несколько высоких зданий, которые расположены у воды с обеих сторон реки Хаммарбю. Они, как геркулесовы столбы, не закрывают вид, а «охраняют» выход в открытое море. Здание вокзала, наоборот, сделано приватным и небольшим. Оно вписано в ландшафт — не дай бог, закроет вид на кромку воды с пляжем. Городской парк разбит в глубине района, чтобы оставить воду доминантой.

«Обычно для городского архитектора большой вопрос, что делать с водной поверхностью: пустить в город или отгородить от жилищ. Здесь вода вписана в город, каналы, набережные, дома, тротуары создают единое пространство. А еще камыши, деревянные мостки, паром — все это делает район особенным, приятным, другим», — рассказывает мне Андрианов, и я, конечно, представляю себе как могу Венецию на шведский манер.

Ну и еще на районе есть опера, построенная в 2011 году, горнолыжные склоны и несколько iconic buildings, в том числе знаковая large-scale пивоварня.

Теперь о том, как обеспечена устойчивость для всей экосистемы.

Хаммарбю тем и удобен в качестве примера, что устойчивая архитектура здесь преодолела стены домов, расположилась на улицах и создала особенный антропогенный биотоп, в который входят и люди.

Прежде всего, материалы стен, крыши, стыки, балконы или их отсутствие — это про то, как сократить расходы на эксплуатацию жилища. Здания расположены таким образом, чтобы максимально использовать солнечный свет, а не электричество, солнечное тепло, а не батареи. Батареи, но солнечные, стоят на некоторых зданиях Хаммарбю и (при том что Швеция — не самая солнечная страна) обеспечивают до 50% потребности здания в отоплении.

В Хаммарбю хотят, чтобы 50% электроэнергии на нужды района они производили сами. В настоящий момент местная ТЭЦ получает энергию от очистки сточных вод и отдает ее на обогрев района. В планах коммуны — охладить эти же сточные воды и запустить их в систему централизованного охлаждения, которая уже существует, но работает на первичной воде. Из сточных вод и остатков пищи можно также извлекать биогаз. Его будут использовать в качестве топлива для городских автобусов. При этом жители Хаммарбю уже сейчас сокращают свое энергопотребление: 15 лет назад район потреблял 200 киловатт-часов в год на квадратный метр, а теперь — 50, включая и тепло, и электроэнергию.

Если бы я жила в Хаммарбю, то в подъезде у меня стояли бы пневмоприемники для разных типов мусора, а остатки пищи я выбрасывала бы отдельно в пакетиках из кукурузного крахмала. А дальше по невидимым трубам мусор уносился бы вдаль от меня, и никогда бы я больше не проснулась в 8 утра от грохота подъехавшего мусоровоза, и никогда бы он не преградил мне выезд со двора.

Пневматическая система доставки мусора к пункту переработки действует как старинная пневмопочта: вжик — и никаких мусоровозов на улицах. Часть мусора отправляется на переработку, а часть сжигается для получения электроэнергии и отопления района.

Еще я бы со смешанными чувствами относила к себе надпись на табличке, которая, как говорят, висит на каждом подъезде в Хаммарбю. На ней указано, сколько человек в этом месяце выбросило мусор не в тот приемник.

После утреннего ритуала выбрасывания мусора в пневмоприемники я бы отправлялась на работу. Упаси бог сесть в собственную машину — это же напрасное использование ресурсов в одно лицо! Шведская коммуна стремится к тому, чтобы 80% тех, кто живет или работает здесь, передвигались на общественном транспорте, велосипеде или пешком.

Коммунары? Именно

Почему я все время говорю о коммуне? Да потому, что дело отнюдь не только в архитекторах и урбанистах. Устойчивость принятых решений гарантируют жители, владельцы зданий и общественное управление.

«Надо понимать, что система собственности в Швеции значительно отличается от российской. Граждане арендуют жилье, а сами дома находятся в собственности у частных лиц или компаний. Владельцы домов принимают решения о технологиях, которые будут применяться в доме, о реконструкции или ремонте. Конечно, они не могут выбросить людей на улицу, но и уговаривать каждого жильца поставить экономичный кран не будут: сделают сами, если им выгодно или требует закон», — объясняет мне Александр Андрианов.

Так, например, за счет владельцев зданий и эксплуатирующих организаций коммуна Хаммарбю собирается сократить потребление воды до 100 литров на человека в день против 200 литров в среднем по Стокгольму. В Москве норма расхода холодной воды на человека — 223 литра, а чтобы мало не показалось, можно еще 166 литров горячей воды добавить: получится 389 литров воды на москвича в сутки — эдак почти в четыре раза больше, чем на жителя Хаммарбю.

