Рассеянное тело

Все конфликты, которые в нас дремлют, театр возвращает нам вместе со всеми их движущими силами, он называет эти силы по имени, и мы с радостью узнаем в них символы. И вот пред нами разыгрывается битва символов, которые бросаются друг на друга с неслыханным грохотом,— ведь театр начинается с того момента, когда действительно начинает происходить что-то невозможное и когда выходящая на сцену поэзия поддерживает и согревает воплотившиеся символы.

Антонен Арто. «Театр и чума»

Что ощущаем мы, когда нас нет? Когда порог катастрофической интенсивности переживания сменяется покоем, бесстрастностью и бескрайним горизонтом тишины?

Эти вопросы объединили в своеобразный триптих проекты современного нижегородского искусства. Празднующая 25-летие творческой деятельности группа «ПРОВМЫЗА» (Галина Мызникова, Сергей Проворов) представила первую экспозицию в Арсенале Нижнего Новгорода. Это созданный при поддержке Фонда Михаила Прохорова в рамках конкурса «Новый театр» видеоперформанс «Oratorium SARX SOMA». Владимир Чернышев в контексте своего проекта «Загородные практики» за карантинное время создал инсталляцию «Остановка». В Нижегородском крематории с прошлого лета открыт «Сад им.» — философское и социальное высказывание художников Алексея Корси и Артема Филатова.

Двухчасовой фильм группы «ПРОВМЫЗА» «Oratorium SARX SOMA» прошивают тексты на латыни. Это переведенный манифест реформатора театра Антонена Арто «Театр и чума». Название оратории тоже латинское. Два слова: sarx (мясо, неживая плоть) и soma (тело). То есть «мясо телесности», ее квинтэссенция, одновременно «умершее тело».

Неспешно, тщательно художники развертывают видеофреску на тему ритуала прощания/прощения. Стоящая в заводском цеху огромная конструкция превращается в некую отвесную переправу, принимающую или возвращающую различные тела и грузы. На подвесных крюках и штангах, на носилках и с парашютом двигаются вниз-вверх живые и мертвые тела: от скользящих по горе собак, пытающихся вскарабкаться наверх, до бутафорской потрепанной лошади и спрессованных автомобилей, в воздухе на тросах исполняющих завораживающий траурный вальс. В начале фильма в кучу золы или угля кидаются блестящие металлические предметы. Если прочитать текст Арто, то можно понять, что это подковы, ошейники, а также конская и собачья упряжь. Ее описывает Арто в рассказе о молниеносном и деморализующем действии чумы, вспоминая, как в Ассирии в библейские времена полчища крыс напали на войско и сожрали всю конскую упряжь.

У Арто чума представляет психическую сущность, которая являет духовный облик зла. Она действует молниеносно, поражает органы, ответственные за дыхание и мысль, то есть за энергию самой жизни. И ее уроки для людей равносильны переживанию спектакля. Это чрезмерное и непосильное переживание страдания, причины которого необъяснимы, а само страдание бесполезно. «Точно так же можно допустить, что внешние события, политические конфликты, природные катаклизмы, программность революции и хаос войны, проходя через театр, разряжаются в чувствах тех людей, которые смотрят на них, будто захваченные эпидемией, — сравнивает Арто. — Блаженный Августин в “Граде Божием” подчеркивает это сходство между чумой, которая убивает, не разрушая органов, и театром, который не убивает, но вызывает в сознании отдельного человека и даже целого народа самые таинственные изменения».

Театр воздвижения на пьедестал и погребения иссякшей в чумной (артистической) борьбе телесности нам и показывают художники «ПРОВМЫЗЫ». Повествование складывается в цикл живых картин. Они набухают, сочатся распирающими их скрытыми цитатами, аллюзиями, парафразами… Если чума и театр у Арто действуют стремительно, прожигая все молнией, то хронотоп фильма — это череда стоп-кадров. Образ культуры, изнемогающей под грузом собственных знаний и собственной учености. Каждый план пробуждает референт или из мира классического искусства («Пьета», офорты Рембрандта, Гойи), или из мира интеллигентного кино и живописи СССР (от Тарковского до Жилинского («Автопортрет со сбитой собакой»)), или из образов классиков contemporary art. Являются реминисценции поставангардного театра Ромео Кастеллуччи, романтическая зола ландшафтов и диорам Ансельма Кифера, наконец, отсылки к собственным видео «ПРОВМЫЗЫ» (видеоперформанс 2004 года «Скользкая гора»).

