«ЗИЛ — это агония дракона»

Мы продолжаем наши показы в цикле «Синема верите». 8 октября мы будем показывать замечательный фильм Дарьи Хлесткиной «Последний лимузин». Вот что пишет его продюсер Марина Разбежкина: «У фильма счастливая судьба. “Последний лимузин” получил национальную премию “Лавр” за лучший кинофильм, победил на “Артдокфесте”, назван лучшим на фестивале Docudays, получил приз на кинофестивале “Зеркало”, был показан на телеканалах 24_DOC, ALJ (Великобритания), в Голландии, Норвегии, Финляндии». Попасть на показ можно вот здесь.

— Как вы вообще на эту тему вышли — почему ЗИЛ?

— Когда-то давно Марина Разбежкина предложила своим студентам подумать на тему рабочих: есть они в современной России, нет их, какие они. Я к тому времени уже не была ее студенткой, но услышала предложение, и эта тема меня очень заинтересовала. Моя идея состояла в том, чтобы найти завод обязательно в Москве — этот город в прошлом промышленный, а сейчас совсем нет, то есть завод будет явно умирающий, но с еще сохранившимися заводскими традициями. Я выяснила, что таких заводов в Москве два — ЗИЛ и «Серп и молот». И пока я лазила по интернету, наткнулась на новость: ЗИЛу, который находится в медленной агонии уже лет 20, заказали правительственные автомобили для Парада Победы 2010 года. Тут я поняла, что надо туда срочно попадать. ЗИЛ, мне кажется, наиболее символичный завод для нашей страны. Это первый автозавод Советского Союза, завод-гигант. И они делали те самые «репрезентативные» лимузины, на которых катались Брежнев и прочие ребята.

У нас, по-моему, в тюрьму проще попасть, чем на завод, даже если он уже почти ничего не производит. Сначала мне удалось попасть на территорию без камеры — там много арендаторов, и через знакомых мне сделали пропуск. Я ходила на завод и знакомилась с моими будущими героями. ЗИЛ — это Москва в миниатюре, там есть и гастарбайтеры, и пенсионеры, и студенты, проходящие на заводе практику, и менеджеры, и арендаторы… Не без помощи самих зиловцев, которые прониклись идеей фильма, удалось добиться разрешения на съемку.

— И что вы там увидели?

— Мне хотелось посмотреть, как традиционный уклад завода существует в наше, новое, время. Поэтому в основном я снимала зиловских старожилов, которые за свое дело болеют. И я своих героев полюбила. Например, Михаил Саттаров, директор лимузинового цеха, — образец хорошего менеджера. Ему трудно приходится — на заводе все время сокращения, ему приходится отстаивать своих людей, чтобы никого не увольняли. Он такой патриот завода — очень переживающий. А вот Нина Михайловна — моя любимая героиня из литейного цеха, которая на погрузчике работает, — она человек-механизм. На таких, наверное, и держится и завод, и страна. Она прямо прототип рабочего из советского кино. Лишних вопросов не задает ни себе, ни окружающим — просто делает то, что должна делать. До последнего дня — завод уже развален, закрывается, а она все еще раздает инструкции. А вот Андрей Демьянов, директор литейного цеха, — для меня он трагический персонаж. В фильме он все время сидит и молчит в своем кабинете. Он-то прекрасно понимает, что то, что они там в цеху льют, уже никому не нужно. И он тоже продолжает делать то, что должен: указания давать, по телефону ругаться… Надя, кладовщица, — такая сердечная женщина, мамочка. Она вроде и покрикивает на рабочих, но очень старается их одеть — а у нее ничего нет, один секонд-хенд, все ношеное. Новых-то спецовок уже не выделяют. В конце фильма она даже сама штопает спецовки на швейной машинке. Для создания этих эксклюзивных лимузинов цех позвал обратно пятерых своих бывших сотрудников, уже ушедших на пенсию. Это же очень тонкая ручная работа, специалистов не хватает. В лимузиновом цехе все специалисты высокого класса, даже просто рабочие такие, что не найдешь. И они явно довольны своим делом, своим мастерством. Хотя после развала СССР они вынуждены были работать как ателье — занимались ремонтом и содержанием уже существующих. После перестройки эти штучные машины стали делать на заказ частным клиентам — Назарбаеву делали, например. Объемы остального производства на заводе упали катастрофически: в советское время, мне рассказывали, чуть ли не семьсот автомобилей в день сходило с конвейера, а теперь это были смешные цифры: иногда 20 штук в месяц, иногда одна... При этом завод огромный. То есть это агония дракона.

У нас в тюрьму проще попасть, чем на завод, даже если он уже почти ничего не производит.

— Но дракон-то симпатичный.

— Очень симпатичный, в этом и драма. Времена поменялись, а люди, которые раньше были кем-то, стали никем. В советское время рабочие — это же считалось ого-го, зарплата больше, чем у инженера... А сейчас это лузеры. Там, на ЗИЛе, кстати, много сталинистов работает, у кого-то в кабинете портрет Сталина можно увидеть.

— Получается, эти люди ностальгируют по временам, когда экономикой правил госзаказ, по временам, когда они делали шикарные машины для лидеров, сажающих в психушки диссидентов… То есть они скучают по «империи зла».

