Фестиваль, проходящий в год юбилейной консервации русской революции, да еще и в ее колыбели, не мог обойтись без фильмов на тему. Но это программа не фильмов о революции, а революционного кино. В чем разница? Цитируя Михаила Трофименкова, в следующем: сами эти фильмы (большинство из них) стояли на баррикадах. Они транслировали правду революции, как понимали ее изнутри. Порой она заключается в механике реакции, в силу своей прямолинейности превосходящей революционный порыв, как в случае «Битвы за Чили» Патрисио Гусмана, величайшей аналитической документации революционных процессов во всей их противоречивой сверхдетерминации.
Как дети советской культуры, мы привыкли, что революция в искусстве — это что-то монументальное, торжественное, золотыми буквами выбитое в граните. Что-то, оставшееся в прошлом, вытесненная первосцена, предстающая перед нами как статичная данность. Нам хорошо знакомы помпезные историко-революционные фрески, фетишизирующие революцию и поднимающие ее на знамена. Фильмы этой программы — другие. В них революция — открытый процесс, даже если они говорят о прошлом, как фильмы Штроба и Юйе «Слишком рано / слишком поздно» (Французская революция и революция Нагиба в Египте) и «Всякая революция есть бросок костей» (Парижская коммуна + Малларме).
Революция — это разрыв исторической ткани, меняющий общественно-экономическую формацию. Но эта смена не происходит мгновенно. Внутри — стихийное политическое творчество масс, накал классовой борьбы, миллион сложных и вынужденных решений. Революция — это процесс, а не его результат, и этот процесс обычно скрыт от наших глаз. Именно в это низовое революционное варево — с точки зрения масс, а не их предводителей — дает нам возможность заглянуть, например, Томас Харлан в «Торре Бела», своем хрестоматийном фильме о политической и экономической самоорганизации крестьян в ходе Революции гвоздик. Или заключительная часть той же «Битвы за Чили», рассказывающая о деятельности локальных групп «народной власти», — и это лучшее доказательство реальной возможности демократической революционной альтернативы, несмотря на случившийся в Чили государственный переворот. А «Генеральный отчет» — документальный фильм, снятый как игровой, — не без издевательства выворачивает наизнанку политическую кухню процесса перехода от диктатуры (в данном случае Франко) к демократии. Живая рефлексия на тему того, что значит снимать кино политически, не мешала тайному классику испанского киноавангарда Пере Портабелле, автору «Отчета», как и многим другим режиссерам этой программы, соединять кино с реальной политикой — Портабелла после этого фильма стал сенатором и участвовал в написании новой конституции Испании.
Задача программы не в том, чтобы давать ответы, а в том, чтобы задавать вопросы — себе, прошлому, настоящему, будущему. Что может сообщить нам документация революционного опыта? Каким образом передать его полноту на экране? Как функционирует его репрезентация? И не управляют ли медиаинституты коллективным переживанием истории в большей степени, чем история управляет медиа? Этим вопросам в рамках программы будет посвящена отдельная конференция, но их проблематизируют и сами фильмы. В особенности — «Видеограммы революции», блестящий пример аналитической аудиовизуальной историографии, смонтированный Андреем Ужицей и Харуном Фароки. Используя материалы из телевизионных архивов, нас призывают задуматься, что же на самом деле видели участники румынской революции, которую Фароки называет визуальной, что видим мы и где пролегают границы понимания и ощущения запечатленной на видео истории. Андрей Ужица приедет представить фильм и рассказать, как они работали с этими острыми темами.