В результате фильм воспринимается как драгоценный кристалл, который, дабы понять его свет и тайны, надо долго, иногда мучительно, иногда в гипнотическом забытьи, подчас в восхищении, с замиранием сердца вертеть в руках. Тогда алхимическая природа рассыпающейся плоти в рассыпающихся, не справляющихся с собственными «многими знаниями» текстах культуры станет ясна во всем своем мудром эсхатологическом величии. Дальше — тишина и волшебная музыка Дарьи Звездиной: оратория на латинском языке для двух голосов — сопрано и баса (Алена Верин-Галицкая и Даниил Шапошник).

Антонен Арто: «Вот тут и начинается настоящий театр. Театр как открытая немотивированность (la gratuite immediate), побуждающая к действиям, не имеющим ни пользы, ни выгоды для практической жизни.

Воздействие сценического чувства с его немотивированностью оказывается бесконечно более ценным, чем воздействие чувства реального».

Немотивированное чувство, воздействующее сильнее, нежели чувство реальное, ожидает посетителя заброшенного садоводческого товарищества, которое находится на проселочной дороге в 50 км от Нижнего Новгорода. Все домики и поля стали настоящим царством энтропии. Постройки ветшают, чернеют и превращаются в уникальные руины, сквозь которые прорастают кусты и цветы. Эту мастерскую выбрал для своего искусства Владимир Чернышев. У него своя метафизика распада/собирания. В чем-то она согласуется с романтическим представлением о руинах как вдохновенных проводниках сознания и чувств к совершенству Бытия через утрату, скол, фрагмент. Домыслить, пробудить воображение в сопротивлении разрушительному потоку времени — вот суть философии руины. Лучше всего руина прижилась в садово-парковом искусстве. В своем заброшенном саду Чернышев создает что-то вроде мистического поместья с обелисками, хижинами, павильонами, тайными письменами, собственной мифологией. Пришла пора выстроить храм философского размышления о пути. Форма украшенной звездами автобусной остановки в лесной чаще выбрана очень кстати. Если идти по заброшенной дороге, то можно выстроить ось от остановки Чернышева до реальной остановки проселочного автобуса, везущего в суетный мир. На остановке Чернышева почти никогда никого нет. Посетители поместья художника — лишь лоси и лисы. Любая транспортная остановка вводит в контекст социальных связей. Но в случае с Чернышевым это социализация нечеловеческого пространства. Бесконечно редуцируемое телесное присутствие.

Тема «рассеянное тело» пронзительно, одновременно смиренно и мудро определяет «Сад им.» — реально устроенный сад, примыкающий к залу с печами кремации Нижегородского крематория. В саду им. любая тема культурного дискурса как-то умаляется, исчезает, рассеивается. По контрасту с барочным многословием торжественного прощания видео «ПРОВМЫЗЫ» художник Артем Филатов никаким культурным кодам не дает взять верх над безмолвием природы. Устроенный им и Алексеем Корси сад (скорби о «них», усопших и рассеянных в пепел) не совпадает с японскими садами мудрости, с европейскими садами искусства царства флоры. В несложном лабиринте присутствуют метафоры разных экосистем (лес, луг, поле, болото). Посажены цветы, травы, кустарники и деревья, живущие в этих экосистемах. Никакого насилия ради эффектов и экзотических красот. Память тут творит сама природа. А храмом является органоподобный музыкальный аппарат. Его, как и минималистские скамьи сада, придумал и спроектировал художник и архитектор Алексей Корси (акустика — Леонид Рудометкин, изготовление — Александр Кудряшов). Голос Зои Петровой пропевает латинские названия органов человеческого тела. Немыслимо прекрасное звучание хорала создает сложнейшую и бережную церемонию прощания с телесной ипостасью, в которой каждая функция организма названа поименно. В новой череде превращений эта исчезнувшая плоть обеспечит жизнью новый природный круг.

Три программы на тему развоплощения и отсутствующего присутствия образуют совершенно уникальный по силе воздействия цикл, созданный независимо друг от друга разными художниками разных поколений. В целокупности своей этот триптих очерчивает суть актуальных сегодня проблем транс/постгуманизма и антропоцена объемнее и ярче многих велеречивых фестивалей.

Понравился материал? Помоги сайту!