— Ну мы же из «империи зла» не перешли сразу в рай. Сейчас тоже времена не самые крутые. Ни для нас, ни для них. Интересно как раз то, что нет черного и белого, однозначно плохого и хорошего. И потом, люди же не рефлексируют: империя, свобода слова… Они прежде всего думают не о политике, а о своих детях, жилье, о том, что им есть. Рабочие в то время жили хорошо. Их ценили, их труд был востребован. Конечно, вопрос, действительно ли нужно было стране столько грузовиков и насколько эффективна была советская экономика, которая в итоге рухнула. Но не рабочие же придумывали план. Фильм для меня о том, что естественная потребность человека — чувствовать себя нужным. Работники ЗИЛа — и таких людей в стране много — оказались не нужны. Проблема в том, что эпоха этих людей кончилась, но сами-то они еще живут с нами, и им не по 90 лет. Советское прошлое живо. ЗИЛ еще в 2012 году был островом советской страны посреди современной Москвы. И сама жизнь подчеркивает ненужность этих людей: отмена этого важного государственного заказа, когда три пенсионера собрали элитные машины вручную, а потом они оказались не нужны.

— Вы же не предвидели этот сюжетный поворот, что заказ отменят. То есть фильм должен был закончиться тем, что рабочие смотрят парад по телевизору и кричат: «Вон наши машины поехали!»?

— Нет, он все равно должен был закончиться закрытием завода. Но, снимая историю лимузинов, мы не знали, конечно, что заказ отменят, — мы готовились снимать машины на параде. Получилось так, что жизнь сделала историю этого распада еще более явной.

— А известно, почему отменился заказ на лимузины?

— Официально неизвестно, но я знаю, что была конкурирующая организация — частное ателье, принадлежащее Дерипаске. Они начинили старые зиловские кузова новой, не аутентичной, начинкой, и именно эти машины пошли на парад. Вмешалась, видимо, какая-то политическая линия, причем о том, что заказ отменяется, на ЗИЛе узнали в последний момент. Завод потом долго надеялся, что Минобороны все же возьмет себе на баланс эти автомобили. Прошел год, если не больше, перед тем как машины решили все-таки продавать частным клиентам. Одну из трех купили — это довольно смешно — какие-то украинские братки в подарок Януковичу. Когда в январе Янукович уехал с Украины и везде появились фото его резиденции, на снимке из гаража я узнала этот автомобиль. А две другие машины так и стоят на заводе, покрытые полиэтиленом.

Естественная потребность человека — чувствовать себя нужным.

— Для вас остатки СССР — это то, что должно умереть?

— Да, это естественно — всему когда-то приходит конец. Я застала последние три года существования ЗИЛа, и мне с первых дней было ясно, что завод умирает: можно считать, что это плохо, можно хотеть его возродить, но было уже поздно. Я всегда была абсолютным антисоветчиком, и мне не жалко сам завод, но я сочувствую этим людям. И наше время пройдет. Но этот переходный период для тех, кто его застает, — большая драма.

— Вроде бы это естественно, что старое уступает место новому. А в фильме это выглядит как трагедия. Финальная сцена, где в бочках жгут старые распоряжения и документы, чтобы согреться, — полный постапокалипсис…

— По сути, фильм о конце эпохи. И этот последний день съемок был настоящим подарком. Предыдущий раз я снимала на заводе целых полгода назад, а тут позвонила героине, и она рассказала: все закрывается, отопление уже выключили, жжем в цеху костер — греемся. Мы пришли. Сначала они жгли дрова, а потом нарыли где-то пачки старых бумаг и стали читать их вслух — и жечь. Я бы сама подумала, что это постановочная сцена, если бы не видела все сама.

— Что стало с вашими героями после того, как завод закрылся?

— Лимузиновый цех — единственные, кто на заводе еще остался. По крайней мере, так было в апреле. Просто никто не знает, что делать с дорогими машинами, которые там стоят, — и кто-то должен их ремонтировать. Глава цеха Саттаров сказал, что ему предлагали интересную и денежную работу, но он отказался — сказал, что на нем весь цех держится, а еще какое-то время цех протянет. Так что он рискует, оставшись со своими лимузинами, остаться потом без работы. Нина Михайловна просто вышла на пенсию, но она активная — у нее зимой лыжи, летом огород… Людмила, выдающая талоны, вышла замуж за украинца и уехала. Кладовщица Надежда нашла работу уборщицы — это и физически тяжелее работа, и вообще явно шаг вниз… Руководитель литейного цеха, кажется, всего лишь год не доработал до пенсионного возраста — ему за вредность полагалась бы ранняя пенсия. Теперь он устроился на ракетный завод в Балашихе, но, говорит, и этот завод скоро закроют.

Я их всех позвала на премьеру — было очень страшно, что помидорами закидают. Но ничего, пережили как-то. Элитный лимузиновый цех только в фильме впервые увидел литейный цех — для них это был какой-то ужас. Еще они волновались, что я мало рассказала про героическое прошлое завода — а то кажется, что сейчас там одни бракоделы и матерщинники, вдруг зритель подумает, что и правильно, что завод закрыли. А женщины плакали.

Если бы завод закрыли 20 лет назад, агонии и трагедии было бы меньше. Эти люди были бы еще относительно молоды и нашли бы другую работу, привыкли бы к новой реальности. Как предпочитаете умереть — сразу или сначала помучиться? ЗИЛ мучился 20 лет.

Понравился материал? Помоги сайту!