На этом сбережение воды не заканчивается. Шведы собираются довести очистку всех сточных вод до того, чтобы их можно было использовать на фермах для полива.

Одним словом, район в нашем с вами воображении превращается в сообщество, которое договорилось идти в «зеленое» будущее.

Кратно другая жизнь

«Приземистые футуристические дома с увеличенной площадью остекления, парящие над камышом пешеходные дорожки, водные каналы и изящные мосты, зелень, отсутствие трафика», — с завистью читаю я еще одно описание района на сайте «Стокгольмский синдром».

Мне для возникновения синдрома хватило 3 минут и 10 картинок. А после того как один из авторов, рассказывающих о Хаммарбю, сравнил его с дистриктом Капитолий из «Голодных игр», я полезла смотреть, почем опиум для народа: сколько стоит снять здесь жилье.

Выяснилось, что студия в 30 метров обойдется мне в 14 тысяч крон в месяц, апартаменты на набережной с видом на озеро обойдутся в 30 тысяч крон в месяц. М-да, я бы на набережной пожила, будь моя воля, конечно, но как бы это сделать?

Я написала своей знакомой по предыдущему тексту о шведских пенсионерах, жительнице Стокгольма Вере Василевич.

— Вера, — интересуюсь я, — оказывается, жилье у вас в устойчивом районе Хаммарбю стоит 14 тысяч крон в месяц за студию площадью 30 квадратных метров.

— Я же говорю, что там очень дорого, — отвечает Вера.

— А в менее современном и устойчивом районе сколько стоит?

— У нас трешка стоит 8 тысяч в месяц, — обозначает мне разницу собеседница.

Я вычитаю и умножаю. В этот момент тренькает Фейсбук, пришло новое сообщение от Веры. И тут как из рога изобилия на меня стали сыпаться ссылки на устойчивые города, районы и дома в Швеции. Самые знаковые — город Мальмё с его историей трансформации из порта в город, приятный для жизни; реконструированный район Гётеборга Гарстен, где город запитан от энергии ветряков. А будете на юге Швеции, заезжайте в коммуну Векшё — это почти Хаммарбю, но с провинциальным уклоном. Вера скинула мне ссылку и на район Нака. Это тоже пригород Стокгольма, только чуть дальше Хаммарбю. Нака, судя по беглому изучению сайта, еще нос утрет Хаммарбю по экологичности. «Были бы деньги, мы бы там все жили», — читаю я сообщение Веры под ссылкой.

Я снова звоню ценителю устойчивости Александру Андрианову с вопросом, почему так дорого-то — неужели престиж столько стоит?

«Послушайте, устойчивое, экологическое, или “зеленое”, строительство кратно повышает качество жизни. Возьмем обычный российский дом с пластиковыми окнами. В наших квартирах концентрация СО2 в помещениях повышенная. А влажность? По нормативам, даже советским, она должна быть около 50%, а в реальности, когда включают отопление, она падает до 20%. Человеку жить в таких помещениях плохо: старики болеют, дети не могут сконцентрироваться. Пластиковые окна зимой не откроешь, а вентиляции нет».

Я открываю форточку своего деревянного окна и с любовью смотрю на щели: пусть будут, вентиляция все-таки, устойчивость.

Модный, шведский, устойчивый, частный — это дорого. Сколько человек в России может жить в домах бизнес-класса, где консьерж и спортивный зал? Из моих друзей только один живет в таком доме.

Сколько человек в Швеции может жить в новом дорогом районе? Мне называли цифру от 3 до 10%.

Но я бы не стала утверждать, что устойчивость по-шведски — это про скромное обаяние буржуазии. Устойчивость архитектуры — скорее, про общественную договоренность о том, что в ближайшем будущем траты ресурсов должны быть сведены к минимуму на фоне комфорта и всеобщего благоденствия.

Новые дома уже сейчас строятся как минимум с учетом сокращения энергопотребления. Общественные проекты — скверы, парки, велосипедные дорожки, набережные — поголовно подчиняются новым нормам, а обстоятельные шведы еще и стараются сертифицировать их по «зеленым» европейским строительным стандартам. Мол, нужна независимая оценка — вот она!

Наши соседи по планете, шведы, как мне кажется, все уже по уши в устойчивости. Но да — от 3 до 10% окунулись в нее с макушкой.

Понравился материал? Помоги сайту!